— Я часть этой земли, — продолжала она почти вдохновенно, взволнованно-хрипло. — Они разрушили город, осквернили часть райской долины, но мою землю они не смеют тронуть! Я так им и сказала, хотя понимаю, что они никогда не удовлетворятся моим отрицательным ответом. Я сказала им еще, что эти горы будут стоять долго-долго после того, как они уйдут из долины, из жизни. Они не поняли, о чем я вела речь. Вы понимаете меня, мистер Арчер? — Ее холодные зеленые глаза сверкнули. — Надеюсь, что да. Вы мне симпатичны.
Я пробормотал что-то невнятное: мол, прекрасно понимаю ее чувства. В самом деле... Мой друг, который читал в УКЛА лекции по экономике, подарил мне термин: "особое свойство личного владения". Вот оно-то и достигло у миссис Оливии степени мании. Может быть, обостренной тем, что она чувствовала себя осажденной в четырех стенах дома — своей невесткой, прежде всего.
— Иногда я осознаю, что горы — это мои сестры...
Внезапно миссис Оливия оборвала свой монолог, как бы почувствовав, что зашла слишком далеко в откровенности. М-да, у нее, пожалуй, хватит эгоизма, чтобы завести у себя дома парочку гауляйтеров, обслуживающих ее диктатуру... Возможно, она заметила изменившееся выражение моего лица.
— Я знаю, вы хотите уже идти в дом, на встречу. — Резко подала мне руку, прощаясь:
— С вашей стороны было очень любезно прийти в сад поболтать с пожилой женщиной. До свидания!
Я направился к дому по дорожке меж высокими итальянскими кипарисами. Деревья расступились, открыв поляну, на которой можно было поплескаться в небольшом плавательном бассейне. Над водой на дальнем от меня конце бассейна невысоко поднимался покрытый холстиной трамплин для прыжков в воду. Вода в бассейне сейчас стояла спокойно, казалась твердой поверхностью. В ней отражались деревья, дальние горы и пламенеющее на западе небо.
На стоянке перед домом — я это увидел с угла веранды — машин прибавилось: двухместный открытый "ягуар", "кадиллак" с рыбьим хвостом, древний "роллс" с длинным квадратным носом. Между рядами пальм показалась еще одна автомашина, с мягким ходом, черная, увенчанная красной лампочкой. Я понаблюдал, как она припарковалась: полицейский автомобиль в этой компании выглядел неуместным. Словно танк на выставке лошадей.
Из черной машины вышел мужчина.
Высокий и плотный, сплетение мускулов! Двигался он быстро и тихо, пошел строго по середине дорожки, окаймленной по бокам камешками. Даже в спортивных брюках и куртке, в шелковой рубашке, расстегнутой у ворота, он держался как человек, привыкший к форменной одежде: этакий медведь-полицейский или солдат-ветеран. Глубоко посаженные глаза, нос словно высеченный из камня, большой рот, тяжелая челюсть — его лицо выглядело рельефной картой человеческих страстей. Короткие волосы цвета выгоревшей соломы ежиком стояли на голове, колечки волос виднелись сквозь прорезь рубашки у самого основания мощной шеи.
Я сделал шаг вперед, подошел к краю веранды:
— Добрый вечер.
— Здравствуйте, — слово будто отскочило от ровных белых зубов. Мужчина заученно улыбнулся и поднялся по лестнице.
Я смотрел на него поверх перил веранды, и на короткое мгновение глаза наши встретились. В них читались — обоюдно — вопросы. Я хотел было заговорить снова, что-то спросить насчет погоды, но тут вдруг явилась Кэти. Она подалась вперед, навстречу пришедшему мужчине.
— Кэти? Как дела? — Колеблющийся, неуверенный голос: будто взрослого, разговаривающего с незнакомым или плохо знакомым ребенком.
В ответ мы оба услышали что-то невнятное. В полной тишине Кэти прошла мимо нас, потом вниз по ступенькам и уже внизу завернула за угол веранды, так ни разу и не повернув головы. Мужчина машинально повернулся на каблуках, с чуть приподнятой рукой, которая так и забыла опуститься, пока девушка не скрылась из виду. Широкая ладонь внезапно сжалась в кулак. Пришедший повернулся к двери в дом и два раза ударил в нее по-боксерски, будто бил в человеческое лицо.
— Отличная погода сегодня, а? — сказал я.
Он посмотрел на меня, думаю, не услыша слов. — А? Да-да.
Мод Слокум открыла дверь, смерила нас быстрым взглядом.
— Ральф? Я не ждала тебя.
— Я сегодня встретил в городе Джеймса, и он пригласил меня зайти выпить коктейль, — в голосе прозвучало извинение.
— Тогда входи, — произнесла она без всякой снисходительности, — раз Джеймс тебя пригласил...
— Нет, не стоит, коль меня здесь не ждут.
— Да входи же, Ральф. Будет странно, если ты, подойдя к двери, уйдешь. И что мне скажет Джеймс?
— Что он обычно говорит в таких случаях?
— Или ничего, вовсе ничего, или... — (Они что, подшучивали друг над другом?) — Входи и выпей-ка свой коктейль, Ральф.
— Не надо выкручивать мне руки, — сказал мужчина и с опаской протиснулся мимо нее в дом. Она в двери отклонилась, вся выгнулась, как натянутая тетива. Что за чувства их связывали друг с другом?
Мод так и оставалась стоять в дверном проходе, когда двинулся вперед я. Явно хотела загородить дорогу.
— Пожалуйста, мистер Арчер, оставьте нас сегодня. Очень прошу, пожалуйста, — Мод Слокум пыталась выговорить любезно эту нелюбезность, но у нее не получилось.
— Вы негостеприимны. А почему бы это? Напомнить вам любопытное обстоятельство? Это вы позвали меня сюда...
— Простите. Я боюсь сегодняшней встречи, ее развития. И... и я просто не смогу выдержать такого напряжения, если еще и вы будете рядом.
— А я-то думал, что буду желанной добавкой к любой собравшейся группе. Вы задеваете мое самолюбие, миссис Слокум.
— Все совсем не смешно, — резко сказала она. — Я вам не лгу. И пытаюсь избежать ситуации, в которой мне придется лгать.
— Кто же главный возмутитель спокойствия сегодня?
— Один из друзей Джеймса.
— У Джеймса много друзей в полиции? Вот уж не думал.
— Вы знаете Ральфа Надсона? — Ее лицо удивленно вытянулось.
— Я видел материал, из которого лепят таких, как он. Пять лет в войсках, место дислокации — Лонг-Бич, оставили-таки след в моей памяти... Что этот хулиган-полицейский делает на вечере у людей искусств?
— Вы спросите у Джеймса, но не сейчас, прошу вас. У него особый интерес... к различным людям. — (Нет, она не была профессионально-умелым лжецом.) — Конечно, мистер Надсон не обычный полицейский. Он шеф городской полиции, и у него действительно выдающиеся заслуги.
— Все же вы не хотите, чтобы он присутствовал на ваших вечерах, правда? Я привык быть полицейским, я и сейчас, по сути, полицейский, так что отношение к нам снобов...
— Я не сноб! — вспыхнула она. (Что-то я задел, имеющее для нее ценность.) — Мои родители были простыми людьми, и я всегда ненавидела снобов... Но почему это я должна оправдываться перед вами?
— Тогда разрешите мне войти и выпить коктейль. Обещаю вести себя вполне учтиво.
— Вы так настойчивы, вы держите себя так, будто я сама не знаю, что мне делать. Что заставляет вас настаивать?
— Любопытство, простое любопытство... Ситуация, в которой вы сейчас находитесь, очень интересна: я никогда еще не видел леску с таким количеством узелков. — Знаете что? Я могу отказаться от ваших услуг, если вы будете вести себя столь неприятным образом.
— Вы этого не сделаете, миссис Слокум.
— А почему?
— Вы ждете больших неприятностей для себя. Вы сами сказали: "Что-то затевается". Такое я чувствую на расстоянии. Возможно, ваш друг полицейский пришел сюда не ради шутки.
— Не впадайте в мелодраму... И он не мой друг. Честно говоря, мистер Арчер, я еще никогда не имела дела с более трудным... как бы сказать?.. наемным работником.
Словцо мне не понравилось.
— А не подумать ли вам обо мне как о независимом подрядчике? В таком случае я надеюсь построить дом, не приближаясь к участку.
"Или, может быть, восстановить разрушенный", — но этого я не прибавил.
Мод Слокум смотрела прямо мне в глаза, с полминуты наверное. Потом улыбка тронула ее яркие губы и разомкнула их.
— Знаете, вы мне действительно нравитесь, что бы там ни было... Ладно, проходите, познакомьтесь с замечательными людьми, а я подам вам коктейль, как гостеприимная хозяйка.
Мы вошли в большую гостиную вместе, но вскоре я потерял мою хозяйку из виду. Мод пошла к Ральфу Надсону, потом занялась другими гостями. Ее муж и Фрэнсис Марвелл сидели у рояля, склонив друг к другу головы, и листали толстую нотную тетрадь. Я посмотрел на других замечательных людей. Вот — миссис Гэллоуэй, актриса-любительница с профессиональной улыбкой на устах, то включающейся, то выключающейся, как рекламная электрическая вывеска... Лысый мужчина в белом фланелевом костюме, оттеняющем красивый, как у индейца, загар, изящно покуривал маленькую коричневую сигару в зеленом с золотом мундштуке... Полный седой мужчина (коротко подстриженные волосы, твидовый пиджак с накладными плечами) оказался женщиной (нога-то в нейлоновом чулке!) Вот еще женщина — неуклюже облокотилась на ручку высокого кресла, у нее темное трагическое лицо и отвратительная фигура. Какой-то юноша грациозно скользит по комнате, подливая каждому и постоянно приглаживая непослушные волосы на висках... Круглая, маленькая женщина звенела, не умолкая, и браслеты и серьги ее тоже звенели, особенно когда она делала паузу.
