— Но, по-моему, вы уже выпили?
— Всего лишь бокал вина, княжна. Наряжала елку и выпила.
— О чем вы беседовали с моим кузеном, мадемуазель?
Табба с некоторым удивлением ответила:
— Так, ни о чем. Мне показалось, он чем-то слишком озабочен.
Анастасия помолчала, неожиданно спросила:
— Вам князь нравится?
— С чего вы взяли, княжна?
— Мне так показалось. Я не впервые вижу, как вы смущаетесь при его виде и ищете любую возможность завести с ним беседу.
Табба вспыхнула, но сдержала себя, с милой улыбкой ответила:
— Думаю, вам показалось.
— Возможно, — Анастасия смотрела на бывшую актрису с легкой усмешкой. — Но не забывайте, что он до сих пор влюблен в вашу сестру и надеется на ее возвращение.
— Я в чем-то повела себя недостойно? — как можно спокойнее поинтересовалась бывшая прима.
— Пока все достойно и прилично. Кроме привычки к вину. Важно не переступить черту дозволенного. Помните это, госпожа Бессмертная.
— Я все помню, княжна, — актриса сделала неожиданный для такого разговора книксен. — Помню также и то, что являюсь приживалкой в вашем доме. И если ваше терпение исчерпано, я готова в любой момент собрать вещи и сменить жилье.
Анастасия помолчала, смущенная подобным поворотом разговора, но овладела собой и с интонацией покойного отца князя Брянского произнесла:
— Да, меня смущают некоторые детали вашей жизни.
— Например? — актриса насмешливо смотрела на девушку.
— Например, вас часто не бывает дома, и мне непонятен круг ваших знакомых. Я ничего о них не знаю.
— У меня нет ни друзей, ни знакомых.
— В таком случае как объяснить регулярные ваши отлучки?.. Вас не бывает в доме по нескольку часов.
— Вы за мной следите?
— Я похожа на особу, способную за кем-то следить? — изумилась Анастасия. — Я беспокоюсь о вас! Но мне небезразлична репутация моего дома, в котором после истории с вашей маменькой почти не бывают люди света, опасаясь замараться. Помните и об этом!
— Благодарю за столь внимательное отношение к моей скромной персоне и моей матери. Но если я иногда отлучаюсь из вашего дома, то исключительно по причине своего нездоровья и предельного одиночества. К сожалению, моя жизнь сложилась далеко не лучшим образом, и обременять кого-либо, в частности вас, мне представляется неправильным. Со своими проблемами я разберусь сама. — Актриса развернулась и быстро пошла прочь.
Княжна некоторое время смотрела ей вслед, затем быстро догнала.
— Я не хотела обидеть вас. Простите.
— Вы тоже простите меня, — улыбнулась Табба. — Видимо, я дала повод для вашего беспокойства.
Из глубины гостиного зала донеслись отчетливые шаги — в сопровождении дворецкого к княжне направлялась преподавательница музыки мадам Гуральник, старая дева с признаками нервического деспотизма.
— Княжна! — прокричала уже издалека мадам Гуральник. — Когда я прихожу в ваш дом, вы должны уже сидеть за инструментом и разминать пальчики! И не ждать, когда я начну нервничать, отрывая вас от очередной пустой светской беседы.
— Идите, княжна, — сказала с усмешкой Табба. — Инквизитор явился по вашу душу.
— Я когда-нибудь ее убью, — закатив глаза, прошептала Анастасия и крикнула преподавательнице: — Иду, госпожа Гуральник! И не надо мной командовать, будто не я плачу вам деньги, а вы мне!
— Деньги здесь ни при чем! — возмутилась та. — Я желаю, чтобы из вас вышел хотя бы какой-нибудь толк!
Гуральник окинула высокомерным взглядом бывшую приму, уселась к инструменту и стала нервно листать ноты.
Табба встретилась с Беловольским в небольшом ресторанчике на Шпалерной. Посетителей здесь было вполне достаточно, лупил по клавишам тапер, дым стоял густой и смрадный.
Бывшая прима скрывала свой шрам наброшенной на лицо черной кисеей, мужчина же был чисто выбрит, и узнать в нем банковского налетчика было почти невозможно. Они сидели в дальнем углу ресторана, пили итальянское вино, которое здесь подавали, разговаривали непринужденно, как давние знакомые.
— Как проходят ваши уроки по обучению танго? — поинтересовался собеседник.
Табба удивленно вскинула брови.
— Вам известно, что я посещаю танцевальный кружок?
— Нам известно все, что касается наших товарищей.
— Не думала, что нахожусь под таким колпаком.
— Это не колпак, мадемуазель. Это всего лишь забота о вашей безопасности. — Беловольский загасил окурок в пепельнице, улыбнулся. — Кстати, приятная новость. Товарищ Губский уже на свободе.
— Он в Петербурге? — искренне обрадовалась Табба.
— Да, мы сняли для него конспиративное жилье.
— Как это ему удалось? Он ведь был осужден на пожизненную.
— Помогли товарищи по партии. — Беловольский достал новую папиросу, бросил цепкий взгляд на зал. — Кстати, он интересовался вами. И — особая благодарность за деньги.
— В том не только моя заслуга.
— Ефим Львович просил вас быть как можно осторожнее. По его мнению, мы слишком рискуем вами.
— Как и всеми.
— Но вы для нас бесценны. И прав Ефим Львович: три налета подряд — это чрезмерно. Надо сделать небольшую паузу.
— А вы разве не рискуете?
— Это профессиональный риск. Я — революционер.
— А я кто, по-вашему?
— Вы? Молодая красивая женщина, сочувствующая нашей борьбе!
Актриса некоторое время напряженно смотрела на своего визави, отчего шрам обозначился еще четче и даже побагровел. Подняла три пальца, стала загибать их.
— Три причины! Запомните их, Беловольский! Первая — я мщу. Мщу власти за гибель любимого мужчины. За Марка Рокотова. Вторая — я патриотка. Я люблю свое Отечество. Театра нет, любви нет, привязанностей нет! Остается только одно — сделать хотя бы что-нибудь для гибнущей страны. И третья… Если я перестану рисковать, подвергать опасности свою жизнь, я подохну. Через месяц, два, год, но подохну. А я хочу еще пожить, господин Беловольский. И хочу сыграть эту свою последнюю роль до конца! Без разницы, с каким исходом! Я актриса, для которой осталась только одна сцена — жизнь!
Мужчина взял побелевшую руку девушки, сжал ее.
— Простите, мы, кажется, привлекаем внимание.
Табба бросила слегка блуждающий взгляд на ближние столы, отмахнулась.
— Плевать. Тут все уже хмельные. — Перетянулась через стол, прошептала: — Я должна встретиться с товарищем Губским.
— Он также желает видеть вас. — Беловольский вновь оглядел зал, с усмешкой сообщил: — И тем не менее внимание к нам более чем пристальное. А это уже совсем ни к чему. — Он закурил. — За моей спиной третий стол. Мужчина и женщина. Видите?
Табба перевела взгляд в указанном направлении, с улыбкой произнесла:
— Может, вам показалось?
— Возможно. Но под ложечкой екает — а это уже дурной признак.
— Что будем делать?
— Главное, без суеты, — Беловольский взял бокал, чокнулся с девушкой. — Болтаем, улыбаемся, кокетничаем, не смотрим в их сторону.
— Хотите, я стану объясняться вам в любви? — вдруг предложила актриса.
— В каком смысле? — удивился тот.
— В прямом, — Табба дотянулась до его фужера.
— Разве такими вещами шутят? — не понял Беловольский.
— Как к товарищу по партии!
— Нет, вы, наверно, все-таки шутите!
Табба громко рассмеялась, взяла его руку, нагнулась поближе.
— Видите, как все натурально получилось. Объяснение в любви, и никто ни о чем не догадывается!
Теперь уже смеялся и Беловольский.
— Но вы вначале меня смутили, — он подмигнул партнерше. — Сейчас мы разыграем небольшой спектакль и посмотрим, как будет вести себя любопытная для нас парочка.
— Что я должна делать?
— Вы идете в дамскую комнату. Там есть два выхода — ею пользуется также и кухонный персонал.
— А если эта дама направится следом?
— Закройтесь на крючок.
— Вы и это предусмотрели?
— Перед нашей встречей я обследовал помещение, — улыбнулся мужчина и кивнул: — Ступайте.
Актриса поднялась, с улыбочкой сделала ручкой Беловольскому и, слегка покачиваясь, двинулась в сторону туалетных комнат.
Пара за столом напряглась. Мужчина что-то сказал спутнице, та проследила за Таббой, но осталась сидеть.
Бессмертная тем временем заперлась изнутри на крючок, увидела вторую дверь, толкнула ее и оказалась в кухонном помещении среди поваров, официантов, прочей обслуги.
Толкаясь и извиняясь, стала искать выход на улицу…
Беловольский допил вино, посмотрел в сторону туалетных комнат. Дверь была закрыта. Табба не появлялась.
Дама за спиной Беловольского оставила напарника, стала пробираться между столиками в сторону дамской комнаты. Подергала дверь, она была заперта.
Напарник почувствовал неладное, бросил взгляд на Беловольского. Тот продолжал оставаться за столиком — спокойно курил, пил вино, разглядывал публику.
