В телеграмме сообщалось, что Джеффри Мэйн закончил свои дела с Огилви в субботу после обеда, немедленно рассчитался в гостинице и выехал вечерним поездом, так что в Сан-Франциско он должен был прибыть в воскресенье ранним утром. Стодолларовики, которыми Огилви расплатился за тиару, были новыми, последовательно нумерованными, и банк дал лос-анджелесским оперативникам номера банкнот.
Перед тем как уйти домой, я позвонил Хэкену и передал ему эти номера вместе с прочими сведениями.
— Даля пока не нашли, — сказал он.
Следующим утром прибыл отчет Дика Фоли. Вчера девица вышла из дома Гандженов в четверть десятого. вечера, прошла к перекрестку Мирамар-авеню и Саутвуд-драйв, где ее поджидал мужчина в «бьюике-купе». Дик описал его: около тридцати лет; рост примерно 5 футов 10 дюймов; стройный, весит фунтов 140; цвет лица нормальный; волосы темно-русые, глаза карие; лицо длинное, худое, подбородок заостренный; одет был в коричневый костюм, ботинки и шляпу в цвет, серый плащ.
Девушка села в машину, и они поехали в сторону пляжа, по Большому шоссе, потом вернулись на угол Мирамар и Саутвуд, где девушка вышла. Направлялась она вроде бы домой, Поэтому Дик оставил ее и сел на хвост мужчине в «бьюике», доведя его до здания «Фьютурити» на Мэйсон-стрит.
Там мужчина пробыл с полчаса и вышел вместе с еще одним мужчиной и двумя женщинами. Второй мужчина был примерно того же роста, приблизительно 5 футов 8 дюймов, и весил около 170 фунтов; волосы темно-русые, глаза карие, лицо смуглое, — широкое, плоское, с выступающими скулами; одет был в синий костюм, коричневый плащ, серую шляпу и черные башмаки, галстучная булавка с грушевидной жемчужиной.
Одна из женщин — маленькая хрупкая блондинка лет двадцати двух. Вторая — на три-четыре года старше, рыжая, среднего роста и сложения, со вздернутым носом.
Четверка села в машину и отправилась в «Алжирское кафе», где и просидела почти до часу ночи. Затем они вернулись во «Фьютурити». В половине четвертого двое мужчин вышли, отогнали «бьюик» в гараж на Пост-стрит, а сами прошли пешком до отеля «Марс».
Закончив чтение, я вызвал из агентской Микки Линехана, отдал ему отчет и приказал: «Выясни, кто эти двое».
Микки вышел. И тут же зазвонил телефон.
— Доброе утро. — Это оказался Бруно Ганджен. — Что вы мне можете сегодня сообщить?
— Кое-что новенькое, — ответил я. — Вы в центре?
— Да, в моей лавочке. Я тут до четырех.
— Хорошо. Я загляну во второй половине дня. К полудню вернулся Микки Линехан.
— Первый облом, — отрапортовал он, — которого Дик видел с девицей, — это Бенджамен Уил. «Бьюик» принадлежит ему. Живет в «Марсе», номер 410. Коммивояжер, но чем торгует — непонятно. Второй тип — его приятель, приехал к нему на пару дней. О нем ничего не знаю, он не зарегистрировался. Две девицы из «Фьютурити» — просто пара шлюшек. Живут в 303-й квартире. Та, что покрупнее, называет себя миссис Эффи Роберте. Маленькая блондиночка — Вайолет Эвартс.
— Подожди-ка, — сказал я Микки и вернулся в картотечную, к ящикам с именными карточками.
Я пробежался по букве «У» — «Уил, Бенджамен, кличка „Чахоточный Бен“, 36312У».
Содержимое папочки 36312У сообщало, что Чахоточный Бен Уил был арестован в округе Амадор в 1916 году по обвинению в бандитизме и три года оттрубил в тюрьме Сан-Квентин. В 1922-м его арестовали еще раз, в Лос-Анджелесе, обвинив в попытке шантажировать киноактрису, но дело лопнуло. Описание его соответствовало тому типу, которого Дик видел в «бьюике». На его фотографии — копия снимка, сделанного лос-анджелесскими полицейскими в 1922-м, — красовался остролицый молодой человек с подбородком, смахивавшим на колун.
Я отнес фотографию в свой кабинет и показал Микки.
— Это Уил пять лет назад. Последи-ка за ним немного. Когда оперативник ушел, я позвонил в следственный отдел полиции. Ни Хэкена, ни Бегга на месте не оказалось. Я отыскал Льюиса из отдела идентификации.
— Как выглядит Шустрик Даль? — спросил я его.
— Подожди секундочку, — ответил Льюис. — Так: 32, 67 1/2, 174[18], среднее, темно-русые, карие, лицо широкое, плоское, скулы выступающие, золотой мост на нижней челюсти слева, коричневая родинка под правым ухом, изуродован мизинец на правой ноге.
— Лишняя фотография найдется?
— Конечно.
— Спасибо. Я пришлю за ней посыльного.
Я отправил Томми Хауда за фотографией, а сам пошел перекусить. Пообедав, я отправился в лавку Ганджена на Пост-стрит. Маленький торговец выглядел сегодня еще более щегольски, чем в прошлый раз. Плечи его пиджака вздымались еще выше, а талия была еще уже, чем у давешнего смокинга; кроме того, на нем были серые брюки в полоску, склонный к лиловости жилет и пышный атласный галстук с восхитительной золотой вышивкой.
Мы прошли через лавку и по узкой лесенке поднялись в крохотный кабинет в мезонине.
— Итак, вы мне имеете что-то сказать? — спросил он, когда мы сели, заперев дверь.
— Скорее спросить. Во-первых, что за девица с широким носом, толстой нижней губой и мешками под глазами проживает у вас в доме?
— Это некая Роз Рабери. — Раскрашенное личико сморщилось в удовлетворенной улыбке. — Горничная моей дорогой женушки.
— Она раскатывает по городу с бывшим уголовником.
— Вот как? — Глубоко удовлетворенный Ганджен погладил розовой ладошкой крашеную эспаньолку. — Ну, она горничная моей жены, вот она кто.
— Мэйн приехал из Лос-Анжелеса не с другом, как заявил жене. Он сел на поезд в субботу вечером — так что в городе он был за двенадцать часов до того момента, как явился домой.
Бруно Ганджен хихикнул, склонив голову к плечу и скорчив довольную рожицу.
— Ах! — прощебетал он. — Мы продвигаемся! Мы продвигаемся! Не так ли?
— Может быть. Вы не припомните, была ли Роз Рабери дома в воскресенье вечером — скажем, с одиннадцати до двенадцати?
— Помню несомненно. Была. Я это с определенностью могу сказать, потому что моей дражайшей тем вечером нездоровилось. Она ушла из дома ранним воскресным утром, сказала, что намеревается выехать на природу с друзьями — что за друзья, не знаю. А домой вернулась она в восемь часов вечера, жалуясь на сильную головную боль. Я был весьма испуган ее видом, а потому часто ходил ее проведывать, так что знаю, что горничная ее была дома весь вечер, до часу ночи самое меньшее.
— Полиция показывала вам платок, найденный вместе с бумажником Мэйна?
— Да. — Он заерзал на краешке стула, лицо у него было как у ребенка перед рождественской елкой.
— Вы уверены, что он принадлежит вашей жене?
Он так расхихикался, что даже не смог сказать «да», и выразил согласие энергичным киванием, так что эспаньолка казалась щеточкой, обмахивающей галстук.
— Она могла оставить его у Мэйнов как-нибудь, навещая миссис Мэйн, — предположил я.
— Это невозможно, — охотно поправил он. — Моя жена незнакома с миссис Мэйн.
— Ас самим Мэйном ваша жена была знакома? Он хихикнул и снова обмахнул галстук бородкой.
— И насколько близко?
Он пожал накладными плечами — до самых ушей.
— Я не знаю, — весело сказал он. — Я нанимаю детектива.
— Да? — скривился я. — Этого вот детектива вы наняли, чтобы выяснить, кто убил и ограбил Мэйна — и ничего более. Если вы думаете, что наняли его копаться в ваших семейных тайнах, то вы не правы, как «сухой» закон.
— Но почему? Но почему? — засуетился он. — Разве я не имею права знать? Никаких неприятностей не будет с этим, никаких скандалов, никаких бракоразводных процессов, уверяю вас. Джеффри мертв, так что все это можно назвать древней историей. Пока он был жив, я ничего не знал, был слеп. Когда он умер, я кое-что заметил. Для собственного моего удовольствия — и ничего более, прошу вас поверить — я хотел бы знать определенно.
— На меня не рассчитывайте, — прямо сказал я. — Я не знаю об этом ничего, кроме того, что мне сказали вы, и вы не сможете нанять меня, чтобы я раскопал это дело глубже. Кроме того, если вы не собираетесь ничего предпринимать, почему бы не оставить все как есть — что было, то прошло?
— Нет, нет, друг мой. — К нему вернулась ясноглазая жизнерадостность. — Я еще не старик, но мне пятьдесят два. Моей милой женушке восемнадцать, и она воистину прелестна. — Он хихикнул. — Это случилось. Не случится ли еще раз? И не было ли бы со стороны мужа разумно держать ее — как это называется? — на коротком поводке? На веревочке? Под контролем? И даже если это не повторится, не станет ли дорогая супруга более покорной в результате тех сведений, которыми располагает ее муж?
— Это ваша проблема. — Я встал. — А я в этом деле не участвую.
— Ах, не будем ссориться! — Он вскочил и схватил меня за руку. — Ну, нет, так нет. Но ведь остается еще и криминальный аспект дела — тот, что занимал вас все это время. Вы ведь не бросите его? Вы ведь выполните свои обязательства? Определенно?
