Ознакомительная версия.
Но от этой мысли ему стало совсем нехорошо. Он заворочался в постели, то закрывая, то открывая глаза, и наконец решил подняться, не зная сам хорошенько, для чего.
Зеркало на стене отразило одутловатую больную физиономию с поникшими усами и набрякшими веками. Чигринский скривился и вышел из спальни, совершенно позабыв про то, что подстерегает его снаружи.
Когда он увидел зеленый рояль, было уже поздно. Дмитрий Иванович чертыхнулся сквозь зубы, но отступать было некуда. Заложив руки за спину, он обошел рояль, с подозрением косясь на него, но инструмент вел себя так же, как и любой другой инструмент – не брыкался, не пытался лягнуть композитора и вообще тихо стоял на месте, размышляя о чем-то своем. На его боку в свете электрических ламп, которые зажег Чигринский, нежно блестели нарисованные бабочки.
«Вот чучело зеленое», – с досадой подумал Чигринский.
Обернувшись, он увидел в углу растение с жесткими темными листьями, на котором сидела целая россыпь бабочек. Когда заинтересованный композитор подошел ближе, они не взлетели и даже не сдвинулись с места. Присмотревшись, он понял, что это цветы, сидевшие на стеблях наподобие диковинных мотыльков.
Тут у Дмитрия Ивановича мелькнуло в голове, что дело нечисто и что он оказался в каком-то заколдованном месте, где рояли зеленые, а цветы похожи на бабочки. Самой странной, конечно, была хозяйка этого места, но Чигринский в тот момент не стал задерживаться на этой мысли.
Не устояв перед искушением, он подошел к роялю, поднял крышку и потрогал клавиши. Звук их поразил композитора – глубокий, полный и чистый. Несомненно, зеленый рояль был настроен превосходно – хоть сейчас садись и играй.
Внезапно Чигринский рассердился на себя, захлопнул крышку, выключил свет и удалился к себе, всем видом показывая, что он не поддастся соблазнам этого заколдованного чертога. Он рухнул в постель, закутался в одеяло и через несколько минут уже спал. Сны его, следовавшие один за другим, все были зеленые, как рояль.
В положенный срок петербургское утро крадущейся походкой пробралось в спальню, но Чигринский все еще спал. Он проснулся только тогда, когда возле его изголовья материализовалась застенчивая молодая женщина в белом фартуке поверх платья и в кружевной наколке на волосах.
– Дмитрий Иванович! Дмитрий Иванович!
Дмитрий Иванович сладко всхрапнул и повернулся на другой бок.
– Дмитрий Иванович! – Горничная подошла ближе и решилась тронуть его за плечо. – Дмитрий Иванович, там… там полиция.
Услышав это, прямо скажем, вовсе не магическое слово, Чигринский тотчас же открыл глаза.
– Что там? – спросил он с нескрываемым отвращением.
– Полицейский чиновник… И он спрашивает вас.
– Ахм, – промычал Чигринский, проведя рукой по лицу, и сразу же вспомнил все.
Рояль – Оленька – убийство – Амалия Корф! Ну конечно же!
– Скажи им, – хрипло промолвил он, – что я сейчас буду.
– Хорошо, Дмитрий Иванович. – И горничная растворилась в солнечном свете.
Да, думал Чигринский, одеваясь и приводя себя в порядок, все-таки чудес на свете не бывает. Сейчас полиция его арестует… (Он налил себе на шею холодной воды, чтобы окончательно проснуться, и свирепо потряс головой.) Значит, баронесса Корф переоценила свои силы. Ну что ж… По крайней мере, он больше никогда не увидит зеленый рояль.
Он прошел через музыкальную комнату, миновал коридор и увидел горничную, которая уже вернулась и поднималась по лестнице.
– Куда теперь? – спросил Чигринский. Только сейчас он сообразил, что в доме было множество комнат, а куда конкретно надо было идти, он не знал.
– Идите за мной, – сказала девушка.
…И через минуту Чигринский оказался в другой гостиной, которая оказалась больше, чем вчерашняя, и была обставлена светлой французской мебелью. Амалия сидела в кресле, а напротив нее с почтительным, но упрямым видом стоял молодой полицейский. До композитора донеслось окончание его фразы:
– …тем не менее мы обязаны принимать к сведению все факты, госпожа баронесса…
– А, Дмитрий Иванович! – сказала Амалия с очаровательной веселостью, которой Чигринский за ней прежде не замечал, и протянула ему руку для поцелуя. – Вот, послушайте, что господин Леденцов мне только что рассказал… Поразительно, просто поразительно! Это Дмитрий Иванович Чигринский, – добавила она, представляя композитора, который смутно помыслил, что отлично обошелся бы без такого представления.
Молодой человек повернулся, и Чигринский увидел, что полицейский сыщик был весь какой-то пепельный. И волосы пепельные, и небольшие усы пепельные, и глаза пепельно-серые, с прищуром. Вид у сыщика был необыкновенно печальный, словно то, на что он успел насмотреться на службе, на всю жизнь отбило у него охоту радоваться. Впрочем, будь на месте Чигринского какая-нибудь барышня, она бы первым делом отметила ямочку на подбородке и непременно заключила бы, что молодой полицейский весьма недурен собой, а меланхолический вид только добавляет ему шарма.
– Господин Леденцов… э… – Амалия слегка запнулась.
– Гиацинт Христофорович, – поспешно подсказал пепельный.
– А почему Гиацинт? – брякнул Чигринский, не удержавшись.
Полицейский сделался еще печальнее.
– Вы что-то имеете против этого имени, сударь?
– Нет, что вы! К примеру, у нас в полку был врач по фамилии Пионов. Правда, пил он так, как цветы не пьют, и, гхм, вовсе не воду.
Он широко улыбнулся, показав крупные ровные зубы, и сел. По правде говоря, больше всего в это мгновение ему хотелось выкинуть полицейского чиновника в окно. (В глубине души Дмитрий Иванович никогда не переставал быть лихим гусаром.)
– Может быть, вы ознакомите Дмитрия Ивановича с целью вашего визита? – осведомилась Амалия.
– А что такое? – небрежно спросил композитор. – Неужели я вчера чего-нибудь натворил?
– Боюсь, что да, – промолвил полицейский. – По нашим сведениям, вчера вечером вы приехали на квартиру некой Ольги Верейской, убили ее, а тело перевезли сюда, чтобы замести следы. Согласно тем же сведениям, госпожа Верейская являлась вашей, э, близкой знакомой… очень близкой, так сказать.
Дмитрий Иванович похолодел. Получалось, что Амалия Корф была права: тот, кто убил Ольгу, сделал это, чтобы добраться до него, Чигринского. «Он следил за мной! – осенило композитора. – Следил, а когда понял, что его план может не сработать, известил полицию…»
– Это вздор какой-то… – промолвил он больным голосом.
– Тем не менее дворник соседнего дома, госпожа баронесса, запомнил, как вчера вечером господин, по описанию похожий на Дмитрия Ивановича, внес в парадную дверь какое-то тело, закутанное в шубу. – Гиацинт Христофорович сделал крохотную паузу. – И еще один момент. Куда бы она ни уезжала, Ольга Николаевна имела привычку всегда ночевать у себя дома. Так вот, ни вчера вечером, ни сегодня она не возвращалась.
И он чрезвычайно внимательно посмотрел в лицо хозяйке дома, которая, улыбаясь каким-то своим мыслям, играла с кистью от веера.
– Вы можете что-либо сообщить мне по этому поводу, милостивый государь? – учтиво осведомился Леденцов.
– Я думаю, что пора покончить с этими тайнами мадридского двора, – внезапно сказала Амалия, поднимаясь с места. – Благоволите следовать за мной, Гиацинт Христофорович.
И она двинулась к двери, воинственно помахивая веером.
«Что это с ней?» – с некоторым беспокойством подумал Чигринский.
Амалия дошла до дверей маленькой гостиной, куда накануне Дмитрий Иванович внес тело несчастной Оленьки и, не колеблясь, переступила порог.
Чигринский содрогнулся. Труп по-прежнему лежал на диване под белым покрывалом, но на этот раз… композитор навострил уши… Да, никакой ошибки быть не могло: из-под покрывала доносилось легкое похрапывание.
Тут волна ужаса накрыла Дмитрия Ивановича, так что он едва мог дышать. Но Амалия Константиновна, судя по всему, была дамой не робкого десятка. Решительно подойдя к дивану, она сдернула покрывало.
– Дядюшка Казимир!
И, обернувшись к присутствующим мужчинам:
– Позвольте представить – мой дядя Казимир Браницкий.
За ночь прелестная Оленька успела, судя по всему, основательно поменять форму. Теперь на ее месте лежал невысокий, кругленький и, судя по физиономии, вполне довольный собой господин лет сорока или около того. Он был полностью одет и даже не удосужился снять с ног ботинки. Кроме того, в отличие от Оленьки, дядюшка Казимир был жив, что и доказал, широко зевнув и попытавшись отнять у племянницы покрывало.
– Ну ей-богу, Амалия…
Он приоткрыл глаза, но решил, очевидно, что Чигринский и Леденцов не заслуживают его внимания, потому что попытался удобнее устроиться на диване и подложил ладонь под щеку.
– Вот это и есть, – безжалостно откомментировала Амалия, – то бездыханное тело, которое Дмитрий Иванович вчера вечером столь любезно доставил в мой дом.
Ознакомительная версия.
