— Она не может вселиться прямо сейчас, — сказала я секретарше, — но я заеду туда на обратном пути и уплачу за месяц вперед.
— Наличными, — бросила секретарша. — И еще — ни детей, ни кошек, ни собак.
— Хорошо. — Я еще раз проверила адрес и повесила трубку.
В первый раз я задумалась о том, как же это Элине удалось избежать детей. И неожиданно поняла, почему Габриела была так гостеприимна, когда Элина появилась у нас в доме тогда, тридцать лет назад. Я бы не дала голову на отсечение, но, по-моему, она была беременна. Габриела нашла кого-то, и ей сделали подпольный аборт. После этого Элина напилась вусмерть.
Я, сгорбившись, сидела за столом, наблюдая драку голубей за место на подоконнике. Потом зажгла настольную лампу и набрала рабочий номер Майкла Фери. Он без всякого энтузиазма сказал, что проверил все морги и несколько больниц — со вчерашнего дня ни одной седовласой пьянчужки к ним не притаскивали.
— Извини, Вик, надо бежать, время поджимает. Увидимся в воскресенье.
В другое время я бы его с удовольствием поддела — мол, время поджимает начинать игру в покер. Но сегодня не было настроения. Я повесила трубку.
Теперь я припомнила, что в той куче корреспонденции, которую я разорвала, было письмо от одного из старых клиентов. Я стала рыться в корзинке, собирать разрозненные клочки бумаги. В конце концов мне удалось восстановить то письмо; это был запрос о составлении небольшой характеристики. Но заниматься этим мне сегодня не хотелось. Подождет до понедельника. Остальные бумаги я скомкала и бросила в корзину.
Теперь мне уже было неловко за свой недавний взрыв злости. По этому поводу я тщательно разобрала те бумаги, что еще оставались на столе, а сам стол тщательно вымыла. Для этого пришлось сходить на седьмой этаж в туалетную комнату за водой. Войдя в раж, я даже помыла подоконник и каталожные ящики. После этого, «с чистыми деяниями и помыслами», вышла из офиса и заперла дверь.
По пути к гаражу я подошла к пункту автоматического размена: нужны были девяносто долларов, чтобы заплатить за гостиницу для Элины. Затем пристроилась к длинному хвосту автомашин, отъезжающих из Лупа. В пятницу, казалось, все норовят пораньше уйти с работы, чтобы как можно больше времени провести в транспорте; это, видимо, знаменует начало уик-энда.
К отелю «Копья Виндзора» на Кенмор я подъехала уже около пяти. Здание было воздвигнуто в дни славы герцога Виндзорского, который, наслаждаясь местным гостеприимством, одаривал отели своим именем, дабы они отражали его величие. Теперь герцог Виндзорский мертв, а отель, к сожалению, все еще жив. Фасад его не мыли со времен Георга VI,[6] не больше внимания уделялось и ремонту — во многих окнах даже не было стекол, их заменяли куски картона.
Внутри сильно пахло тушеной капустой, несмотря на большой плакат, висящий над конторкой: «Готовить еду в номерах строго воспрещается». Рядом с плакатом улыбалось своим избирателям хорошенькое личико Элен Шиллер, члена городского управления.
За конторкой никого не было. В небольшом холле несколько постояльцев смотрели телевизор. Я подошла к ним и спросила, где найти управляющего. Пожилая женщина в домашнем халате с короткими рукавами поднялась со своего места и с подозрением уставилась на меня: люди в деловых костюмах и нейлоне, которые приходят в такие гостиницы, обычно оказываются либо инспекторами, либо адвокатами умершего владельца.
Я улыбнулась своей самой обезоруживающей улыбкой.
— У вас здесь должна быть забронирована комната для Элины Варшавски.
— Да, ну и что? — Женщина говорила с сильным акцентом юга Ирландии.
— Я ее племянница. Она подъедет через пару дней, но я хочу заплатить за месяц вперед.
Женщина несколько раз смерила меня недоверчивым взглядом серых водянистых глаз и наконец решила, что я внушаю доверие. Еще раз повернулась к телевизору, дождалась, пока начнется реклама, извлекла свое тело из обитого винилом кресла и тяжелыми шагами направилась к конторке. Я — за ней. За конторкой стоял огромный, закрытый со всех сторон ящик с одной-единственной щелью в верхней крышке. Она дважды пересчитала мои десятки, с трудом выводя буквы, выписала квитанцию, положила деньги в конверт, запечатала и опустила в прорезь ящика.
— Не знаю, как он открывается, — хмуро проговорила она, — так что не надейтесь, что вашему дружку с пистолетом удастся вернуть эти деньги. Его вскрывают два раза в неделю.
— Нет-нет, что вы… — беспомощно запротестовала я.
— А теперь пойдемте, покажу вам комнату. И скажите своей тетке, пусть возьмет с собой квитанцию.
Пыхтя и отдуваясь, она преодолела три лестничных пролета. Мы оказались в коридоре с голым полом. Пустые стеклянные плафоны над дверями напоминали о том, что «Копья Виндзора» знавали лучшие времена, — сейчас коридор освещали две тусклые лампочки без абажуров. Комната Элины оказалась в конце коридора слева. В окнах целы все стекла, пол чисто выметен, кровать аккуратно застелена. Видимо, владелец этой гостиницы в долгу у Мариссы, подумала я. Или же надеется, что она подтолкнет его по ступенькам местной политической лестницы.
— Ванная в конце коридора, — продолжала женщина. — Под кроватью — запирающийся ящик для вещей… на случай, если она боится воров. Когда уходит, ключи пусть сдает мне. И никакой готовки в комнате. Проводка очень старая, может случиться пожар.
Я с готовностью выразила согласие, и мы пошли вниз. Не удостоив меня больше ни единым взглядом, «администраторша» снова отвернулась к телевизору — она смотрела «Колесо фортуны».[7]
Оказавшись на улице, я жадными глотками вдохнула воздух. Впервые в жизни мне стало страшно при мысли о старости. До сих пор мне никак не удавалось откладывать в пенсионный фонд больше тысячи в год. На что я буду жить, когда не смогу больше гоняться за клиентами? Представить себя в шестьдесят шесть лет, в такой вот комнатенке, всего с тремя пластмассовыми ящиками для одежды?! Меня прямо-таки передернуло при этой мысли. С тяжелым сердцем забралась я в свой «шеви» и поехала дальше. Прелесть уик-энда была для меня полностью отравлена.
В субботу утром я купила фруктов и йогурта на неделю. Но когда стала покупать все необходимое для предстоящего пикника, то вместо своего любимого оливкового масла — одиннадцать долларов за пинту — впервые купила какую-то дешевую дрянь. Ведь я даже не в состоянии внести нужную сумму денег в пенсионный фонд в третьем квартале. И купила «домашний» пармезан. Габриела конечно же не одобрила бы мои действия. Она вообще не признавала никаких готовых продуктов и никакой готовой еды.
Дома я первым делом внимательно просмотрела все три утренние газеты — на предмет Элины — и ничего не обнаружила: ни неопознанных утопленниц, ни полоумных бродяг на улицах. Я была уверена, что Фери или сам Бобби Мэллори позвонит мне, если Элину арестуют, так что мне ничего больше не оставалось, как присоединиться к моим друзьям в Харбор-Монтроуз и сорвать свое агрессивное настроение на мяче.
И все-таки состояние у меня было подавленное, хотя бросок, который я сделала в седьмой подаче, подбодрил меня: не думала я, что могу бросаться на мяч с пылом двадцатилетней. Но потом, когда мы принялись за жареных цыплят под соусом, я никак не могла включиться в беззаботную болтовню друзей. Уехала раньше всех, когда пикник был еще в самом разгаре, чтобы успеть к десятичасовой сводке новостей.
Никаких сообщений о несчастных случаях, которые хоть как-то могли быть связаны с Элиной. В конце концов я решила, что она где-то болтается с одной из подружек, и отправилась спать, раздираемая раздражением против нее и злостью на себя.
Воскресное утро выдалось ярким и солнечным. А я так надеялась, что гром и молния заставят Бутса отменить его грандиозный пикник. Стоял конец сентября, но такой засухи на Среднем Западе не было пятьдесят лет. А нынешнее воскресенье, похоже, было самым солнечным в году.
Все тротуары в городе и дорожные покрытия расплавились и деформировались. Искры, летящие от поездов, поджигали опорные столбы надземной дороги, поэтому то одна, то другая станция закрывались.
Учитывая состояние городской казны, не верилось, что они откроются при моей жизни.
Я пробежалась с Пеппи до Харбор-Белмонт и обратно и занялась изучением воскресных газет. Труднее всего было с «Сан таймс» — я никак не могла понять расположения в ней публикаций. Прочла совершенно не интересующие меня сведения о том, как лучше украсить квартиру, о предстоящих фестивалях в Висконсине и добралась наконец до сообщений о метрополитене. Когда я кончила изучать «Геральд стар» — об Элине опять ни слова, — пора было принимать душ, одеваться и ехать на мой двухсотпятидесятидолларовый пикник. Что надеть? Марисса наверняка будет в чем-нибудь экзотическом, но вот Розалин Фуэнтес, если только она не слишком изменилась, скорее всего придет в джинсах. Так что не стоит, пожалуй, одеваться шикарнее почетной гостьи. Кроме того, на пикнике обязательно чем-нибудь вымажешь платье… В итоге я остановилась на легких брючках цвета хаки и просторной блузе оливкового цвета. Удобно, и пятен не видно будет.
