Через десять месяцев родился ребенок женского пола; девочка получила имя Катрин и была воспитана по обычаю страны ее рождения в протестантской вере.
Молодые супруги прожили в полном счастье три с половиной года. Потом началась гибельная кампания 1812 года, повлекшая за собой не менее роковую кампанию 1813 года.
Великая армия исчезла в снегах России и подо льдом Березины. Надо было создавать новую армию: все, кто служил раньше, и все, кому было меньше тридцати лет, были призваны на военную службу.
Согласно этому постановлению, Фридрих Блюм подлежал призыву на двойном основании: во-первых, он уже был на военной службе; во-вторых, ему было всего двадцать девять лет и четыре месяца.
Он мог бы обратить внимание короля Вестфальского на обстоятельство, дававшее возможность освободиться от военной службы, — на свою старую рану, причинявшую ему порой сильные страдания. Фридрих Блюм об этом даже не подумал. Отправившись в Кассель, он явился к королю, напомнил о себе, попросился снова на службу в кавалерию, поручил королю свою жену и ребенка и в чине бригадира отбыл с вестфальскими егерями.
Он был в числе победителей под Люценом и Бауценом, но остался среди побежденных и погибших при Лейпциге.
На этот раз саксонская пуля пробила ему грудь, и он упал, чтобы никогда больше не подняться, среди шестидесяти тысяч других сраженных в тот день. В той битве было произведено сто семнадцать тысяч пушечных выстрелов — это на сто одиннадцать тысяч больше, чем при Мальплаке. Таков прогресс, что приносят нам новые времена!
Король Вестфальский не забыл о своем обещании: вдове Фридриха Блюма была пожалована пенсия в триста флоринов, которую она, проливая слезы, получила в самые горестные траурные дни. Но с начала 1814 года Вестфальского королевства более не существовало, и король Жером не считался теперь коронованной особой.
Фридрих Блюм был убит, сражаясь в рядах французской армии. В эпоху реакции этого было достаточно, чтобы на его вдову очень косо смотрели в тогдашней Германии, целиком поднявшейся против нас. Поэтому вдова отправилась в путь с остатками французской армии, пересекла границу и однажды утром, держа на руках свое дитя, постучалась в дверь своего брата Гийома.
Это золотое сердце приняло мать и ребенка словно Божьих посланников.
Девочка — ей было три года — стала сестрой девятилетнему Бернару. А мать слегла, заняв то место, где раньше лежал раненый Фридрих Блюм, в той комнатке, откуда был виден сад и большие лесные деревья.
Увы, заболевание бедной женщины оказалось более опасным, чем ранение ее мужа. Усталость и горе послужили причиной воспаления легких, перешедшего в чахотку, и, несмотря на все заботы брата и невестки, болезнь оказалась смертельной.
Так к концу 1814 года в возрасте четырех лет малышка Катрин Блюм осиротела.
Конечно, она не была сиротой в полном смысле этого слова, так как обрела в лице Гийома Ватрена и его жены отца и мать, если только можно вновь обрести потерянных родителей.
Но вот уж кто был с ней таким же нежным и преданным, каким мог быть только родной брат, так это юный Бернар.
Дети росли вместе, нисколько не заботясь о политических превратностях, сотрясавших Францию и два или три раза поставивших под угрозу материальное благополучие их родителей.
Наполеон отрекся в Фонтенбло, спустя год вернулся в Париж, при Ватерлоо снова потерпел крах, сел на корабль в Рошфоре, был закован и умер на скале Святой Елены, и все эти великие катастрофы в глазах детей вовсе не имели того значения, которое было придано им историей.
Для семьи, укрытой под сенью густой листвы, куда доносилось лишь слабое эхо жизни и смерти сильных мира сего, важно было лишь то, что герцог Орлеанский, вновь ставший владельцем апанажа и, следовательно, собственником леса Виллер-Котре, сохранил за Гийомом Ватреном место лесничего.
Ватрену была не только сохранена его должность, но и улучшено его положение: после трагической гибели Шорона он был переведен из лесничества Ла-Пепиньер в лесничество Шавиньи, и ему пришлось переехать из Фазаньего двора в Новый дом на дороге в Суасон.
В новом лесничестве жалованье было на сто франков больше, и эта сумма была весьма значительной добавкой для старого лесничего.
Тем временем подрастал Бернар. В восемнадцать лет он был принят на должность помощника лесника, а в тот день, когда он достиг совершеннолетия, его назначили лесником с жалованьем в пятьсот франков. Получалось тысяча четыреста франков на семью, что, учитывая бесплатное жилье и право добывать охотой дичь, делало семью вполне обеспеченной.
Последствия этого почувствовали все члены семьи: Катрин Блюм поместили в пансион в Виллер-Котре, где она получила образование, постепенно превратившее крестьянскую девушку в горожанку. В то же время расцвела ее красота, и в шестнадцать лет Катрин Блюм стала одной из самых прелестных девушек Виллер-Котре и его окрестностей.
Вот тогда-то братская любовь, которую Бернар с детства питал к Катрин, незаметно изменила свой характер и превратилась во влюбленность.
Однако молодые люди не отдавали себе отчета в природе этого чувства, хотя каждый ощущал, что, по мере того как детство проходит и наступает юность, их любовь становится все сильнее. Но никто из них не понял собственного сердца до того момента, пока не появились обстоятельства, доказавшие им, что они связаны друг с другом, как два цветка, растущие на одном стебле.
По выходе из пансиона, то есть в возрасте тринадцати-четырнадцати лет, Катрин Блюм поступила в обучение к мадемуазель Риголо, лучшей белошвейке-модистке Виллер-Котре. Она пробыла у нее два года и показала при этом столько ума и вкуса, что мадемуазель Риголо заявила: если Катрин Блюм проведет год или полтора в столице, чтобы перенять столичные вкусы, то она без колебаний готова предпочесть ее любой другой претендентке и уступить ей свое дело, причем даже без единовременного расчета, а с выплатой двух тысяч ливров в год в течение шести лет.
Предложение было очень серьезным и заставило Гийома Ватрена и его жену задуматься. Было решено, что Катрин уедет из Виллер-Котре с рекомендательным письмом мадемуазель Риголо к ее парижской знакомой и пробудет в столице год или полтора.
Улица Бур-л’Аббе, по-видимому, не была местом демонстрации самых новых и элегантных моделей одежды, но именно здесь жила та, которой было адресовано письмо мадемуазель Риголо, и можно было надеяться, что Катрин исправит отсталые вкусы жителей этой мещанской улицы.
Только теперь, перед разлукой, Бернар и Катрин по-настоящему оценили свои чувства, заметив, что ревнивая влюбленность очень отличается от снисходительной братской любви.
Молодые люди дали взаимное обещание постоянно думать друг о друге, писать не реже трех раз в неделю, быть нерушимо верными друг другу. Храня молчание как истинные влюбленные, они скрыли в глубине сердец тайну своей любви, возможно даже не сознавая всей силы ее.
За полтора года отсутствия Катрин Бернару два раза удавалось получить отпуск на четыре дня благодаря особому покровительству инспектора, любившего обоих Ватренов и ценившего их служебные качества. И само собой разумеется, Бернар употребил свои свободные дни на то, чтобы дважды съездить в Париж. Эти две встречи сделали узы, связывающие молодых людей, еще более тесными.
Наконец пришел день возвращения Катрин, и, чтобы отпраздновать этот день, инспектор дал разрешение убить кабана. Франсуа поднялся в три часа утра, выследил зверя, доложил об этом папаше Гийому, и тот отправился лично убедиться в том, что это действительно так. Лесники округа Шавиньи, приглашенные на праздник хозяевами Нового дома, условились встретиться возле Прыжка Оленя.
Бернар, погруженный в самые сладкие мечты о встрече, вышел из своей комнаты причесанный, завитой, нарядный, улыбающийся и счастливый. Но при виде письма, протянутого ему Матьё Гогелю, он перестал улыбаться, нахмурился, а радость на его лице сменилась беспокойством.
Дело в том, что Бернар узнал почерк некоего молодого человека по имени Луи Шолле, сына лесоторговца из Парижа; вот уже два года он жил у г-на Руазена, первого торговца лесом в Виллер-Котре и мэра города.
Молодой человек изучал практическую сторону своего будущего дела, то есть работал у г-на Руазена помощником по продаже леса, подобно тому как в Германии, особенно на берегах Рейна, сыновья самых крупных владельцев гостиниц работают у других хозяев в качестве коридорных.
Отец Шолле был очень богат и давал своему сыну на мелкие расходы пятьсот франков в месяц.
С такими средствами в Виллер-Котре можно иметь свое тильбюри, лошадь для верховой езды и упряжную лошадь.
