В подсобке Сафар раздал всем смоляные факелы, которые были там приготовлены на случай осмотра подземелий. Это было весьма кстати, потому что тьма была кромешной и две плошки со свечками уже ничего не освещали. Сафар что-то пробормотал и Кикодзе громким шепотом перевел его слова:
— Он скажет, когда зажечь факелы. А пока держитесь стены.
Экспедиция ощупью пробиралась вперед. Через несколько минут все остановились — Сафар возился впереди еще с одной дверью, слышалось лязганье цепи. Потом раздался скрип и дверь отворилась. На путников навалилась теплая волна тяжелого воздуха с сильным запахом серы. Сразу стало трудно дышать.
От своей плошки со свечой Кикодзе зажег факел, и передал плошку шедшему впереди него Нику. То же самое проделала и первая пара и четыре смоляных факела осветили подземелье. Кирпичный свод немного выше человечесого роста давал возможность идти не наклоняясь. По краю шли бордюры, по которым можно было передвигаться только очень осторожно, а по середине подземелья текла серная река, от которой поднимался удушливый пар. Ничего живого тут не могло быть.
— Мы сейчас находимся под улицей, — покашливая, сказал Кикодзе, — на которой находятся Мирзоевские бани. Видите, тут склон. Сафар говорит, что сейчас станет легче дышать, мы войдем в другое подземелье, куда впадает речка, которая течет мимо Орбелиановской бани. Там серная вода смешивается с водой речки и воздух чище.
— Вы бывали здесь раньше, детектив? — спросил Ник.
— По делам службы нет, а так, из любопытства.
Дышать уже явно становилась легче и Ник продолжил разговор с детективом. Из разговора стало известным удивительное обстоятельство. Весь старый Тифлис, как и Париж, был пронизан подземными артериями. Когда-то все предместье, которое сейчас называлось Сололаки, было покрыто пышными садами, орошаемыми быстрыми горными речками, бравшими свое начало на горных хребтах, со всех сторон окружавших древний город. Речки прорезали сады, давая им прохладу и сбегали вниз, к Куре. Когда город начал застраиваться, речки стали прятать в подземелья, сооружая для них тоннели. Делалось это на века, добротно, тоннели облицовывались хорошо обожженным кирпичом, они были просторными, в человеческий рост, а то и выше, для того, чтобы по веснам, когда горные речки разбухали переполненные водой и неслись к Куре, они бы не разрушались. Так оказалось, что все Сололаки покоились на подземном городе из многочисленного переплетения подземных ходов. Под какими улицами они проходили, знали тифлисские извозчики. Шум от колес фаэтонов и экипажей и цоканье лошадиных копыт по булыжным мостовым были немного звонче в этих местах. Но это знали не все, а только старые и опытные. То же самое было и в районе Майдана и бань. Многие дома имели выходы из подвалов в подземные ходы. Большую часть города можно было обойти по крышам и чердакам, но еще дальше можно было пройти по подземным ходам, если иметь на руках их план.
— Дом Елизаветы Алексеевны, — продолжал Кикодзе, — тоже имеет выход через подвал в узкий лаз, который ведет к довольно просторному тоннелю под Бебутовской улицей. А сам тоннель идет под Хлебной площадью и Сионским собором и выходит прямо к берегу Куры. Если посмотреть с другого берега, с Песков, и знать, куда смотреть, то там виден чернеющий вход в этот подземный ход. Когда Кура поднимается весной, то тоннель заливает. Но это бывает редко, он устроен выше довольно высокой отметки подъема воды.
За этим разговором Ник и не заметил, как они вошли в другой тоннель, гораздо шире предыдущего. Кирпичный свод над их головами был выше и чадящие факелы уже не коптили его.
Здесь уже было легче идти. Время от времени Сафар, высоко подняв факел, осматривал стены.
— Он ищет на стене металлические скобы. Они сделаны в форме буквы «П», представляют собой лестницу, как делают в Тифлисе на домах на случай пожара, и ведут к верхней части стены. Там должно быть убежище, Сафар ведет нас туда, у меня есть какие-то подозрения, — пояснил Кикодзе.
— Убежище? От чего? — спросил Ник.
— Весной бывает сель в горах. И тогда сюда, как в воронку устремляются сумасшедшие потоки воды. Наверху, возле бани, есть чугунная решетка. Она сдерживает камни, крупные ветки, но вода и грязь прорываются сюда. И сегодня довольно опасно, весна, хотя и поздняя. Хорошо, что нет дождя. А то пришлось бы идти по пояс в воде.
В это время Сафар остановился. Все четверо подошли друг к другу поближе и четыре факела осветили мокрую замшелую стену, покрытую склизкой грязью, из которой торчали неровно вбитые скобы. Сафар передал свой факел идущему вслед за ним Петрусу. Петрус поднял оба факела повыше, чтобы Сафар мог видеть скобы и тот, вытирая каждую скобу прихваченной им ветошью, стал осторожно подниматься вверх. Там виден был темный неровный квадрат — вход в убежище. Задрав головы, оставшиеся трое напряженно следили за худощавой и ловкой фигуркой Сафара. Добравшись до убежища, Сафар стал всматриваться, но в темноте он ничего не видел. Тогда Петрус передал Нику факелы, и полез вверх. Когда Петрус был на середине лестнице, и эта высота была уже досягаема для тех, кто стоял внизу, Ник отдал ему факел и поднял свои так высоко, чтобы стена была хоть как-то освещена. Сафар нагнулся, взял факел и поднес его к краю убежища.
— Вай ме! — вырвалось у него. — Там кто-то есть.
— О, Господи, что же это может быть? — вырвалось у Кикодзе.
— Спускайся, Сафар, — сказал Ник, — полезу я. А вы, детектив, будьте на лестнице за мной. На всякий случай, оружие у вас есть?
— Да, конечно, я ведь при исполнении, — быстро ответил Кикодзе.
Сафар спустился с обезьяньей проворностью, а Ник полез наверх, правда, не так ловко, как это только что проделал Сафар. Когда Ник добрался до убежища, поднимавшийся за ним Кикодзе передал ему один из факелов, которые внизу уже держали Петрус и Сафар. Ник осветил вход в убежище. Это была выбитая в стене пещера, узкая, но довольно глубокая. И недалеко от входа лежало что-то, похожее на тюк. Ник влез в пещеру. Факел он передал Кикодзе, который светил внутрь. Ник полез на четвереньках вглубь пещеры. Свет факела едва освещал ее внутренность. Ник подполз к тому, что он принял за тюк и потрогал его. Тюк зашевелился. Это был человек. В ответ на прикосновение он замычал. Тогда Ник стал ощупывать его и наконец, наткнулся на лицо. Оно было завязано или залеплено так, что оставался на свободе только нос, чтобы человек мог дышать, но не мог кричать. Тогда Ник стал искать, где завязана повязка и через несколько секунд освободил лицо несчастного.
— Кто вы? — спросил Ник.
Но в ответ услышал только нечленораздельное мычание. Ник ощупал его дальше, вынул из кармана перочинный нож и разрезал веревки, которые стягивали ему руки и ноги. Он стал энергично растирать пленнику ноги, чтобы в онемевших членах восстановилось кровообращение, и обратился к Кикодзе, который терпеливо стоял на последней ступеньке лестницы и светил факелом, ничего не спрашивая, чтобы не отвлекать Ника.
— Надо как-то спустить его вниз. Предупредите Петруса и Сафара.
— Сейчас, — сказал Кикодзе, и обратившись вниз, крикнул что сейчас Ник будет спускать найденного ими человека.
— Вы сможете двигаться сами? — спросил он у пленника пещеры.
Тот стал понемножку приходить в себя.
— Кто вы? — наконец спросил он хриплым и прерывающимся голосом.
— Детективы. — ответил Ник. — Ищем похищенного человека.
— Меня похитили — услышал, наконец, Ник. — Я португалец.
«Слава Богу» — подумал он. — «Живой». В это время португалец начал становиться на четвереньки. Ник пополз к выходу, а португалец, постанывая, пятился за ним. С большим трудом, придерживая несчастного, Нику удалось спустить его с неудобной и скользкой лестницы из скоб. Внизу протянутые руки Кикодзе, Петруса и Сафара приняли почти сползающего по стене обессиленного человека. Как только его поставили на ноги, он прохрипел:
— Пить…
Кикодзе вытащил из-за пазухи флягу с водой и подал ее португальцу. Несчастный стоял, прислонившись спиной к стене тоннеля, запрокинув голову и жадно глотал воду из фляги. Кадык его ходил вверх и вниз с каждым глотком. Наконец, он опустил флягу, в которой не осталось и капли воды и жалобно проговорил:
