Роулингс расспросил Лотти о художнице Тессе Рейнольде, обнаружившей Малькольма убитым. Лотти снова разозлилась и отвечала высокомерно.
– Они были друзьями, а может, и любовниками. Но это не мое дело. Хотели ли они пожениться? Возможно. Но ординатор клиники – человек, чья жизнь почти полностью отдана больнице и в меньшей степени – друзьям и знакомым. Да и к кому ей было ревновать? Не к какой-то другой, хм, особе? У него бы на это просто времени не хватило.
– Уж не подозреваете ли вы ее, детектив? – спросила я, представив себе Тессу, высокую, порывистую, всем сердцем преданную Малькольму и своей работе. Она души не чаяла в своем творчестве – скульптуре из металла. Но не до такой же степени, чтобы сесть из-за предметов искусства в тюрьму.
– Она – крепкая молодая женщина, – продолжал Роулингс, – возится со своими железяками, и плечи у нее, что каменные. А кто-то именно с такой мускулатурой и укокошил хрупкого доктора. – Он веером разложил на столе фотоснимки: некто, уже не Малькольм, с выбитыми мозгами, просто труп.
Лотти, тщательно изучив их, передала мне.
– Вот головоломка, а? – сказала она спокойно. Если Роулингс и желал потрясти ее, то выбрал не лучший способ.
Тот, кто это натворил, – продолжила Лотти, – полон нечеловеческой ярости. Не Тесса.
Я не могла похвалиться стальными нервами, особенно при опознании изуродованных тел, хотя и довелось повидать многое, ведя защиту подозреваемых... Я тщательно рассмотрела каждую фотографию. Не знаю, что я искала там. Бело-черное крошево на затылке и левой части черепа – жуткая студенистая масса, пятна на плечах, хорошо увеличенные пятна крови на деревянном полу – у Малькольма не было ковров, только циновки.
– Его втащили из спальни в гостиную? – спросила я Роулингса.
– Да. Вы же знаете такие квартиры, стоит попасть внутрь, и одним ударом можно вышибить любую дверь. Так они и сделали.
Он достал другую пачку снимков. Разбитая дверь в спальню, разоренная кухня, на полу и на плите рассыпанный рис. Наверняка великие сыщики, такие, как, скажем, Пуаро или Мегрэ, немедленно установили бы необходимые совпадения и ключ к отгадке личности убийцы. Но для меня это была картина крушения.
– Отпечатки пальцев? Какие-нибудь следы? – спросила я.
Роулингс широко насмешливо улыбнулся, при этом во рту у него сверкнула золотая коронка.
– Все эти гады носят теперь перчатки. Они читать-то не умеют, но многому научились благодаря ТВ. Сейчас мы работаем с агентурой, с нашими осведомителями. Только они могут навести на какой-то след.
– Как вы думаете, сколько было налетчиков?
– По-моему, двое. – Он взял у меня кипу снимков, выбрал один из тех, что показывал широкий план. – Убийца номер 1 стоял здесь. – Он указал место мясистым пальцем. – В кроссовках «адидас» 10-го размера. Оставил-таки след на кухонном полу. У убийцы номер 2 ноги побольше, но, увы, этот не оставил нам на память имя изготовителя своей обуви.
– Значит, вы не подозреваете Тессу Рейнольде? – спросила я.
Золото в его челюсти снова сверкнуло.
– Послушайте, мисс Ви., вы же юрист, ну вам ли не знать простых вещей. Сейчас мы подозреваем всех. Даже вас и доктора Хершель, сидящую здесь.
– Не смешно, детектив. – Лотти высокомерно подняла брови. – Меня ждут пациенты. У вас есть еще ко мне вопросы?
Она встала и пошла к выходу, ее величественность отнюдь не выглядела фальшивой бравадой. Я медленно двинулась вслед, все-таки ожидая хоть какого-то замечания из уст полицейского. Когда оно последовало, вряд ли можно было назвать его обнадеживающим:
– Вот это – хладнокровие так хладнокровие! Волосок у нее не дрогнул от этакого убийства, а меня выворачивает наизнанку.
Вообще-то я была с ним согласна, но сказала только:
– Если схлопочете пулю, Роулингс, настаивайте, чтобы вас отвезли к доктору Хершель. Не пожалеете!
Я нагнала Лотти уже у выхода, В молчании шли к машине.
– Садись за руль. Отвезешь меня в клинику и поедешь к себе, – устало сказала Лотти.
Когда ехали по городу, она спросила:
– Ну и что ты думаешь?
– Ты имеешь в виду – найдут ли они этих негодяев? Сомнительно. Многое зависит теперь от их информаторов, скольких из них задействуют, кто больше всех дрейфит... А тебе – самое лучшее – ехать в госпиталь и вместе с Хэтчером попробовать надавить на комиссара Шестого округа полиции, у него есть кое-какие резервы. Вообще это похоже на бредовый домашний налет, а такие казусы поддаются только рутинной полицейской работе.
– А Фабиано?
– Да, и Кэрол и Пол подозревают, что он убил доктора, но только для того, чтобы доказать, что он настоящий мужчина и способен защитить свою женщину. Но этакий сморчок? Брось ты...
– Тем не менее,; Вик, окажи мне услугу: удели ему внимание.
Ее глаза были требовательны, так обращается не врач к своему коллеге, а старший хирург к новичку. Я немного занервничала.
– Ну, конечно, Лотти, слушаю и повинуюсь.
Она затормозила у клиники.
– Блуждаю в потемках, Вик? Возможно. Но Малькольм очень много для меня значил. Больше, чем неудачный ребенок или вышедший из-под контроля супруг. Занеси это в твою книгу неразгаданных преступлений.
– Не книга, а досье, – раздраженно поправила я, стараясь сосредоточиться. – Лотти, это как эпидемия холеры. Ты думаешь, что не справишься с ней и отдаешь дело в руки государственных здравоохранительных органов, потому что у них есть мощные средства, а у тебя их нет. Также и со смертью Малькольма. Я могу кое-что разузнать, но у меня нет людей, которые могут развернуть технологию вширь, следить за сотнями подозрительных происшествий. Гибель Малькольма – теперь уже действительно работа для властей штата.
Лотти окинула меня пронзительным взглядом.
– Что же, если следовать твоей логике, то я все-таки буду лечить умирающего друга, несмотря на то, что не могу справиться в целом с пандемией. Именно поэтому я прошу тебя: сделай все ради Малькольма! Возможно, ты не расколешь этот орешек, возможно, эпидемия бандитского насилия не по зубам даже государству, но я прошу тебя как друг. Сделай это во имя друга.
Я почувствовала, что задыхаюсь, воротничок моего шелкового костюма сдавливал шею. Образ младенца, глотающего воздух в последней попытке надышаться, опять потревожил душу.
– Ну конечно, Лотти, конечно, – пробормотала я. – Сделаю все, что в моих силах.
Я с нетерпением ждала, пока она не захлопнет автомобильную дверцу, после чего, взвизгнув шинами на повороте, с ревом углубилась в улицу Ирвинг-парк. Я пересекла дорогу отчаянно сигналящему грузовичку при въезде на Лейк-Шор-Драйв и устремилась прямехонько к северу. Встречные машины превращались в мигающих фантомов. Скрип тормозов и предупредительные сигналы еще больше возбуждали меня. Но постепенно осознание абсурдности смертельного исхода в обыкновенной колымаге не только отрезвило меня, но словно бы возвысило духом. Я свернула в переулочек, тихий такой, и дождалась момента, когда пульс пришел в норму.
Озеро лежало слева от меня. Его зеркально полированная поверхность, пронизанная светом, вдохновила бы Клода Моне. На какую-то секунду озеро показалось мирным, гостеприимным. Но его холодные глубины могли погубить вас беспощадно, безжалостно и равнодушно. Совсем отрезвев, я включила двигатель и медленно двинулась в Луп.
Я запарковалась в южном гараже сада имени генерала Гранта, под самой Мичиган-авеню, и поднялась к себе в офис. Холл привычно благоухал заплесневелым кафелем и застоявшимся запахом мочи. Здание было старое, люди селились здесь веками, его лестницы и лестничные площадки даже в жару оставались холодными под надежной защитой толстых стен.
Разумеется, лифт был сломан. Такая оказия случалась с ним регулярно, раз в две недели. Мне пришлось прокладывать путь по горам обглоданных куриных костей и других, еще менее аппетитных огрызков, валявшихся на ступеньках. Я задумалась, почему давным-давно не послала все это к лешему и не переехала отсюда. Впрочем, вряд ли мои финансы позволили бы найти более приличное место, а тот факт, что офис находился как раз в районе, где преступления были живительной подпиткой моей профессии, служил основной причиной наплевательского отношения к бытовым неурядицам.
Я отперла кабинет и просмотрела недельную почту, валявшуюся на полу. В мою арендную плату входила обязанность оплачивать услуги шестидесятилетнего «мальчика»-почтальона, который вынимал письма из ящика, висевшего в холле, и разносил их по квартирам. Ни один мало-мальски уважающий себя почтальон не взялся бы ныне за такую работу – таскаться пешком наверх четыре этажа... Каждый день...
Включив вентилятор, вмонтированный в окно, я прослушала записи, оставленные телефонным автоответчиком. Со мной хотела переговорить Тесса Рейнольде. Набирая ее номер, я заметила, что фикус, которым я хотела освежить унылый интерьер, погиб оттого, что его не поливали.
