— Предупредите господина директора о моем визите, остальное пусть вас не беспокоит.
— Как прикажете, сударыня, — не без обиды ответил тот, поклонился и с подчеркнутым достоинством зашагал наверх.
Глава шестнадцатая
Расплата
Филимонов при виде Изюмова отставил чай в подстаканнике, грубо поинтересовался:
— Почему без стука?
— Стучал-с, вы не расслышали, — бывший артист шагнул поближе. — Вас желает навестить госпожа Бессмертная.
— Какого черта?.. Гоните вон. Не до нее сейчас!
— Я предупредил, они не уходят. Сказывают, у нее с вами была договоренность.
Директор вдруг задумался, махнул:
— Ладно, зови!
Когда швейцар выскользнул за дверь, Филимонов торопливо убрал со стола бумаги, уселся в кресло непринужденно и вальяжно, стал ждать.
В дверь постучали, он пропел:
— Прошу сударыня!
Бывшая прима толкнула дверь, с театральной нерешительностью остановилась у порога.
— Здравствуйте, Гаврила Емельянович. Сказали, вы сегодня никого не принимаете?
— Никого, кроме вас! — он поднялся, поспешил навстречу любезно взял руку гостьи, поднес к губам. — Для вас мои двери всегда открыты.
Боль отдалась в плече Таббы, она непроизвольно охнула, отвела руку.
— Что с вами, мадемуазель?.. Я сделал больно?
— Ерунда, — усмехнулась Бессмертная. — Не обращайте внимания.
— У вас что-то с рукой?
— С плечом… Неосторожно оступилась.
— Ай-яй-яй! Что ж вы так не бережете себя! И когда это случилось?
— Буквально вчера.
— Нехорошо, милая Табба. Будьте осторожны во всем — и в движениях, и в поступках, и даже в мыслях. Времена, сами видите, какие.
— Вижу… Могу присесть, Гаврила Емельянович?
— Разумеется, — он вновь, то ли случайно, то ли специально, помогая сесть, коснулся ее плеча, и она вновь застонала. — Да у вас действительно проблема, милая?.. К доктору обращались?
— Он меня успокоил. Сказал, вскоре пройдет.
— Дай бог, дай бог. Вам болеть сейчас совсем ни к чему, — Филимонов расположился напротив, поцокал языком. — Господи, что же творится в стране?.. Вы, разумеется, слышали о кошмаре, который случился с генерал-губернатором?.. И снова какая-то дама! Дамы нынче стали опаснее самых жестоких господ!
— Я по моему делу. Гаврила Емельянович, — прервала его актриса. — Надеюсь, вы не забыли о нашей договоренности?
— Я все помню, дорогая. Все… Даже афиши уже готовы. Слушок о событии пока попридержал, а вот афиши напечатал, — он встал, взял из стеллажа свернутый рулон. — Читайте!
Табба развернула лист, пробежала глазами крупный текст:
«СЕНСАЦИЯ СЕЗОНА! НА СЦЕНЕ ВНОВЬ НЕОТРАЗИМАЯ И ВОСХИТИТЕЛЬНАЯ ГОСПОЖА БЕССМЕРТНАЯ!..
ЧУДО, ВОССТАВШЕЕ ИЗ ПЕПЛА!»
Директор с гордостью наблюдал за реакцией бывшей примы.
— Каково?
Она была искренне удивлена.
— Благодарю вас.
— Я, как видите, сдержал слово… Теперь свое слово обязаны сдержать вы, — Филимонов вопросительно посмотрел на актрису. — Где бриллиант?
— Бриллиант?.. Бриллиант пока у меня. Мы ведь условились, что я передам его вам в день премьеры.
— До занавеса?
— После занавеса, оваций и цветов.
— Я желал бы все-таки получить его перед спектаклем.
— Я подумаю, Гаврила Емельянович.
— Я могу верить вашему слову?
— Гаврила Емельянович, как вы можете?
— Я спросил, вы не ответили.
— Разумеется, я выполню все свои обязательства. Можете не сомневаться.
Табба поднялась, директор взял ее под руку, повел к двери.
— Нет, все-таки у вас что-то неладное с плечом, — взглянул на грудь бывшей примы, увидел на блузке просочившееся пятнышко крови. — У вас кровь.
— Ерунда, — смутилась она. — Видимо, ссадина. Придется снова ехать к доктору.
— Да, — кивнул задумчиво Филимонов, — лучше это дело не запускать. Как бы не возникло осложнений, — проводил девушку до выхода, поклонился. — Не болейте, моя прелесть. Вы нам нужны, — закрыл поплотнее дверь, снял телефонную трубку. — Департамент полиции, пожалуйста, — дождался ответа, представился: — Говорит директор оперетты Филимонов. Не подскажете, в каком госпитале находится князь Икрамов?.. Благодарю.
Ехали молча до тех пор, пока извозчик не спросил:
— Куда дальше, барышни?
— Пятая линия Васильевского острова, — ответила Табба.
— Мы к кому? — посмотрела на хозяйку Катенька.
— К следователю.
Проехали по набережной, перемахнули через Дворцовый мост, миновали стрелку, после чего выскочили на Большой проспект.
Не доезжая до семнадцатого дома на Пятой линии. Бессмертная велела извозчику остановиться, сказала прислуге:
— Видишь дом красного кирпича?
— Да.
— Поднимешься на третий этаж в квартиру одиннадцать, попросишь Дашу.
— Дочку господина следователя?
— Скажешь, чтоб пришла ко мне… Только будь внимательной.
Бывшая прима видела, как Катенька торопливо, с оглядкой миновала несколько домов, затем достигла нужного дома. Посмотрела в сторону хозяйки и исчезла в парадной.
Бессмертная осмотрелась.
Темнело довольно быстро. Ничего опасного — лишь отдельные фигуры прохожих да проносящиеся пролетки.
Вскоре из парадной дома вышли Катенька и дочка следователя, заторопились к поджидающей их Бессмертной.
— Здравствуйте, госпожа, — забираясь в пролетку, произнесла девочка. — Вы за бриллиантом?
— Да, он при вас?
— Я принесла.
— Покажите.
Даша вынула из кармана завернутый в платочек сундучок, протянула артистке. Та подержала его в руке, неожиданно вернула обратно.
— Пусть все-таки пока остается у вас.
— Папенька велели, чтобы я вернула вам.
— Вернете, но не сейчас. Катенька сообщит, когда у меня в театре будет премьера, вы станете моей гостьей, а заодно принесете камень.
— Как скажете, сударыня, — девочка помолчала, тихо спросила: — Вы папеньку не проведывали?
— Если я на такое решусь, мне вряд ли удастся оттуда выйти.
— Я очень скучаю.
— Все будет хорошо, детка.
— Этим только и живу, — Даша попыталась улыбнуться. — Я была рада вас видеть.
— Я также, детка, — Табба дотянулась до нее, поцеловала в лобик, и та соскочила на землю.
Этот визит был полной неожиданностью для Ибрагима Казбековича. Когда он увидел входящего в палату сияющего, с роскошным букетом директора оперетты, то даже приподнялся на койке.
— Лежите, лежите, — замахал тот руками. — Я всего лишь на пару минут, князь. Не беспокойтесь, — сунул цветы сопроводившей его сестричке, двумя руками взял ладонь князя. — Выглядите просто молодцом! А я тащился к вам с невероятным опасением, что увижу несчастного, заросшего щетиной, немощного господина. Нет, чудно живой и завидно красивый!
— Наговорили мужчине столько комплиментов, что пора либо сгореть от неловкости, либо согласиться.
— Соглашайтесь, князь, соглашайтесь!.. Потому как в моих словах нет ни доли лести!
Филимонов опустился на стул, вытер вспотевший лоб.
— Бесконечно скучное и вредное место больница!.. Лучше сюда не попадать.
— Вы правы, — согласился князь. — Но давайте лучше без лирики. Вы ведь приехали по делу?
— Вы меня гоните?
— Нет, ценю ваше время.
— Что ж, по делу так по делу, — Гаврила Емельяныч снова вытер лоб. — Приехал посоветоваться. Вы ведь наверняка помните нелепость, которая однажды случилась в моем кабинете?
— Очень даже помню. Вы решили покаяться?
— И покаяться, и помочь вам.
— Мне?!
— Хорошо, не конкретно вам. Отечеству!
— Не слишком ли высоко берете, господин директор?
— Можно без иронии, князь?.. Вы, разумеется, помните приму моего театра госпожу Бессмертную?
— Будете напоминать о моем увлечении?
— Ни в коем разе, князь… Все более предметно! По моим представлениям, бывшая прима имеет самое прямое отношение к покушению на генерал-губернатора.
— Не знал, что вы служите нештатным осведомителем в моем отделе, Гаврила Емельянович.
— Ибрагим Казбекович, если вам малоинтересен мой разговор, я могу ретироваться. Причем без всякой обиды.
— Не обижайтесь, — успокоил директора Икрамов. — Простите.
Филимонов помолчал, пережевывая обиду, затем продолжил:
— Госпожа Бессмертная некоторое время тому назад обратилась ко мне с предложением устроить ей прощальный бенефис.
— Что это значит?
— Поясню. Она, будучи отлученной от сцены, в которую смертельно до сих пор влюблена, пыталась реализовать себя во многом. В пьянстве, в падении на дно, в любви к матери и сестре, даже в желании пойти по стопам небезызвестного поэта-террориста Рокотова. Увы, ей по большому счету ничего не удалось… Она одинока, несчастна, забыта, гонима. И вот теперь она решилась на два заключительных аккорда своей жизни. Первое — убийство градоначальника. И второе, может главное в ее жизни, — возвращение на сцену. Пусть в последний раз!
