Алан Гордон - Тринадцатая ночь

Он встал с сияющей улыбкой.

— Что ж, есть счет, а есть и расчет, если вы понимаете меня. Я буду держаться настороже в ближайшее время.

Я поблагодарил его и решил пойти размять ноги, прежде чем прозвучит сигнал к тушению огней.

Пройдя через городские ворота, я свернул на север. Не задумываясь, я побрел вверх по улочкам и вскоре оказался перед герцогским дворцом. Он стоял на вершине холма, и оттуда открывался отличный вид на гавань и окрестные имения. Дворец представлял собой великолепное каменное строение с трехэтажным главным зданием и длинными пристройками по бокам. Восточное крыло начали строить еще во время моей бытности здесь и, похоже, до сих пор так и не завершили. Возле открытых центральных ворот слуги раздавали бедным еду и мелкие монеты. Самый надменный из них, как я заметил, сердито прогнал женщину, чересчур навязчиво выражавшую благодарность. Очевидно, он руководил раздачей милостыни. Я подошел к нему.

— И вам также счастливого Рождества, — пробормотал он, сунув мне в руки жареный окорок.

Я отдал его обратно.

— Оставьте это нуждающимся, — сказал я. — Дома ли герцогиня?

Он впервые взглянул на меня, оценил мой купеческий наряд и усмехнулся.

— Герцогиня не принимает посетителей. Она в трауре, как вы, несомненно, уже слышали.

— Слышал, и мне хотелось бы выразить ей соболезнование. Когда-то я знал покойного герцога.

Он вновь глянул на меня.

— Что-то я вас не припоминаю, — сказал он.

— И я вас тоже. Одного из слуг герцога звали, по-моему, Валентином. А его управляющим в те времена был Курио. Подзабыл вот только имя дворецкого, но, помнится, он уже тогда был пожилым человеком и теперь, наверное, либо умер, либо удалился от дел.

— Умер пять лет назад. Его звали Малахий, как и меня. Я его сын.

— Примите мои запоздалые соболезнования по поводу утраты вашего родителя. Надеюсь, вы стали таким же образцовым управляющим.

— Честно говоря, сударь, я превзошел его. Герцогиня никого не принимает. Всего наилучшего.

Он закрыл ворота, и я услышал, как их заперли на засов.

— И вам счастливого Рождества, — пробурчал я.

Не представляя, чем еще сегодня заняться, я вернулся в «Элефант» и провалился в глубокий сон.

Ночь выдалась вьюжная, и снег толстым слоем покрыл улицы. Александр любезно позволил мне позаимствовать из свободных комнат лишние одеяла. Зарывшись в них, как в нору, я оставил лишь малюсенькую щелочку для доступа воздуха. Но сила привычки разбудила меня на рассвете. А сила другой привычки доставляла мне особое неудобство. Мой когда-то гладко выбритый подбородок противно чесался и зудел. Неужели мелкой живности, обитающей в одеялах, вздумалось переселиться ко мне в бороду? Я решил вымыть ее, если смогу раздобыть горячей воды в такой холод.

Снаружи доносился тихий, но непрестанный глухой шум. Я оделся, открыл ставни и увидел странную картину. За городскими стенами на рыночной площади царила необычная суета, поскольку количество животных значительно превосходило людей. Коровы, лошади, козы и овцы толпились на площади наряду с собаками, покусывающими их за ноги, и детьми, бесстрашно шныряющими повсюду. Я удивленно прищурился, но быстро вспомнил, какой сегодня день, и поспешил вниз по лестнице, чтобы отвести Зевса к церкви.

Кроме Праздника дураков мне больше всего нравится этот праздничный ритуал благословения животных в день святого первомученика Стефана. Мы воздаем благодарность и признаем заслуги простых тварей, которые отдают нам свои жизни. С особым удовольствием я увидел, что, вопреки Евангелию от Матфея[13], козлы тоже окружены почетом. Мне не раз приходилось, бедствуя и голодая, находить приют в козьем хлеву. Нет ничего лучше, чем прижаться холодной ночью к теплому козьему боку. А если повезет, то удастся поутру украдкой надоить кружечку молока, прежде чем хозяин обнаружит вас. Овцы же никогда не делали мне ничего хорошего. Надо будет как-нибудь переписать кой-какие притчи, придав им более житейский смысл.

Я пробрался через эти толпящиеся стада к группе всадников. На мой приветливый поклон капитан ответил хмурым взглядом. Красивая девочка лет восьми подъехала к нам рысью на белой кобыле, великолепно украшенной лентами и высушенными цветами. Простоту наряда маленькой наездницы подчеркивал изысканный белый плащ, отделанный горностаем. Девочка очень серьезно смотрела по сторонам широко распахнутыми глазами. Заняв место впереди прочих всадников, она дожидалась, пока все остальные выстроятся за ней.

Двери старой церкви открылись, и на пороге появился сам епископ.

— Сначала пойдут лошади! — провозгласил он.

Лошадка девочки осторожно поднялась по ступеням. Мы на почтительном расстоянии последовали за ней.

— Кто она? — спросил я скотовода, едущего рядом со мной.

— Селия, дочь герцога, — ответил он, потом спохватился: — То есть, я хотел сказать, сестра герцога. Никак не привыкну, что старый герцог умер.

Этот старый герцог был слегка моложе меня, но я решил не заострять на этом внимания.

Епископ поклонился девочке. Она важно кивнула в ответ и, к восторгу толпы, заставила свою кобылу тоже склониться перед ним. Народ одобрительно загудел. Епископ взял у нее поводья и подвел их к алтарю. Там перед простым деревянным распятием он окропил святой водой бочонок, благословляя его, а потом достал оттуда пригоршню овса. Он протянул угощение кобыле — она с жадностью проглотила его — и перебросил другую пригоршню через лошадь с наездницей. После чего герцогская лошадь отошла в сторонку, а мы по очереди стали подъезжать для повторения ритуала.

Взглянув на передние скамьи, я увидел двух моих вчерашних сотрапезников, устроившихся рядом с густо нарумяненной женщиной, в которой я с удивлением узнал Оливию. Натуральная красота недолговечна… Сидящий вместе с ней Себастьян выглядел раздобревшим и несчастным, а справа от него ерзал целый выводок их отпрысков.

Я повернулся к скамье герцога. Облаченная в траур женщина сквозь полупрозрачную вуаль наблюдала за маленькой наездницей. Виола не потеряла миловидности и выглядела по-девичьи стройной. Рядом с ней хмурился сурового вида мужчина с гладкими каштановыми волосами, тронутыми сединой, и с такой же, как у меня, седеющей бородкой. Лицо его озарилось сияющей улыбкой при взгляде на дочь Виолы, но вновь нахмурилось, когда он заметил, что я смотрю в их сторону. Клавдий, догадался я. Молодого герцога мне обнаружить не удалось. И я вновь переключил свое внимание на епископа.

Он улыбнулся, увидев меня.

— Доброе утро, пилигрим. Ну как, вы одобрили наш постоялый двор?

— Да, вполне, ваше преосвященство. Мы оба благодарим вас за рекомендацию.

Он повернулся к Зевсу, который злобно косил на него глазом.

— Во имя этого осла, осла и его потомка, и во имя явления этой белой лошади благословляю тебя именем Спасителя и святого Стефана, — нараспев произнес он и смело протянул руку к моему строптивцу.

Зевс подозрительно обнюхал ее, но овес сожрал. После того как нас обсыпали сверху, мы направились к выходу вслед за остальными всадниками.

— Вперед, обретшие святое благословение! — крикнул капитан. — Объедем трижды нашу церковь, как водится!

Мы тронулись умеренным галопом, неизбежно слегка отклоняясь в сторону и сталкиваясь на поворотах. Мне вспомнилось, что по местному обычаю эти традиционные три круга превращались в дружеские конные состязания. Интересно, на что же способен Зевс? Оказавшись в хвосте кавалькады, первые два круга мы бежали вместе с более слабыми и осторожными лошадьми. Всадники, не сумевшие совладать со своими животными на поворотах, отступили к ближайшим домам или скрылись в толпе. Чудесным образом не произошло никаких особых несчастий, хотя один солдат свалился-таки в котлован, перелетев через недостроенную стену собора. Судя по его смеху, я понял, что он удачно приземлился либо же его веселье вызвано пьяной беспечностью.

На третьем круге капитан вырвался далеко вперед, и в толпе на площади уже вовсю заключались пари. Я слегка натянул поводья Зевса, чтобы узнать его реакцию. Он радостно вздрогнул и, резко рванувшись вперед, быстро догнал капитана. Тот оглянулся, увидел, что мы у него на хвосте, и пришпорил свою лошадь.

— Вперед, старый упрямец! — завопил я. — Получишь мешок яблок, если выиграешь!

Толпа взревела, когда мы ноздря в ноздрю вылетели из-за угла церкви. Капитан так сильно пришпоривал своего жеребца, что бока его окрасились кровью. Он отчаянно охаживал животное поводьями, проклиная его самого и все его потомство. Придерживаясь другой тактики, я вообще отпустил поводья. Люди бросились врассыпную, завидев наш бешеный галоп, но в итоге Зевс на голову опередил своего соперника.