Ознакомительная версия.
– Итак? – промолвила незнакомка, когда горничная удалилась, унося с собой пальто и шляпу Чигринского. – Я жду объяснений, Дмитрий Иванович, так что присаживайтесь и рассказывайте.
Чигринский немного подумал, потом, опустив ненужные, как ему казалось, подробности, стал рассказывать, как он решил навестить Оленьку, как заказывал вино и сладости, как приехал к ней и в каком виде ее нашел.
– Где это произошло?
– Фонарный переулок, дом Ниндорф.
– И вы решили везти ее к врачу?
– Именно так.
– Вы не поняли, что она мертва?
Чигринский насупился.
– Я надеялся, что врач сможет сделать что-нибудь… Боюсь, я плохо соображал тогда. Мне казалось, что этого просто не может быть…
Дама поглядела на него и с жалостью (как показалось Чигринскому) покачала головой.
– В доме Ниндорф живет доктор Матвеев, он принимает пациентов круглые сутки, – веско уронила она.
Чигринский открыл рот, но понял, что ему никак не изобрести причины, по которой он повез Оленьку куда-то за тридевять земель, в то время как врач находился совсем рядом, и рот закрыл.
– Это вы ее убили? – спокойно и даже как-то буднично осведомилась дама.
Дмитрий Иванович аж на месте подпрыгнул от такого предположения.
– Конечно нет! – возмутился он. – Когда я пришел, она уже была мертва.
– Но вы все-таки решили спрятать тело, чтобы подозрение не пало на вас?
Тут Чигринский окончательно убедился, что попал в какой-то кошмарный сон, и от души пожалел, что его не арестовали настоящие полицейские, а допрашивала в гостиной аристократического особняка неизвестная дама, не имеющая на то никаких прав.
– Я не понимаю, сударыня… – пробурчал он. – И мне даже как-то странно слышать… Я композитор, я пишу музыку, а такое отвратительное происшествие… убийство беззащитной женщины… – Он гадливо передернул плечами.
– Но вы же не вызвали ни швейцара, ни дворника[6], а попытались увезти тело с места преступления, – тихо заметила дама. – Что еще я должна подумать?
Чигринский не знал, что она могла подумать, но лично он думал, что дама замужем за каким-нибудь следователем или сыщиком и набралась от мужа таких навыков, которые обычной женщине совершенно ни к чему.
– Почему я должен был куда-то увозить тело? – с неудовольствием спросил он. – Я же говорю вам… простите, не знаю, как вас зовут… Так вот, я говорю, что не убивал ее.
– Меня зовут Амалия Константиновна Корф, – отозвалась его собеседница. – А увезти ее вы пытались, потому что решили, что это убийство дурно отразится на вашей репутации. Не так ли?
И тут Чигринский рассердился по-настоящему.
– Да при чем тут репутация, плевать я хотел на то, что обо мне говорят! Если бы речь шла только обо мне…
Он осекся, но было уже поздно.
– Значит, вы все же испугались, – уронила Амалия, зорко наблюдая за ним. – И решили принять меры.
– Я не испугался, – воинственно бросил Чигринский. – Вам легко рассуждать, потому что вы не понимаете, что я тогда испытал. В убийстве генеральши Громовой обвинили человека, который нашел тело. Я виноват только в том, что нашел Оленьку мертвой. Что еще я мог сделать? Позвать полицию? Я бы первым оказался у них на подозрении, а газетная свора смешала бы меня с грязью!
– Нет, если бы вы сразу же бросились вниз, к швейцару или дворнику, и сказали им, чтобы они вызвали полицию, – парировала Амалия. – Конечно, вас бы допросили, но для того, чтобы кого-то начать подозревать, нужны веские основания. Швейцар бы наверняка вспомнил, что вы поднялись наверх веселый и довольный, предвкушая приятный вечер, а вниз сбежали очень быстро, то есть у вас фактически не было времени на то, чтобы совершить убийство. Не исключено, что врач бы установил точное время смерти жертвы и выяснил, что вы вообще находитесь вне подозрений. И расследование пошло бы по обычному пути, то есть стали бы искать другого человека, который имел мотив и возможность убить вашу знакомую. А теперь из-за ваших необдуманных действий все запуталось, и любой полицейский имеет все основания подозревать прежде всего вас.
Чигринский вздохнул. Он и сам понимал, что все запуталось, причем безнадежно, и не видел, как ему выбраться из сложившейся ситуации.
– Вы правы, я должен был сразу же позвать Тихона, – признался он. – Но все это случилось так внезапно… Я никак не ожидал. Просто я думал… думал о…
Еще не хватало, одернул себя Дмитрий Иванович, чтобы он жаловался на «неписец» этой красивой, спокойной и неприятной даме.
…Да и разве она способна понять его?
– Кто ее убил? – спросила Амалия. – Точнее, кто мог это сделать?
Чигринский пожал плечами.
– Я уже думал об этом. Боюсь, я не знаю никого, кто мог бы желать Оленьке… Ольге Николаевне зла. У меня как-то в голове не укладывается…
– Вы хорошо ее знали?
– Разумеется.
– И у нее совсем не было врагов?
– Мне о них ничего не известно.
– Значит, вы знали ее плохо, – улыбнулась Амалия. Чем дальше, тем меньше она нравилась Чигринскому, хотя до сих пор он решительно ни в чем не мог ее упрекнуть. – Хорошо, а как насчет вас?
– Меня? – изумился композитор.
– Если принять вашу гипотезу, что у Ольги Николаевны врагов не было, ее могли убить, чтобы бросить тень на вас. Разве не так?
– Сударыня, – проворчал Чигринский, – я прошу прощения, но это… Это черт знает что такое!
– Сладости и вино были на столе, – задумчиво проговорила Амалия, и глаза ее сверкнули. – Значит, когда их доставили, она была еще жива. В пользу этого говорит и тот факт, что, когда вы пришли, тело было еще теплым. Получается, она была убита незадолго до вашего прихода и человеком, которого, судя по всему, не опасалась. Вы предупредили ее запиской, что будете, так что кто-то мог узнать об этом и использовать против вас. Ценные вещи, как вы говорите, остались на месте… Ну же, Дмитрий Иванович! Вы ведь именно потому хотели увезти тело, что решили, что вас могут обвинить… а что, если так и было задумано? Так что насчет ваших врагов, милостивый государь?
– У меня нет врагов, – сухо сказал Чигринский. – Во всяком случае, таких, которые убивают женщин, – добавил он с обидой, неизвестно к кому относящейся.
– Позвольте вам не поверить, милостивый государь, – живо возразила его собеседница. – Вы человек известный…
Чигринский попытался принять вид скромного гения, который тут совершенно ни при чем, и это почти ему удалось.
– И талантливый…
Щеки Дмитрия Ивановича слегка порозовели, он молча наклонил голову.
– Хотя вот уже который раз манкируете моим приглашением на благотворительный вечер, – задумчиво продолжала хозяйка. – Но это к делу не относится. Суть вот в чем: невозможно в России быть известным и к тому же талантливым… и не иметь врагов.
– Вы, кажется, что-то имеете против России, сударыня? – сипло осведомился композитор.
– Ну что вы, что вы, – отозвалась Амалия Корф таким тоном, что Чигринский сразу же насторожился. – Общеизвестно, что в нашей стране никто никому не завидует и все только рады чужим успехам. Не так ли?
…И тут Чигринский понял, почему Амалия ему так не нравится и, судя по всему, не понравится уже никогда. Дмитрий Иванович любил женщин, похожих на цветы, таких, как Оленька; он мог потакать их милым капризам, служить им, даже поклоняться, но ему не по душе были женщины, которые пытались вести себя с ним на равных, – все равно как если бы цветок возомнил о себе, что он нечто большее, и принялся с ходу строчить романы и рассуждать об избирательном праве. Положим, ничего подобного он за Амалией не заметил, но ее ирония, непривычная для женщины, сбивала его с толку. Кроме того, Чигринского не покидало ощущение, что баронесса Корф (он наконец-то вспомнил ее титул и вспомнил, где совсем недавно встречал это имя) попросту не воспринимает его всерьез.
– Если кто-то из коллег и завидует мне, – довольно сухо промолвил он, – то не настолько, чтобы… чтобы решиться на убийство. Это, простите, совершенно невозможно.
– Тогда как вы сами объясняете случившееся? – с любопытством спросила его собеседница.
– Я думаю, что я чего-то не знаю, – мрачно ответил композитор. – Что-то должно было случиться, что привело к этому страшному событию. Но у меня нет никакой догадки, даже намека на догадку. – Он пожал плечами. – Ее враги? Я допускаю, что она кому-то могла не нравиться, но… не до такой же степени! Мои враги? Это просто смешно. Ограбление? Но все вещи были на месте, так что эта версия тоже отпадает…
– Если только вы не спугнули грабителя, – отозвалась Амалия.
– И куда же он делся? Когда я поднимался наверх, то увидел только Вахрамеева. – Чигринский покосился на невозмутимое лицо Амалии и все же рискнул закончить фразу: – …А он, хоть и жулик, совершенно по другой части.
– Допустим, а грабитель не мог скрыться через черный ход?
Ознакомительная версия.
