Я хотел задать ей еще много вопросов, но наши взгляды встретились. И я не мог произнести ни слова. Все мои сомнения мгновенно рассеялись. Я взял ее за руку, и мне стало стыдно, что я могу усомниться в ее искренности. Мы молча стояли, и в это время до нас со двора донеслись голоса.
Полицейские в темно-голубых формах шныряя взад и вперед, создавая впечатление, что их гораздо больше, чем было в действительности. Теперь они поднимались по лестнице в сопровождении Ловсхайма и его жены.
Сю Телли и я ушли в комнату. Несколькими минутами позже весь отель был заполнен полицейскими. Осмотр трупа длился очень недолго, и вскоре Ловсхайм и двое полицейских вошли в мою комнату, в которой было теплее и светлее. Начался разговор, и я оказался в незавидном положении, так как знал всего несколько французских слов. Мадам Грета на это рассчитывала и использовала в своих целях мое незнание языка. И я это понял, хотя не знал, о чем она говорила.
В этот вечер полицейские задали мне немного вопросов. Они лишь расспросили меня, как я нашел труп и каково было его положение. Вопросы мне задавал очень молодой офицер, худой, с живыми глазами и ловкими движениями. Он очень медленно говорил по-английски, но грамматически вполне правильно строил предложения. Мои ответы он переводил комиссару полиции, старику с седыми усами.
В начале допроса зеленые глаза Греты выражали удовлетворение человека, который много знает. Однако их выражение совершенно изменилось, когда я начал рассказывать полицейским, как в меня кто-то стрелял во дворе.
Она была так взволнована, что Ловсхайм, который до этого предоставлял право говорить своей жене, теперь ввязался в разговор.
– Но вы ошибаетесь, мистер Сандин, – воскликнул он. – Вас ввел в заблуждение ветер. Во дворе никого не могло быть. Когда приехала полиция, ворота все еще были заперты. В отеле никого нет, кроме отца Роберта, Марселя, – он указал на слугу, который пришел с дровами и теперь разжигал камин. – Марселя и меня!
– Черт возьми! Неужели я не смогу распознать, когда в меня стреляют?!
Я вынул из кармана фонарик и показал им, как он был поломан.
– Ветер не мог бы сделать этого. Не более четверти часа назад во дворе был кто-то. У этого человека был револьвер, и он дважды выстрелил в меня на лестнице, тогда-то он и угодил в фонарик, и позже – три раза во дворе.
Я услышал, как Сю Телли слегка вскрикнула. Казалось, мои слова произвели впечатление и на молодого полицейского.
– Если ворота были еще заперты до нашего прихода, то он должен быть где-то здесь, в отеле.
Я все еще полагал, что стрелял Ловсхайм, но неплохо было бы как следует обыскать весь дом.
Молодой офицер повернулся к комиссару, последовал оживленный разговор на французском. Комиссар поспешно дал какой-то приказ, и один человек быстро ушел в заднюю часть здания, а мадам Грета наградила меня очень неприятным взглядом своих зеленых глаз.
– Где отец Роберт? – спросила она Марселя.
– Он ушел, мадам. В то время, когда мсье был внизу. Я оставался один с... с ним.
– Он ушел?
Ее узкие брови сдвинулись, а глаза стали настороженными. Очевидно, поведение священника и мое упрямство раздражали ее. Я ожидал, что из чувства мести она немедленно расскажет историю с кинжалом. Однако она, быстро говоря по-французски (насколько я уловил), рассказала лишь, как она немедленно послала за священником, чтобы он прочитал молитву над умершим.
Последовав ее примеру, Ловсхайм тоже пустился в длинный рассказ, и мы с Сю были временно забыты. Она стояла совсем близко, и я спросил ее вполголоса:
– Что они говорят?
Она с удивлением поглядела на меня.
– А! Вы не понимаете их! Ловсхайм говорит, что не знает этого человека и никогда его раньше не видел.
Она говорила очень тихо, но отчетливо, и я различал каждое ее слово в потоке французской речи, часто переходящей в восклицания и выкрики. Были моменты, когда бородатый офицер, мадам Грета и Ловсхайм принимались одновременно что-то визгливо выкрикивать, пересыпая свою речь марсельским жаргоном.
– ...Ловсхайм утверждает, что человек был убит не в отеле, а подброшен сюда, чтобы отвести подозрение от убийцы. Они обсуждают эту возможность. Но молодого офицера беспокоите вы и ваш фонарь. Он говорит, что убийца должен находиться здесь, в отеле. Ловсхайм утверждает, – она, казалось, была возмущена, этим, – что вы, вероятно, испугались ветра и уронили его. Он говорит, что никто не смог бы войти в отель. Комиссар – тот, который постарше, говорит, что, если вы сказали правду, они найдут преступника.
– Что они говорят о кинжале?
Она сразу не ответила. Было странно: вначале я чувствовал ее дружеское расположение, а теперь она отвернулась. Она не смотрела на меня, а наблюдала за возбужденными собеседниками. Волосы мадам Ловсхайм имели красный оттенок в резком свете хрустальной люстры. Две голубые офицерские каски заслоняли от меня коридор и лежащего там мертвеца. Лицо Ловсхайма было мрачно и лоснилось от пота, он жестикулировал жирными руками, на которых блестели драгоценные камни. Маленький Марсель следил за происходящим своими живыми глазами, не сознавая, что его лысина обнажилась, а темные жидкие волосы были в беспорядке. Ветер все еще завывал, но казался теперь более отдаленным и приглушенным, как будто бурные эмоции обитателей этого старого отеля одержали, наконец, верх над яростью ночной бури.
– Они ничего не говорили о кинжале, – настороженно сказала Сю, не сводя глаз с мадам Греты, точно желая убедиться, что та не слышит ее. В этот момент молодой офицер обратился ко мне. Он очень вежливо спросил:
– Не будете ли вы любезны, мсье, ответить мне на вопрос, почему вы так поздно ночью оказались в холле отеля?
Почему я там был? Как я мог объяснить это, не упоминая о Сю Телли? Внезапно я вспомнил: она говорила, что хотела запереться в моей комнате, дожидаясь моего возвращения, но ключа в замке не нашла. Не осмелившись взглянуть на дверь, чтобы убедиться в этом, я ответил:
– Я отправился в холл за ключом. В моем замке не оказалось ключа.
Молодой офицер поднял брови, но перевел мой ответ комиссару. Я не прибавил больше ни слова, хотя жаждал сказать многое: иногда объяснения бывают опаснее, чем молчание.
– Мсье предпочитает, чтобы ночью дверь была заперта? – спросил молодой офицер.
– Ну конечно, – ответил я.
Они недоверчиво поглядели на меня.
– Может быть, у мсье есть враги?
– Нет. Но так принято в Америке.
Это разрядило обстановку. Существует невысказанное мнение, что от американца можно ожидать всего.
После этой короткой разрядки все четверо снова принялись что-то горячо обсуждать. Сю сказала мне почти шепотом:
– Они обсуждают, как было совершено убийство, и собираются еще раз посмотреть на труп.
Она казалась испуганной.
– Не пройдет ли мсье сюда? – вежливо спросил молодой офицер. – Будьте добры, взгляните на убитого.
Я вышел с ними в коридор. Ловсхайм отступил, давая мне пройти, и я заметил встревоженный взгляд мадам Греты.
– Подойдите ближе, мсье, – сказал молодой офицер.
По его знаку все отошли, и свет падал на убитого.
– Теперь скажите, мсье, когда вы обнаружили тело, все ли было в точно таком положении? Ничего не изменилось? В его карманах было пусто? Паспорта не было? Было ли какое-либо оружие?
Оружия не было. Исчез кинжал, к которому я так старательно избегал прикасаться, боясь оставить на нем отпечатки пальцев. Я заставил мадам Грету бросить его на грудь убитого. Но к тому времени, когда прибыла полиция, очевидно, его уже там не было. Был ли он на месте, когда я вернулся со двора? Я помню, что лишь мельком взглянул на труп. Кто же мог взять его? Священник? Марсель? Сю Телли? Не потому ли она так неохотно говорила со мной на эту тему? А если так, то, возможно, испуганная девушка схватила кинжал, всадила в грудь своему преследователю и знала теперь его мрачное значение как важной улики? Мысль, конечно, была отвратительной, но от нее трудно было избавиться. И она, несомненно, оказала влияние на то, что произошло дальше.
Я выпрямился.
– Конечно, оружие было, – сказал я. – Это был маленький стальной кинжал. Его рукоятка торчала из раны. Ловсхайм вытащил его, чтобы посмотреть, и мы убедились, что это была маленькая шпага, служившая украшением для часов, стоящих на камине. Но кто-то взял ее.
– От часов, которые находятся в вашей комнате? – воскликнул молодой офицер, еще не переводя моих слов комиссару.
– Да.
– И вы ничего об этом не знали?
– Когда я выходил во двор, он лежал на груди убитого, а теперь его там нет.
Он повернулся и стал говорить со своим начальником по-французски, остальные же с волнением прислушивались.
– Кто оставался у трупа во время вашего отсутствия?
