Крастонову казалось, что нет той силы и той причины, которая сможет разъединить их. Но в том то и горе, а, может и счастье человеческое, что существует неумолимая реальность бытия, и Крастонова ждала эта горькая реалия…
Как-то самым обычным вечером Крастонов и Маша лежали в постели, прижавшись друг к другу. Он обнял девушку за плечи, зарылся лицом в ее пышные растрепанные волосы. В ее позе было столько одновременной беззащитности, теплоты и нежности, что Крастонов ясно осознал — другой ему не нужно.
— Знаешь, — произнес вдруг Крастонов, щекоча губами ее ушко, — не завести ли нам настоящую семью… выходи за меня…
И не закончил, потому что почувствовал, как на локтевой сгиб его руки, на которой лежала Машина головка с растрепанными волосами, упала крупная горячая капля. Потом еще одна, и еще. Она разрыдалась, прижав руки к лицу и свернувшись калачиком.
— Что такое?.. — Крастонов ничего не мог понять. — Откуда эти слезы? Я ведь серьезно…
— Я не могу-у-у… — забилась в рыданиях Маша, — он, вообще, вчера запретил с тобой встречаться… Это в последний раз. Сегодня…
— Кто он? — недоуменно спросил Крастонов, — отец, что ли?
Он знал, что ее родители жили где-то на юге страны, в Краснодарском крае:
— Он приехал сюда?
— Он… Генерал… Гречков… — слезы теперь полились беспрерывно. — Я и с ним…
— Когда? — внезапно все понял Крастонов, — до меня?
— Н-е-ет. Всегда…
— И вчера тоже?
— И вчера…
— Но как же это, ведь мы же каждый вечер вместе…
— Днем… У него в кабинете… В комнате отдыха, там диван…
— Как ты могла?!?
— Я боялась, что он меня выгонит с работы…
Крастонов задохнулся от целой гаммы чувств — злости, недоумения, неверия, оскорбленного самолюбия. Лицо его исказилось гримасой боли.
Он ошарашено замолчал, не в силах даже выразить охвативших его чувств.
— Прости меня, милый, — залепетала Маша.
Крастонов долго молчал, лежа неподвижно.
Молчала и Маша, только смотрела на него уже высохшими, ничего не выражающими глазами.
Наконец, он обхватил свои плечи руками и произнес глухо и решительно:
— Уходи.
* * *
Крастонов умел переступать через крупные огорчения, но в этом случае не сдержался. Не в его правилах было покидать поле боя с брошенным оружием и зачехленными знаменами.
На следующий день, зайдя в приемную начальника УВД, он не увидел там Маши. На ее месте сидела Лида, полная брюнетка лет сорока в цветастом платье с глубоким вырезом, подчеркивающем ее пышноватые формы.
— А где Маша? — спросил Крастонов.
Брюнетка злорадно улыбнулась. Не то, чтобы она не любила полковника, напротив, он ей нравился, как мужчина. Но в любой женщине она видела только соперницу.
— Она уехала, — произнесла Лида, погасив улыбку, — домой. Куда-то на юг. Кажется, в Ростов. Или в Краснодар.
Полковник взялся за ручку двери, ведущей в кабинет начальника УВД.
— Туда нельзя, там совещание. Приказано никого…
Но Крастонов рывком открыл дверь.
В кабинете за длинным столом для совещаний сидело десятка полтора офицеров. Они что-то помечают в своих блокнотах.
— …или возьмете на учет в третьем квартале, — послышался голос генерала.
— Что-нибудь срочное, Александр Олегович? — генерал вопросительно посмотрел на Крастонова.
— Вы — подлец, — медленно произнес Крастонов. — вы просто подлец.
— Вы с ума сошли! — негодующе воскликнул генерал, — да как вы смеете…
— Смею. И соображаю, что говорю. Я наношу вам оскорбление в присутствии офицеров.
Сидящие по обеим сторонам большого стола для служебных совещаний офицеры ошеломленно молчали, наблюдая за происходящим. На мгновение в кабинете повисла мертвая тишина.
— А у вас, генерал, два варианта ответа на него, — четким спокойным голосом продолжал Крастонов, — либо трусливо написать на меня рапорт в министерство, либо стреляться, как и подобает настоящему офицеру. Прямо здесь — в кабинете, как в старину, на десяти шагах — здесь как раз хватит.
Глаза генерала побелели от гнева, и он выхватил из ящика стола служебный «ПМ».
Крастонов, в свою очередь, быстро сунул руку подмышку.
— Всем покинуть помещение, — рявкнул генерал.
Этот крик стряхнул оцепенение с сидевших неподвижно офицеров. Несколько из них бросились к генералу, заслоняя его от Крастонова и хватая за руки. Другие повисли на плечах рвавшегося вперед полковника…
В тот же день Крастонов написал в министерство рапорт о переводе его в другой город. На работу он больше не вышел. Управление разделилось на два лагеря. Причина возникшего конфликта ни для кого не была секретом. Одни держали сторону Крастонова — генерал ведь был женат и имел нормальную семью. Другие были за начальника УВД — офицер, тем более, подчиненный, тем более, из-за бабы — не должен был публично оскорблять старшего по званию.
Большинство женщин одобряли поступок полковника и восхищались им. Многие под любым предлогом старались зайти в приемную генерала, чтобы узнать подробности…
— Это правда? — шепотом поинтересовалась заглянувшая в дверь приемной Светлана из соседнего отдела у Лиды, заменившей уехавшую Машу.
Брюнетка сделала круглые глаза и утвердительно кивнула головой.
— Как красиво, — застонала Светочка, тряхнув золотистой копной волос, — стреляться из-за дамы. Настоящий мужчина.
Спустя несколько минут после ее ухода в приемную вошла симпатичная молодая женщина в форме капитана.
— Лидусик, — спросила она вполголоса у новой секретарши, — что, и в самом деле палили друг в друга?
— До этого не дошло, — трагическим шепотом сообщила Лидочка, — просто не успели, их растащили… Но что он нашел в этой кукле, не понимаю… — она театрально закатила глаза.
— Их, мужиков, не поймешь, — с досадой произнесла женщина-капитан, — иногда на таких лахудр бросаются… Однако Крастонов все равно молодец! Кто у нас, кроме него, в управлении так посмел бы? Жаль, уволят ведь…
— Как пить дать уволят, — с сожалением вздохнула Лида.
Долго еще этот вопрос обсуждался везде и всеми.
Утром возле крыльца стояла группа милицейских офицеров. Они тихо разговаривали между собой, некоторые курили. Мимо них прошел Легин и стал подниматься на крыльцо.
— …до того, что бабу не поделили, — донесся до него чей-то голос, — Крастонов-то каков, как юнец — за пистолет хвататься… Тоже мне офицер… Позорник…
Легин в два прыжка скатился с крыльца. Растолкав группу офицеров, он схватил за отвороты кителя старшего лейтенанта, произнесшего эти слова, и без труда приподнял его вверх над землей. Послышался треск рвущейся материи. Лицо старшего лейтенанта побагровело, глаза заметались в испуге. Он даже не пытался сопротивляться.
— Ты, сосунок! — свирепо произнес Легин, — не тебе, желторотому, судить о полковнике. Если бы все такими были…
Он не закончил фразу, отшвырнув от себя старшего лейтенанта. Тот пролетел в воздухе около метра и свалился на спину. Его поддержали другие офицеры, не давая упасть на землю.
— Если еще раз услышу… — с угрозой произнес Легин, — и это касается всех… Порванной шкурой не обойдется…
Он взбежал на крыльцо и скрылся в здании управления…
Но со временем все затихло. Жизнь пошла своим чередом.
История эта, однако, получила свое дальнейшее продолжение. Кроме рапорта Крастонова, в МВД написал сообщение и кое-кто другой.
В любом большом коллективе почти всегда найдется такой вот человечишка, который готов вынести сор из избы из чистого любопытства — а что из этого получится?
К нему все нормально относятся, никто его не обидел, он даже на хорошем счету. Нет, он не мстит. И не из зависти.
Спроси его, для чего он нацарапал донос — пожалуй, внятно и не ответит. Ему интересно, чем же все это может закончиться. Наверное, в детстве такие люди отрывают головы и конечности куклам. Не из садизма и не из природной жестокости, а чтобы узнать, что там у них внутри. С годами это чувство не проходит, как свидетельствуют психиатры.
В УВД из министерства приехала целая комиссия — два кадровика и один из вновь созданной службы собственной безопасности, которую возглавил генерал со старинной боярской фамилией.
Вообще, в МВД шла очередная кампания по чистке кадров. Время от времени по велению очередного, вновь назначенного, министра поднимался девятый вал — очищение милицейских рядов от запятнавших себя сотрудников. Офицеров увольняли пачками.
Только подпадали под эту категорию, в основном, честные и добросовестные работники. Где-то, может, они и превысили свои служебные полномочия, но — полностью в интересах дела, без всякой личной заинтересованности или корысти. Проходимцы, подлецы и мздоимцы, как правило, оставались на своих местах. В полном соответствии с правилом Питера из законов Мерфи: «Приказ, который просто невозможно понять неправильно, все же наверняка будет выполнен неправильно».
