— Полагаю, Гаврила Емельянович, вы преувеличиваете. Разумеется, сенсация, но никак не вселенская.
— Нет, нет, нет!.. Выйдете на сцену и сами все поймете! — Филимонов легонько коснулся плеча артистки. — Как ручка? Не помешает представлению?
— Не волнуйтесь, Гаврила Емельянович, все будет хорошо.
Тот взглянул на прислугу:
— Покиньте нас, мадемуазель, на минуту.
— Как прикажете.
Катенька ушла, директор поднялся с колен, с серьезным лицом спросил:
— Бриллиант, сударыня, надеюсь, при вас?
— Вы желаете получить его до спектакля?
— Это было бы разумно. После занавеса вас разорвут на кусочки, и я просто не доберусь до вас.
— Если вам нужно, вы, сударь, до всего доберетесь. Тем более до бриллианта.
— И все-таки я прошу вручить мне камень немедленно.
— Это звучит как требование.
— Да, мадемуазель, это требование.
— А если я его не выполню, вы отмените представление?
— Нет, не отменю… Однако, рассчитывая на вашу благоразумность, прошу хотя бы обозначить место, где он находится.
— Он находится у моей прислуги.
— У Катеньки?
— Да, у Катеньки.
— То есть я смогу обратиться к ней и получу обещанное?
— Именно так. Но вы, Гаврила Емельянович, обеспокоили меня. Складывается ощущение, будто вы готовите мне некий сюрприз, — произнесла Табба с откровенным недоумением.
— Главный сюрприз, сударыня, представление.
— А кроме того?
— Кроме того, бриллиант, который я рассчитываю получить в качестве вознаграждения.
— Считайте, что вы меня убедили, — произнесла Бессмертная и попросила: — Простите, но мне надо готовиться. Попросите войти Катеньку.
— Вас понял. Успеха! — Филимонов поклонился и покинул гримерку.
Прислуга вернулась в комнату, встревоженно посмотрела на госпожу:
— Что-то нехорошее?
— Непременно будь во время спектакля в зале. Рядом с Дашей для тебя зарезервировано место. Бриллиант пусть остается у нее, пока я не скажу.
— У меня тоже не совсем ладно на душе, госпожа.
— Думаю, это от волнения. Давай не будем думать о плохом.
Перед самым началом спектакля Катенька проскользнула в зал, увидела Дашу и, извиняясь перед сидящими за причиненное неудобство, добралась до свободного места, ободряюще улыбнулась девочке.
Заиграл оркестр, занавес пошел наверх, и зал взорвался аплодисментами. Публика кричала «браво», выкрикивала имя примы, бросала цветы на сцену.
А когда Табба вышла на сцену, присутствующие все как один встали и скандировали уже стоя.
Бессмертная переждала овацию, сделала несколько шагов по сцене и начала партию. И снова крики восторга, снова аплодисменты, снова цветы.
К театру быстро и почти бесшумно подкатили пять пролеток, из них высыпалось не менее полутора десятка полицейских, которые, подчиняясь команде старшего по званию, стали подниматься по ступенькам к главному входу.
Изюмов при их виде вначале замер, затем попытался было что-то объяснить, заметался и бросился в сторону кабинета директора.
Влетел без стука и предупреждения, сдавленно прокричал:
— Гаврила Емельянович, там полиция!.. Почему? По какому праву?
Филимонов рванул к нему, схватил за лацканы сюртука, со свистом прошептал прямо в лицо:
— Не сметь!.. Не сметь блажить и совать нос не в свои дела!.. Сидеть здесь и молчать!.. Даже не шевелиться! Ни шагу отсюда! — С силой усадил Николая на стул, погрозил пальцем. — Дернетесь — пристрелю!
Полицейские были уже внутри театра. Рассредоточились по коридорам, бежали мимо испуганных артистов, расталкивали столпившуюся обслугу — гримеров, костюмеров, занимали места за кулисами.
Князь Икрамов прибыл к оперетте в закрытой карете, самостоятельно поднялся по ступеням, вошел в вестибюль — здесь было тихо и пусто. Проследовал наверх, пересек роскошное фойе, проскользнул в зал, замер за массивной колонной.
Бессмертная была в ударе. Движения ее были изысканными, голос поражал сочностью и неограниченными «верхами» и «низами», а от ее умения держать фермату зал замирал, взрываясь затем овацией.
Артистка вышла на главную свою арию, вспомогательные артисты подхватили ее на руки, подняли вверх, и, запрокинув голову, она выдала всю мощь и красоту своего голоса.
Зал вскочил, крича и беснуясь, на сцену полетели букеты, к авансцене рвались ошалевшие поклонники. Бессмертная кланялась, улыбалась, посылала воздушные поцелуи, благодарила…
И в этот момент из-за кулис решительно вышел статный полицейский офицер, направился прямо к приме.
Ни артисты, ни оркестр, ни публика вначале ничего не поняли. Многие даже рассмеялись и кто-то засвистел, но офицер приблизился к Бессмертной, поднял руку, и когда зал затих, объявил:
— Госпожа Бессмертная!.. Постановлением господина прокурора Санкт-Петербурга вы арестованы!
Артистка отступила на шаг, прошептала:
— Что?
— Вы, мадам, арестованы. Прошу следовать за мной.
Зал, потрясенный и еще до конца ничего не осознавший, молчал.
Катенька и Даша от ужаса подались вперед, впившись ногтями в подлокотники.
Табба неожиданно метнулась в сторону, однако офицер придержал ее:
— Стоять, сударыня. — И махнул полицейским за кулисами. — Взять под стражу!
На сцену с двух сторон вышли несколько полицейских, довольно обходительно взяли приму под руки и повели со сцены.
И тут случилось нечто. Зал взорвался криками, визгом, свистом…
Некоторые зрители ринулись на сцену. Их пытались остановить полицейские, толкали, сбрасывали вниз, а зал скандировал:
— Позор!.. Позор!.. Позор!
— Бегите, — прошептала Катенька Даше. — Меня не ждите.
— А бриллиант?
— Пусть будет у вас. Никому не отдавайте, — и снова подтолкнула. — Бегите же, меня не ждите!
Девочка поспешно стала пробираться по ряду, наступая на чьи-то ноги, извиняясь и оглядываясь. Катенька пробиралась следом.
Гаврила Емельянович перехватил прислугу в толпе, как только она вышла из зала.
Отвел к стенке, спросил:
— Где он?.. Давайте сюда.
— Что? — не поняла Катенька.
— Бриллиант… Камень. Он ведь у вас.
— У меня нет никакого камня.
— Врете!.. Бессмертная сказала, он у вас. Доставайте его. Где он?
— Я не знаю, где он!.. Госпожа его мне не давала!
— Врешь! Все врешь, дрянь! — директор оттащил Катеньку в дальний угол. — Немедленно отдайте камень! Вы отсюда живой не выйдете!
Катенька сильно оттолкнула его.
— Я вам уже сказала — камень не у меня!
— Дрянь паршивая! — Гаврила Емельяныч стал обыскивать девушку, лихорадочно шаря по всей ее одежде. — Куда вы его спрятали?.. Где он? Признавайтесь!
— Оставьте же меня!.. Никакого бриллианта у меня нет! Он у госпожи!
— Твари!.. Мрази! — Филимонов продолжал обыскивать ее. — Все равно вы мне его отдадите!.. Все равно он будет моим!
Катенька наконец вырвалась от него и пустилась бежать, расталкивая публику.
Даша также убегала — от театра, от толпы, от полицейских. Убегала, крепко держа в руках сумочку с бриллиантом.
…Бессмертную полицейские вывели из театра, даже не позволив ей переодеться.
Она шагала в сценическом платье. Гордо вскинув голову, глядя на беснующуюся вокруг публику, не уворачиваясь от летящих на нее цветов, не убирая снисходительной усмешки с губ.
Народ выстроился в две шеренги, многие пытались прорвать полицейский кордон, дотянуться до любимицы руками, прокричать ей что-то важное, искреннее.
Табба увидела в толпе оцепеневшего Изюмова, любезно помахала ему, затем, поддерживая длинное платье, спустилась, и уже перед самой пролеткой, в которую надлежало сесть, оглянулась и натолкнулась на чей-то взгляд.
Это был Икрамов.
Он стоял в стороне от публики, смотрел на приму отрешенно, бесстрастно.
Бессмертная с помощью полицейских шагнула в пролетку, лошади тут же взяли быстрый ход, и под восторженные крики, аплодисменты и свист кавалькада экипажей покатилась в сторону Владимирской улицы.
К ночи, когда приодетая и расслабленная публика вывалилась на Дерибасовскую на ежевечерний прогулочный моцион, Сонька, голодная, измученная, уставшая, набрела на местечко в конце улицы, пристроилась на обочине недалеко от трех нищих бродяг — двух мужиков и женщины, сиплым, еле слышным голосом стала просить:
— Господа, подайте копеечку на кусок хлеба и глоток воды… Сил никаких. Ноги не держат, глотка слиплась. Не пожалейте, люди добрые, копейку, ей-богу подохну. Не думала, что когда-нибудь придется просить милостыню, а вот довелось. Будьте милостивы, господа, подайте на хлеб и воду…
Какая-то жалостливая дамочка бросила ей пятак, другие же проходили мимо, стараясь держаться поодаль от нищенки.
