Анна улыбнулась:
— Блаженны кроткие, ибо они наследуют эту землю.
— Видит Бог, я вовсе не так уж непритязателен, — тоже с улыбкой ответил Томас, — но прошу, скажите мне, кто из нашей братии настолько кроток, чтобы наследовать должность настоятеля?
— Многие. Правда, сейчас их осталось, пожалуй, только двое — брат Эндрю и брат Мэтью.
— Желание брата Эндрю удивляет меня. Я не считал его настолько самолюбивым.
— Он и не таков. Но многие желают видеть его на этой должности. И когда он это понял, то сказал: если так, пусть решает Бог, а я подчинюсь Его выбору.
— Да, пускай Господь наградит нас, избрав брата Эндрю. Поступи Он по-иному, я начну думать, чем мы так Его огорчили, в каких смертных грехах погрязли! И вообще, как может такой самодовольный и пустой человек, как брат Мэтью, даже посягать на должность настоятеля? Разве мы не знаем…
— Не нужно так, брат! Он хотя бы искренен в своих помыслах и у него куда больше задора, чем у нашего прежнего настоятеля. А кроме того, немало последователей, желающих, как и он, превратить Тиндал в место паломничества.
Томас оглядел огромную больничную палату: сжимающая душу и сердце картина!
— Уничтожить все это? — воскликнул он. — Изгнать отсюда больных и страждущих? Закрыть им доступ к нашей, пускай ничтожно малой, но душевной помощи? Да разве не осудит нас за это Господь? Нет, ни в коем случае нельзя, чтобы брат Мэтью пришел во власть. Откровенно говоря, я склонен подозревать, что, когда он спорит о назначении нашего монастыря, в нем говорят не только праведные чувства.
— Соглашусь с вами, брат: его влечет власть — над монахами, над сестрами, над сторожами и привратниками — лишь бы власть. Ему мало той, что ему дана от Бога над людскими душами.
— Избавь нас Господь от такого властителя душ! — с горячностью произнес Томас.
Анна ничего не ответила, лишь позвала его жестом к одной из коек. На них смотрели полные радости детские глаза. Этому мальчику еще до отбытия Томаса в Йорк пришлось после несчастного случая отрезать ногу, и вот теперь он как раз собирался вернуться домой, где давно потеряли надежду когда-нибудь его увидеть.
— …Сложность в том, брат, — сказала Анна, возвращаясь к той же теме разговора, — что, хотя многие здесь не хотели бы закрыть лазарет, но немало и тех, что хотят видеть монастырь хранилищем святых реликвий. И как это совместить?
— Да, большинство не понимает, — согласился Томас, — или не хочет понимать невозможность этого.
— И когда не понимают простые люди, это одно, но если к ним присоединится сестра Руфь…
Анна сокрушенно покачала головой. Томас досадливо произнес:
— Первая помощница сестры Элинор чрезмерно восхищается хорошо подвешенным языком брата Мэтью и немногих его друзей. И верит больше звукам их голосов, нежели тому, о чем они толкуют.
Анна скосила на него лукавый взгляд:
— А вы сами никогда не поддавались ничьим красивым речам?
— Вы правы, сестра, — чистосердечно признался он. — Я когда-то был почти так же слеп, как она, по отношению к брату Руперту. Но я исправился.
— Значит, есть надежда, что с другими будет так же, — с улыбкой предположила Анна и, снова сделавшись серьезной, прибавила: — Однако брат Мэтью не теряет времени даром.
— Что же он сделал, не пугайте меня?
— Он нашел святую реликвию, которую продают недорого, и всячески убеждает нашу настоятельницу приобрести ее.
— Но сестра Элинор тверда, как скала, надеюсь?
— Вы же знаете сестру Элинор!
Томас согласно кивнул:
— Хотя бы одно приятное известие. Оно единственное?
— Почему же? — Анна указала рукой на пеструю пушистую кошку, неотвязно следующую за ними. — Наша красавица принесла трех котят.
— Вот и вторая приятная новость! — Томас пристально вгляделся в кошку, не сводившую с него желтых глаз. Монах отвернулся первым. — Мы-то, помнится, принимали ее за кота, а он взял и разродился. Разве это не чудо? Или это знак того, что мир идет к концу?
— Пусть лучше войны идут к концу, — сказала Анна, не расположенная, как видно, шутить. — Иногда мне приходит в голову, что Господь не должен был разрешать мужчинам убивать тех, кто рождается не без их помощи. Или заставить их самих рожать и кормить грудью.
— Но разве войны против неверных не святое дело? — спросил Томас.
Анна отвернулась, и он понял, что не следует настаивать на ответе, и задал другой вопрос:
— Сейчас стало приходить больше воинов, верно? Они возвращаются?
— Вы сами это видите, Томас.
— Даст Бог, вернется и старший брат Элинор?
— Она давно не имела от него никаких вестей и очень обеспокоена, хотя старается не показывать этого. А уж когда она видит, с какими ранениями сюда приходят, можете представить, что за мысли у нее появляются.
— Не могу не сочувствовать ей, сестра.
— И еще ее весьма беспокоило ваше молчание, брат, — продолжила Анна и после некоторого колебания договорила: — А также состояние здоровья вашего родственника.
Томас опустил глаза, увидел свои покрытые дорожной грязью башмаки.
— Я уже говорил, — пробормотал он, — что не с кем было послать известие. Сожалею об этом.
— Понимаю вас, брат.
О, это тебе дано, подумал он: хорошо понимать других! В этом с тобой, пожалуй, никто не сравнится здесь, в Тиндале.
Он хотел надеяться, что если его ложь разоблачена, то, по крайней мере, всего лишь одним человеком.
Элинор он увидел первой и уж потом — идущего вслед за ней коронера Ральфа, чье появление, как всегда, не могло означать ничего приятного. Сейчас это подтверждалось и выражением лица настоятельницы.
— Что-то произошло, видите? — Томас кивком головы показал на приближающуюся пару.
Ральф стесненно поздоровался с Анной, кивнул Томасу.
— Сожалею, но приходится беспокоить вас, — сказал он, обращаясь куда-то в пространство между ними.
— Всегда готова помочь вам, Ральф, — любезно ответила Анна. — Если смогу, конечно.
— Благодарю вас, сестра, — с такой же любезностью, однако по-прежнему не глядя на нее, проговорил он и умолк.
Сестра Анна вопросительно посмотрела на Элинор и, не дождавшись объяснения, продолжала, обращаясь к Ральфу:
— Давно не было вас в Тиндале, сэр. Я подумала, что вы отправились вслед за вашим родственником ко двору. Набраться светских манер. Они у вас заметно улучшились, насколько я замечаю.
Ее колкости не были, видно, большой неожиданностью для Ральфа. Он сплюнул и довольно добродушно проговорил:
— Я не из тех, кто ошивается при дворе, вы знаете это, сестра. — И добавил без обиняков: — Я притащил вам труп.
Но Анну трудно было ошеломить этим сообщением: служение в лазарете приучило ее ко многому. И ответ монахини был подобающим.
— Я и не думала, сэр, — сказала она, — что вы пожаловали, чтобы почитать нам любовные стихи.
Доброжелательная улыбка приятно смягчила ироничность слов.
— Да, — поддакнул ей Томас, — хорошие свежие трупы куда больше в духе нашего коронера.
Начавшуюся пикировку прервала Элинор.
— Боюсь, шутки сейчас не совсем к месту, брат Томас, — заметила она сухо. — Легкомыслие и смерть не очень совместимы, как мне кажется.
Томас обиженно моргнул. Почему настоятельница адресует свое замечание только ему? Разве другие не делят с ним это осужденное ею легкомыслие?
— Прошу прощения, миледи, — сказал он с поклоном. — Сожалею, если кто-то умер, не добравшись до койки в нашем монастыре.
— Именно так и случилось, брат, — подтвердила Элинор, пропуская мимо ушей чуть заметную насмешливость в почтительном ответе. — Только умер этот человек не от болезни, а его убили. Зверски убили.
Анна побледнела. С лица Томаса сошло выражение обиды. Ральф негромко заговорил:
— Да, человека убили самым варварским способом. Это произошло в лесу неподалеку отсюда. Поэтому, чтобы избежать распространения слухов, я был вынужден привезти труп сюда.
— Господи, ну отчего на нас обрушивается столько смертей! — воскликнула в отчаянии Анна, воздевая руки, и потом истово перекрестилась. — Простите меня. Стыдно думать о собственном спокойствии, а не о несчастной душе человека, погибшего без покаяния.
— И все же вы правы, сестра, — попытался утешить ее Ральф и даже протянул руку, чтобы дотронуться до ее плеча, но не осмелился сделать это. — Монастырю много достается.
— Убитый не был местным жителем, коронер? — спросила Элинор.
— Я не опознал его, миледи. Может, кто другой сможет сделать это. Одёжа на нем солдатская, и, судя по кресту на ней, если он подлинный, человек этот побывал на Святой земле. Крестоносец… Мы с моим помощником обнаружили его, — продолжал Ральф официальным тоном, — в полумиле отсюда, на расчищенной поляне возле дороги, что идет через деревню. Он лежал лицом вниз. Сначала мы подумали — упал с коня или от какой болезни свалился, но когда перевернули… Лучше не смотреть на такое, — добавил он уже совсем неофициально. — Весь исполосован.
