Среди причин, вызвавших у Фридриха Блюма — так звали раненого — столь непреодолимое отвращение к больнице, были не только опрятность хозяина дома и его молодой жены и не только великолепный воздух Фазаньего двора и прелестный вид, открывающийся из его комнаты на цветочные клумбы и зеленые деревья леса. Главной причиной был очаровательный цветок, словно сорванный на одной из этих клумб, цветок по имени Роза Ватрен.
Ну а девушка, видя, как этот красивый молодой человек, такой бледный и страдающий, готов лечь на убогие носилки и отправиться в больницу, испытала такую боль, что сердце ее не выдержало и она прибежала к брату со слезами на глазах, умоляюще сложив руки и не решаясь произнести ни слова. Однако молчание ее было куда убедительнее, чем любые самые настойчивые просьбы, выраженные словами.
Ватрен понял, что происходит в душе его сестры, и, уступая желанию девушки, а еще больше — тому чувству сострадания, которое всегда можно найти в душе людей, живущих в удалении и уединении, он согласился на то, чтобы молодой баденец остался в Фазаньем дворе.
С этой минуты, по молчаливому соглашению, жена Ватрена полностью взяла на себя все работы по хозяйству и заботы о трехлетнем сынишке Бернаре, а Роза, этот прелестный лесной цветок, посвятила все свое время уходу за раненым.
Рана была — да простит нам читатель несколько научных терминов, которые придется употребить, — итак, рана была от пули: она пробила мыщелок берцовой кости, прошла через апоневроз fascia lata[2] и застряла в глубине тканей, вызвав сильное воспаление.
Вначале хирурги решили, что бедренная кость раздроблена, и хотели удалить ее. Но молодой человек не согласился на операцию, пугавшую его, причем не столько непременной в таких случаях болью, сколько мыслью о пожизненной инвалидности. Он заявил, что предпочитает умереть. Ну а поскольку он имел дело с французскими хирургами и им было в общем-то все равно, умрет он или выживет, они оставили его в полевом лазарете, где мало-помалу пуля — употреблю снова научный термин — внедрилась в мышечные ткани, окруженная апоневрической секрецией.
Тем временем пришел приказ отправить пленных во Францию. Все они, раненые и здоровые, были размещены в повозках и отправлены по месту назначения, и Фридрих Блюм был в числе всех прочих. Таким образом он проделал двести льё. Но когда он прибыл в Виллер-Котре, страдания его стали столь невыносимы, что он не смог ехать дальше.
К счастью, то, что могло показаться ухудшением, было, напротив, началом выздоровления. Пуля то ли в результате какого-то резкого усилия, то ли под тяжестью собственного веса прорвала свою необычную оболочку и опустилась вдоль мышечных перегородок, повредив при этом мышечную ткань.
Понятно, однако, что такое чудо природы, такое необыкновенное выздоровление, совершенное самим организмом, не могло произойти быстро и безболезненно. Три месяца раненый лежал в горячке, потом мало-помалу появились признаки явного улучшения. Он смог подняться, дойти сначала до окна, потом до двери, потом выйти из дома, потом пройтись, опираясь на руку Розы Ватрен, под большими деревьями, окружавшими Фазаний двор. И наконец, однажды он почувствовал между сгибательными мышцами левой ноги какое-то инородное тело. Он вызвал хирурга, тот сделал небольшой надрез, и пуля, чуть было не ставшая когда-то смертельной, упала прямо в руку оперирующего.
Фридрих Блюм выздоровел.
Но следствием этого выздоровления стало появление в доме Ватрена двух раненых вместо одного.
К счастью, был заключен Тильзитский мир. В 1807 году образовалось новое королевство. Оно заимствовало от прежнего герцогства Вестфалия епископство Падерборн, Хорн и Билефельд, а также часть округов Верхнего Рейна и Нижней Саксонии; кроме того, оно включало в свой состав юг Ганновера, Гессен-Кассель, герцогства Магдебургское и Верденское.
Это королевство называлось теперь Вестфальским. Оно оставалось выдумкой до тех пор, пока главный вопрос не решился силой оружия в битвах при Фридланде и Эйлау. После этих побед, по заключении Тильзитского мира, оно было признано Александром, стало считаться европейским королевством и в таком качестве просуществовало шесть лет.
Итак, однажды утром Фридрих Блюм проснулся подданным Вестфалии и, следовательно, союзником французского народа, а не его врагом.
И тогда всерьез встал вопрос о том, как осуществить мечту молодых людей, вот уже более полугода занимающую все их помыслы, — мечту о свадьбе.
Единственное препятствие исчезло. Оно заключалось в том, что Гийом Ватрен был слишком хорошим французом, чтобы отдать свою сестру человеку, который мог когда-нибудь по долгу службы направить оружие против Франции и выстрелить в Бернара. А отец уже видел Бернара одетым в военную форму и шагающим в строю на бой с врагами Франции. Однако, поскольку Фридрих Блюм стал вестфальцем и, следовательно, французом, брак между молодыми людьми становился вполне обычным делом.
Фридрих дал слово честного храброго немца вернуться через три месяца и уехал. При отъезде было пролито много слез, но на лице Блюма так явно читались верность и честность, что ни на мгновение не возникло сомнений в его возвращении.
У него был план, но он никому о нем не сказал. Он хотел пойти к новому королю в Кассель, подать ему прошение, где, изложив свою историю, попросить дать ему место лесника в том лесном массиве, что простирается на восемьдесят льё в длину и на пятнадцать в ширину между Рейном и Дунаем и называется Шварцвальдом.
План был прост и наивен, и именно поэтому он удался.
Однажды с балкона своего замка король увидел солдата с бумагой в руке, вероятно желающего просить о какой-либо милости. Король был в прекрасном расположении духа, как все короли, только что взошедшие на престол, и, вместо того чтобы послать за прошением, он велел позвать самого солдата. Тот на достаточно хорошем французском языке изложил суть своей просьбы. Король написал на бумаге: «Разрешаю» — и Фридрих Блюм стал лесничим одного из кантонов Шварцвальда.
К документу, обеспечивающему будущность молодой пары, было приложено разрешение на месячный отпуск, что давало возможность новому лесничему съездить за невестой, получив денежное пособие в пятьсот флоринов на дорожные расходы.
Фридрих Блюм говорил о трех месяцах отсутствия, а вернулся через шесть недель. Это было доказательством его любви, говорившим само за себя, да так убедительно, что Гийому Ватрену нечего было возразить.
Однако у Марианны было возражение, и притом весьма серьезное.
Марианна была доброй католичкой: каждое воскресенье она ходила слушать мессу в церковь Виллер-Котре и четыре раза в год, по самым большим праздникам, причащалась у аббата Грегуара.
Ну а Фридрих Блюм был протестантом и, по мнению Марианны, душа его должна была неминуемо погибнуть, а душа ее золовки подвергалась большой опасности.
Пригласили аббата Грегуара.
Это был прекрасный человек. Он был подслеповат, как крот, но слабое физическое зрение сделало более острым зрение внутреннее, зрение души. Было невозможно судить о предметах земных и небесных более справедливо и честно, чем это делал достойнейший аббат, и я ручаюсь, что ни один священник, с тех пор как человек начал давать Богу обет самоотречения, не соблюдал этот обет более неукоснительно, чем наш аббат.
Аббат Грегуар разъяснил, что есть одна религия, которой надо следовать прежде всего, — это религия души, а души молодых людей связаны клятвой взаимной любви. Пусть же Фридрих Блюм останется верен своей религии, а Роза Ватрен — своей, их дети будут воспитаны в вере той страны, где они будут жить, а в день Страшного суда Бог, весь милосердие, отделит, как надеялся добрый аббат, не протестантов от католиков, а просто добрых людей от злых.
Поскольку решение аббата Грегуара, одобренное женихом с невестой и Гийомом Ватреном, собрало три голоса, в то время как противоположное решение получило только один голос — Марианны, было условлено, что свадьба состоится сразу же, как только будут выполнены все гражданские и религиозные формальности.
Формальности заняли три недели, после чего Роза Ватрен и Фридрих Блюм сочетались браком в мэрии Виллер-Котре, где можно найти их имена, внесенные в регистрационную книгу 12 сентября 1809 года, а также в церкви того же города.
Из-за отсутствия протестантского пастора венчание в протестантской церкви было отложено до тех пор, пока молодые супруги не прибудут в Вестфалию.
Спустя ровно месяц, день в день, они были повенчаны пастором из Вердена, и таким образом все церемонии, требуемые обоими приверженцами разных религий, были полностью соблюдены.
Через десять месяцев родился ребенок женского пола; девочка получила имя Катрин и была воспитана по обычаю страны ее рождения в протестантской вере.
