Князь обвел взором гостей, и все согнулись в поклоне. Николя отметил, что, несмотря на обрамлявший его причудливый парик, проницательное и умное лицо Кауница свидетельствовало о возрасте, именуемом преддверием старости. Предложив руку одной из дам, князь прошествовал в зал, где был накрыт огромный стол; следом потянулись и остальные гости. Увлекая за собой своего подопечного, Жоржель пристроился непосредственно позади Кауница. Приглашенные рассаживались согласно указанным местам. Николя оказался напротив канцлера и получил возможность рассмотреть надменную и бесстрастную физиономию великого политика, оживляемую время от времени блеском зорких глаз. Сознавая, что любое, даже самое ничтожное его замечание воспринимается как глубокомысленное, он часто обращался к окружавшим его дамам. Еда оказалась скорее обильной, нежели изысканной; за стулом каждого гостя стоял лакей, чтобы сервировать желаемое блюдо. За спиной хозяина дома на небольшом столике находились овощи, белое мясо курицы и фрукты, предназначенные лично для него. Устремив на Николя долгий испытующий взгляд, канцлер гнусавым голосом обратился к нему:
— Я счастлив, господин маркиз, что наш друг доставил нам удовольствие видеть вас за нашим столом.
Николя склонил голову.
— Мне известно, сударь, что вы пользуетесь доверием господина де Сартина. Совсем недавно я задал ему загадку. Мы были заинтересованы установить личность некоего субъекта, сумевшего нас прогневать; его пребывание на свободе могло создать для нас великие затруднения. Говорили, что он скрывается в Париже под чужим именем, и мы отправили его описание начальнику вашей полиции с просьбой не жалеть средств для поисков сего субъекта.
Сидевшие за столом благоговейно молчали и словно зачарованные слушали министра.
— После трехмесячных поисков ваша полиция смогла обнаружить следы его пребывания…
— …благодаря сведениям, сообщенным содержательницей меблированных комнат в Куртиле.
— Полагаю, сударь, мы должны быть вам благодарны, — без тени удивления на лице заметил князь. — Мне также передали, что интересующая нас личность высадилась в Египте. Однако мы по-прежнему полагали, что личность сия скрывается в Париже, и я сообщил вашему поверенному в делах…
Приподнявшись, Жоржель отвесил сотрапезникам круговой поклон.
— …что прославленная парижская полиция на деле нисколько не лучше прочих.
— Господину де Сартину — и я тому свидетель, — ответил Николя, — было крайне неприятно узнать сие суждение, вынесенное одним из величайших министров Европы.
Жоржель с блаженным видом одобрительно кивнул комиссару. Кауниц улыбнулся.
— Тем не менее он нашел способ отыскать интересующую нас личность. Спустя некоторое время он сообщил мне, что сей субъект проживает в пригороде Вены, именуемом Леопольдштадт, в доме торговца-турка, ходит в восточных одеждах и один глаз прикрывает черной повязкой. Все оказалось верно: мы нашли этого человека и арестовали его. От имени императрицы я отправил Сартину благодарность. Сам же я и по сей день пребываю в восхищении от работы чудесного механизма вашей полиции. Люди, сумевшие привести его в действие, поистине заслуживают называться гениями!
И, подняв бокал, наполненный водой, он повернулся к другому гостю. Каждый получил свою долю внимания со стороны хозяина. Наконец канцлер перешел к рассуждениям. Содержание его речей касалось в основном деяний прошлого, нежели настоящего. Высказав несколько общих соображений о неопытности и горячности, свойственных юности, он принялся жаловаться на зрелый возраст, когда опыт прожитых лет побуждает умерять пылкость ума, а силу характера подменять его гибкостью.
— Вы только послушайте, — шепнул Жоржель. — Как может Иосиф II пропускать мимо ушей столь изящные речи?
Князь не любил долгих застолий, поэтому ужин завершился довольно быстро. Прежде чем встать из-за стола, он велел подать ему карманное зеркальце, коробочку с зубочистками, небольшую миску из позолоченного серебра и кубок, наполненный изумрудной жидкостью. Потом он старательно чистил зубы, полоскал рот, откашливался, сплевывал и наконец тщательно вытер губы.
— Даже на приемах у императрицы, — хихикнув, шепнул Жоржель, — князь не стесняется демонстрировать повелительнице свою не слишком аппетитную привычку. А она великодушно ждет его, даже когда он опаздывает к обеду.
Как только князь отбыл к себе в апартаменты, гости рассеялись. Николя с аббатом отправились разыскивать свой экипаж; вокруг сновали лакеи с факелами, с которых непрерывно капал воск. Садясь в карету, Николя почувствовал, как кто-то толкнул его. Обернувшись, он увидел закутанную в черную мантилью женщину; сунув ему в руку крошечный бумажный квадратик, она столь стремительно исчезла в толпе, что он не успел даже попытаться удержать ее. Ничего не сказав Жоржелю, он спрятал записку в перчатку, решив, что это приглашение на галантное свидание, написанное одной из тех женщин, что дефилировали подле гостиницы, привлекая к себе внимание путешественников. По дороге аббат многословно поздравлял его с успехом у Кауница. Прибыв в «Золотой телец», они церемонно раскланялись, и Жоржель отправился к себе в комнату.
Убедившись, что вокруг никого нет, Николя подошел к свету, развернул записку и увидел начертанное печатными буквами загадочное изречение: «TIMOR METUS MALI APPROPINQUANTIS». Он напряг память, вспоминая латынь, и тут заметил еще одну, написанную наискосок фразу: «MAXIMAS IN CASTRIS EFFECISSE TURBAS DICITUR». Заметив, что к нему с заговорщическим видом приближаются Семакгюс и Рабуин, он прервал свое занятие, отложив перевод на потом. Лица его друзей выражали живейшее нетерпение, и комиссар понял, что им необходимо поделиться новостями. Но едва он обратился к ним, как оба немедленно прижали палец к губам.
— Мы нашли, — заявил Семакгюс, — уютную таверну, где я заказал легкий ужин. Полагаю, там нам будет удобнее. И нечего смотреть на нас так, словно еда навсегда осталась для вас в прошлом! К тому же у нас есть что рассказать вам…
Его большой нос сморщился от беззвучного смеха.
— Тогда поспешим: я просто умираю с голоду. На том собрании, откуда я вернулся, гораздо больше говорили, нежели ели. Однако кто же присмотрит за аббатом, если тот пожелает выйти из гостиницы?
— О! — воскликнул Семакгюс. — Рабуин все предусмотрел. У нас есть подставы, осведомители… и даже девочки, расставленные в нужных местах. Чем больше флоринов, тем легче проложить дорогу к истине. Так что ни о чем не беспокойтесь.
Они отправились в маленькую темную таверну и поднялись на второй этаж, где их проводили в тесный кабинетик, отделанный деревом, отполированным свежим воском. Николя осмотрел комнатку, похожую на нависшую над темной улицей голубятню. Маленькие стеклянные квадратики окон складывались в простенький пейзаж. Чтобы никто их не беспокоил, Рабуин приказал принести сразу все блюда и поставить их на маленький столик вместе с бутылками белого вина. Семакгюс, изображая служителя, принялся нараспев называть кушанья, превознося их бесспорные достоинства:
— Суп с фрикадельками из телячьей печенки, заправленный яйцами и кумином…
Он указал на пузатую паштетницу.
— …паштет из тетеревов под хрустящей корочкой, а к нему маленькая кастрюлечка с шафранным соусом; сняв с паштетницы крышку, мы прежде проткнем корочку и вольем туда немного ароматного соуса… жареный гусь с яблоками, nuddeln…
— Что такое «нудельн»? — спросил Николя.
— Макароны, изготовленные по итальянскому рецепту и крайне употребительные в этой части Европы. К ним подходит любой соус, так как он сообщает макаронам свой вкус.
Долее не рассуждая, они сели за стол и принялись с наслаждением поглощать изумительно ароматный суп с нежнейшими фрикадельками.
— Если согласиться с теми, — начал Семакгюс, — кто утверждает, что суп для обеда то же самое, что портик для здания, то этот суп вполне претендует на звание перистиля!
— Всем здешним закускам, где преобладают сахар и зерна со странным запахом, я предпочитаю каплуна, запеченного в соли, как подают в Париже. А здесь даже горчица — и та сладкая, не похожа на горчицу!
— Эти зерна, как ты их называешь, Рабуин, и есть божественный кумин, невежда ты этакий!
Явив свои познания, корабельный хирург также объяснил агенту, мясо какой птицы скрывается под крышкой паштетницы. Тетерев, по словам Семакгюса, относится к птицам крайне пугливым, и охотнику трудно к нему подобраться, и только в сезон любви тетерев утрачивает и хитрость, и осторожность. Когда первый голод был утолен, и настала очередь гуся, Николя, наконец, спросил, что они хотели ему рассказать.
— Господа, — неожиданно серьезным тоном произнес он, — я вас слушаю.
Словно нашкодивший мальчишка, Рабуин потупил взор.
