НЕВИДИМОЕ СРАЖЕНИЕ
Повесть
1. ВМЕСТО ПРОЛОГА
Это свидание состоялось в начале Великой Отечественной войны, когда гитлеровские войска только что захватили Украину. Оккупанты спешили обжиться на чужой земле: они кромсали ее, «благоустраивали» по-своему, заливая слезами и кровью наших детей и женщин.
В это-то время и состоялось это свидание.
* * *
Барон Закс пропустил впереди себя приезжего, одетого в эсэсовскую форму, и плотно прикрыл тяжелые двери, не гармонирующие с простым стилем комнаты.
Впрочем, отсутствия гармонии Закс не замечал. Он пленился идеей привезти двери из Львова, бетонные плиты, которыми устлан двор, из Новороссийска, литые чугунные лестницы — из города, название которого не упомнить, но все равно издалека. Затея себя оправдала: поместье Закса на украинской земле выглядело солидно, будто настоящий замок.
Хозяин и гость прошли, сели, завели разговор.
Закс мог служить эталоном среднего чина германской разведывательной службы — он был исполнителен, изворотлив, хитер. Его предупредили, что требования прибывшего к нему неизвестного должны быть удовлетворены. И Закс готов был их удовлетворить.
— Могу ли я найти женщину, которая поедет туда, в Россию, — здесь ведь уже Германия, не так ли? Поедет и будет там жить, выполняя наши задания? — спросил гость.
— Я боюсь показаться нескромным, — осклабился Закс. — Но для того, чтобы подобрать подходящую кандидатуру, хотелось бы знать, в чем будут заключаться эти задания?
— В чем? — Гость минуту помедлил. — Женщина должна жить, по возможности, в большем количестве мест. И всюду распространять настроение уныния. Понимаете: она — беженка без крова и семьи, у нее все в прошлом и ничего впереди... Понимаете?
Вместо ответа Закс позвонил и отдал распоряжение позвать номер 319. Когда женщина, числившаяся под этим номером, была доставлена, Закс опять-таки молча указал на нее гостю; он предполагал, что она как раз та, кто требуется.
Женщина была, действительно, олицетворением скорби. В темных провалах глазниц огромные зрачки горели лихорадочным огнем. Полуседые волосы обрамляли изможденное лицо. Углы некогда пухлых губ были резко опущены. После потери дочери Софья Семеновна Могилевская плакала не осушая глаз.
Все случилось до ужаса просто. Война докатилась до их городка. Хотя муж — военный инженер — писал: «Эвакуируйся, эвакуируйся», — Софья Семеновна не успела этого сделать. Обстрел она пересидела в подвале. Когда город заняли немцы, она думала вообще отсидеться. На улицу выходить было незачем — продуктов хватило бы надолго.
Но Алла — непоседливая, шаловливая девочка. Она выбежала за калитку. Мать бросилась почти вслед. Но было уже поздно. Ребенок исчез.
«Не видали ли вы девочку в синем платье и вязаной шапочке?» — с этим вопросом обезумевшая мать после того, как она обошла весь полуразрушенный притихший город, явилась и в военную комендатуру. Она обратилась по-немецки. Поэтому ею заинтересовались, стали расспрашивать. Наивная женщина думала, что ей хотят помочь. Она рассказывала и рассказывала. А Закс — теперешний ее господин — смотрел на нее и смотрел.
Сколько — полгода, год тянется пытка? Она потеряла представление о времени, обо всем. Ею владеет лишь мысль, что в руках Закса — ее дитя. Он показывал фотографию. На ней Алла! Алла в своем синеньком платьице — только на голове не шапочка, а широкая лента — стоит где-то в лесу! Закс сказал: «Она у меня в надежном месте, и лишь абсолютным послушанием вы заслужите возможность встретиться с ней».
Софья Семеновна старалась быть послушной. Она была у Закса вроде прислуги: мыла, шила, переводила, не вникая в смысл переводимого. Плакать ей не запрещали. И она плакала ночи напролет, ибо дни проходили, а встречи с дочкой, по мнению Закса, она все не заслуживала. Что еще ему надо?!
— Что угодно? — заученно сказала Софья Семеновна, явившись по вызову.
Она не знала, что числится под номером 319. Она не знала, что Закс — один из руководителей шпионской школы. Она не знала, что он рекомендует ее сидящему с ним эсэсовцу в качестве воспитанницы этой школы. Она ничего не знала. Она думала, как всегда, только об Алле — своем единственном ребенке — и, как всегда, жадно ждала, а может, сейчас доведется что-нибудь услышать о ней.
Несчастную женщину держали в повиновении ложной надеждой. Она никогда не смогла бы встретиться с дочерью. Девочку расстреляли. Ни бомба, ни мина, ни шальная пуля оборвала юную жизнь — ребенка убили, целясь именно в него. Расстреляли и перед расстрелом сфотографировали.
Алла Могилевская, шести лет, вышла за калитку родного дома в городе, захваченном гитлеровцами.
Знакомая улица заканчивалась знакомым сквериком. Алла направилась туда. А в сквере, оказывается, все переменилось: на центральной площадке рядами высились холмики, похожие на могилы, — Алла не догадывалась, что это и были могилы немецких офицеров.
Светило солнце. Под ветром трепетали на могилах ленты венков. Одна оторвавшаяся лежала на песке. Алла подняла ее, отряхнула, сняла с головы шапочку и стала прилаживать находку в волосы.
В это время кто-то большой, черный подошел сзади, схватил за плечи. Зазвучало сразу несколько сердитых голосов. Алла поняла, что ее ругают за то, что она взяла ленту, хотят наказать: ее поставили под дерево, сказали «стой смирно». Она послушно опустила руки вдоль тела и вдруг улыбнулась, потому что один черный дядька нацелился на нее фотоаппаратом, а сниматься она любила. Другой закричал: «Быстрее. Казнь должна свершиться». И щелкнул чем-то не похожим на фотоаппарат.
Труп девочки тоже сфотографировали.
Но это фото Закс, понятно, не показывал Софье Семеновне. Он держал мать в рабском повиновении ложной надеждой на встречу с дочерью.
Номер 319 не понравилась приезжему. После недолгой беседы Софье Семеновне приказали удалиться. Когда она вышла, гость уставился на хозяина далеко не ласковым взглядом.
— Я просил бы, чтобы меня понимали лучше, — процедил он. — Мне нужна особа, которая жила бы в России, выполняя наши задания, как, скажем, десять женщин. Разве я выразил свою мысль неясно? Повторяю: она должна соединять в себе способности десятерых. Документами десятерых снабдите ее вы.
— И еще?
— У вас есть такая женщина? На сегодня нам больше не о чем говорить.
Заксу оставалось только молча поклониться. Чуть поспешнее, чем обычно, он снял телефонную трубку и сказал:
— Попрошу зайти ко мне фрау Генц.
Велла Генц. Цвет его школы.
Велла была дочерью свиного магната. До войны жила в Америке. Но Германия, по ее определению, была страной, где Ганцам довелось «становиться на ноги». Эта фраза повторялась, чтобы окрасить в чувствительные тона возвращение в Европу. На самом же деле Велла Генц стремилась быть ближе к войне в поисках приключений. Это привело ее и к Заксу. Ловкая, способная, она знала русский язык. В школе она стала числиться специалистом по России.
Вот кого предлагал теперь Закс своему требовательному гостю.
Явившись, Велла произнесла ту же фразу, что и Софья Семеновна:
— Что угодно?
Закс был в восторге от эффекта — гость даже приподнялся навстречу вошедшей и первый раз улыбнулся хозяину. Внешнее сходство Генц с только что забракованной номер 319 было разительным: та же статность, те же темные глаза и чувственный рот, та же корона жестких, только не седых, а черных волос над лбом.
Это сходство создавало перспективу. Оно побудило Закса взять из комендатуры и возиться вот уже сколько времени с Могилевской. Оно... да, да сразу оценено гостем.
Велла смиренно заявила, что она сделает все, что ей прикажут.
— Весьма немногое, — сказал приезжий. — Самое важное: обжиться там. Вы бежали от них, от наци, — он ткнул пальцем в сторону Закса. — Вы жительница западных областей. Жена сражающегося на фронте. Иногда еврейка. Иногда — как это? — белорусска или украинка. Проберетесь на восток: Азия, Урал. У вас нет родных и знакомых. Заведете их. Больше! Всяких!
