Впрочем, больше меня встревожило другое — то, что не все места за столом герцога были заняты.
Через несколько мест от герцога, по правую руку, перед пустым креслом стояли тарелка и чаша на ножке. Рядом с ним примостилась та, кто решила мою судьбу на шахматном поле, древняя маркиза д’Эсте в черном наряде; по другую — невзрачная молодая женщина, с большими, светло-карими глазами и с такими же, как у меня, темными волосами. В парадном верхнем платье из розовой парчи без рукавов, надетом поверх женской сорочки с золотой вышивкой из бледно-розовой парчи, она выглядела старше меня на несколько лет.
Я вдруг поняла, что кресло между столь непохожими женщинами предназначалось для графа Феррара. Эта молодая женщина, должно быть, супруга графа, графиня Феррара. Ей, очевидно, ничего не было известно о судьбе мужа, ибо на ее непривлекательном лице появлялось, когда она пила вино из чаши, едва заметное чувство удовольствия. Маркизу тоже, судя по всему, не тревожило отсутствие ее внучатого племянника, и она налегала на еду с усердием, не вязавшимся с ее тощей фигурой.
Я обратила внимание на других гостей, выискивая признаки угрызений совести либо страха. Однако злодей — если он и впрямь был в их числе — довольно умело скрывал свои чувства. Впрочем, подслушать здесь нечто, обличающее преступника, было гораздо трудней, чем в коридоре. Тут стоял такой гул множества говорящих, перебиваемый неизбежным грохотом подаваемых блюд, какой можно услышать только на рынке рано утром.
Также в этом помещении не было привычных гобеленов, способных смягчить шум. Вместо них — фрески. Леонардо по распоряжению герцога создал ряд настенных изображений, в сравнении с которыми драпировка выглядела бы жалко. Стены громадного зала украшали красочные изображения обеспокоенных смертных, мрачных святых и сияющих полчищ небесных сил на фоне холмистой, сельской местности, напоминающей пейзаж за стенами замка.
Несмотря на мрачный колорит помещения, настроение гостей было приподнятым. Разливая вино, я слышала множество похвал организаторам шахматного матча и ловила каждое слово, чтобы потом пересказать учителю. Да, я пережила несколько тревожных минут, когда, наполняя кубки, сталкивалась лицом к лицу то с одним, то с другим участником партии. Впрочем, меня в моей нынешней роли никто не узнавал, скорее всего потому, что я и остальные разносчики удостаивались лишь мимолетных взглядов.
Положение было забавное. С одной стороны, мне нравилась роль безвестного слуги; с другой — меня огорчало столь пренебрежительное отношение. Впрочем, учитель дал мне важное поручение, и мне было некогда предаваться подобным мыслям.
Я огляделась по сторонам, ища разносчиков, чей разговор ранее подслушала. И не увидела их среди двух десятков юношей в сине-белых жакетах, обслуживавших гостей. Они, должно быть, вернулись на кухню, если, разумеется, не сбежали из замка. Я нахмурилась. Я не знала их имен, зато лица их навсегда запечатлелись в моей памяти. Стоит мне снова их увидеть, и я тут же опознаю их. А учитель, несомненно, пожелает расспросить их об убийстве графа, когда я перескажу подслушанный мною отрывок разговора.
И вот когда я раздумывала над тем, вернуться ли мне на кухню, чтобы отыскать их, за столом герцога принялись перешептываться. Все сразу заметили это и, забыв о своих собеседниках, с любопытством повернули головы в ту сторону. Тогда Моро встал и величественно поднял руку, призвав этим жестом гостей к молчанию.
Смотритель кухни, своим вмешательством случайно спасший меня, подал разносчикам такой же сигнал. Небольшой отряд молодых людей разбежался по четырем углам зала и застыл в ожидании. Я оставила свое временное убежище и быстро подошла к ближайшей группе, чтобы послушать герцога.
— Я с радостью наблюдаю, что сегодня вы веселитесь здесь, за моим столом, — начал он почти добродушным тоном. Его добродушие сразу пробудило во мне подозрения, и я, чтобы лучше слышать, склонился ближе. — Как вам известно, мы собрались, чтобы почтить нашего гостя, монсеньора Вилласа, французского посланника. Он прислан сюда нашим добрым другом королем Людовиком с миссией заключить союз между нашими странами.
Моро еще несколько минут говорил в том же духе, восхваляя французов и их короля, нелестно отзываясь о венецианцах, с которыми Милан вел вялую войну. Его слова вызвали вежливое одобрение у собравшейся знати и натянутую улыбку у посланника, который, по моему мнению, не питал столь добрых чувств к герцогу. Или, возможно, он еще не простил Лодовико проигрыша в шахматы. Тут я заметила, что приз, портрет молодой женщины с горностаем, стоит на мольберте за герцогом, служа, очевидно, напоминанием о том, кто одержал победу в партии.
Герцог похвалил также участников матча и особо учителя, которому удалось всего за несколько часов все подготовить. Леонардо улыбнулся и в знак признательности скромно кивнул головой (думаю, он предпочел бы более осязаемую награду за свой труд).
Однако следующие слова Моро живо напомнили мне о причине моего пребывания в зале.
— К сожалению, наше дневное увеселение было испорчено неприятным событием, — сказал герцог, и тон его посуровел. — Некоторые уже слышали, что мой двоюродный брат, граф Феррара, заболел во время игры. Мне жаль, но я должен сказать… Обязан сообщить… его супруге, моей дорогой кузине Беатрисе, что это не так.
Он посмотрел на невзрачную молодую женщину, которая, как я и полагала, оказалась графиней Феррара. Она застыла, так и не допив глоток вина из чаши, устремила взор на герцога и затем искривила свой бледный рот. Я закусила губы от сострадания к ней. Разве не мог он отвести ее в сторону и наедине сообщить ей новость? Или он так жесток, что ему доставляет радость при всем дворе сказать ей, что она вдова?
Моро выбрал второе, что, впрочем, и не удивительно для столь черствого человека, который отнял герцогский титул у сына своего покойного брата, прежде чем тот достиг возраста правителя.
— Мой двоюродный брат, — промолвил он, — потому не ужинает со всеми нами, что был злодейски заколот сегодня в парке, и сейчас его мертвое тело находится в его покоях.
По залу пронесся вздох, перемежающийся с криками неверия и удивления. Графиня вся содрогнулась и расплескала из чаши вино. Темно-красный виноградный напиток расползся по лифу платья, оставляя следы, напоминающие пятна на окровавленной одежде ее супруга. Впрочем, после этого рефлекторного движения она, казалось, застыла в кресле, словно тоже попала в железные объятия смерти. Древняя маркиза тоже неподвижно сидела в кресле, и лишь ее голова изредка и, видимо, непроизвольно подергивалась, будто ее внезапно разбил паралич.
Лодовико между тем оглядел зал, довольный, судя по выражению лица, ужасным впечатлением, произведенным его сообщением на присутствующих. Он снова поднял руку и, подождав, пока шум утих, продолжил:
— Мы еще не знаем имя негодяя, убившего моего двоюродного брата. Мы даже не знаем, нет ли его среди нас, — он на мгновение замолк и поглядел на французского посланника, также опечаленного этим известием, — или, возможно, это был убийца, посланный из какого-то другого двора. Впрочем, мы все равно выследим его, и он жизнью заплатит за свое преступление.
Посланник внезапно вскочил на ноги, опрокинув свой кубок с вином.
— Уверяю вас, Ваше превосходительство, — быстро проговорил он на ломаном итальянском, — что народ Франции не причастен к этому ужасному делу. Его величество, король Людовик XI, а также его сын Карл собирались оказать графу всяческие почести во время визита, который, к сожалению, теперь не состоится. Но не сомневайтесь в том, что наше христианское величество почувствует себя оскорбленным, узнав о случившемся. Он и вся Франция окажут вам всяческое содействие в поисках злодея, заколовшего вашего кузена.
— Этого не понадобится. Я уже поручил расследование преступления одному человеку. Сейчас же я хочу сообщить всем, как погиб мой двоюродный брат.
После этих слов Моро вытащил из-за пояса нож, которым убили графа. Он поднял его, и клинок его засверкал при свете светильников и факелов, озарявших это длинное помещение. У женщин вырвался вздох, мужчины же подались вперед и принялись перешептываться между собой. Некоторые, в том числе и дородный рыцарь, которого я облила вином, даже машинально потянулись к бедру, где висели бы их мечи, нарядись они для битвы, а не для ужина.
— Боюсь, смерть графа была не из приятных, — присовокупил герцог, задумчиво глядя на оружие в руке. — Да, полагаю, она была болезненной, хотя страдания его, смею заверить его любимую супругу, длились недолго. От такого ранения он умер через несколько минут. Смотрите…
Он повернулся к настенной фреске за спиной и во второй раз за день вдруг бросил нож, который, просвистев в воздухе, через мгновение вонзился, дрожа, в оштукатуренную стену. Его лезвие воткнулось в грудь одного из недавно нарисованных учителем ангелов в белоснежном облачении, который, воздев руки вверх, смотрел на изображенный под ним борющийся человеческий род.
