– Сам способ убийства говорит нам о том, что преступник хорошо знает анатомию, а также имеет доступ к каким-либо медицинским препаратам, n’est-ce pas [9]? Конечно, с одной стороны странно, как это Трушников после ссоры доверился Самуловичу. С другой стороны, тот скандал на банкете, вероятно, крайне сильно отразился на его самочувствии. А в тяжелом состоянии хватаешься и за соломинку… Я знаю, что вы вроде бы знакомы с Самуловичем, – сказал он, снова меняя тон и понимающе покачивая головой. – Всегда тяжело предположить такое про человека, которого лично знаешь. Однако что вы действительно о нем знаете? Вот вопрос. Мы все видели только внешние attributs, а по сути доктор – человек в городе новый. Ни с кем не сошедшийся. И, позвольте, entre nous [10] заметить – вовсе не нашего круга. Более того, он имеет l’origine douteuse [11]. А как известно, яблочко от яблони…
– При чем тут это? – глухо спросил я, абсолютно убитый всем происходящим.
– Как же при чем, дорогой мой Аркадий Павлович?! Не будете же вы отрицать, что среда влияет на формирование личности? Что в человеке благородного происхождения больше порывов духовного свойства, чем, скажем, в простолюдине, с детства живущем terre a terre [12]. А что представляет собой наш доктор в этом отношении?
– Что же он представляет? – подал голос дядя.
И выяснилось, что представляет собой Борис не доктора и не бывшего киевского студента, а выкреста. Что, возможно, и звать-то его вовсе не Борис Михайлович, а Барух Мойшевич. Что отец его хотя и крестился, за что был отлучен от семьи, однако, вероятно, связи с соплеменниками не терял, и если уж спросить Выжлова, то выкресты еще и опаснее жидов.
– Вот так, Аркадий Павлович, – как-то весело резюмировал дядя. – «Под маскою овцы скрывался хитрый лев».
Я совершенно не понимал его настроения и только видел, что он страшно оживлен, как бывал оживлен часто в картах, когда вел рисковую игру. Я счел за благо промолчать, поскольку знал, что плохо высказанный аргумент – мертвый аргумент, а мне требовалось время, чтобы подготовиться к схватке. Денис Львович поднялся.
– Что ж, господа, на сегодня все. Спасибо. Пора и пообедать, как говорится. Аркадий Павлович, ты ведь сегодня с нами обедаешь. Не забыл?
Я кивнул, хотя никаких договоренностей не было. Мы вышли в приемную. Камердинер Кузьма распахнул двери на лестницу. Стали прощаться.
– А что, Кузьма, – внезапно спросил дядя, – Борис Михайлович приехал?
Мы застыли.
– Ожидает-с, – кивнул камердинер. – Как от Белоноговой выехал, сразу к нам. Ровно в час пожаловали, как и обычно по понедельникам. Прикажете в обеденную залу звать или сперва осматриваться будете?
– Осматриваться, – кивнул Денис Львович, пожал протянутую руку растерянного Выжлова и, велев мне ждать в столовой, двинулся с Кузьмой по коридору. Я же, абсолютно растерявшись, стоял как соляной столб.
10
– Да уж, молодые люди, влипли мы в дельце, да? Как говорит Кузьма, «как кур во щи». – Дядя пыхнул сигарой и хлопнул себя по коленям.
Мы сидели в креслах в небольшой столовой у дядиного кабинета. Мы только закончили обедать, и дядин камердинер лично, отстранив лакеев, убирал со стола посуду. За обедом я пытался завести разговор о деле, но всякий раз дядя переводил на другие темы, а после и вовсе прямо сказал, что не стоит мешать приятное с полезным. И вот сейчас, по всей видимости, время пришло. Самулович, похоже, тоже почувствовал эту перемену, поскольку тут же сел очень прямо, отставил в сторону кофейную чашку и качнул головой:
– Денис Львович, я вам благодарен. Я понимаю, что, выказав открыто мне покровительство, вы…
– Молчите, Борис Михайлович. Я вас в эту историю втянул. В виновность вашу не верю. Да и ничего такого я уж и не сделал. Выжлов, конечно, карьерист, и, может, на него мой демарш произведет впечатление. Однако других подозреваемых у него нет, так что не стоит считать себя в безопасности. А скажите, это правда, что вы из выкрестов? – внезапно посмотрел он прямо в глаза Самуловичу.
Я смутился, а Борис, казалось, напротив, не нашел в этом вопросе ничего необычного. Он спокойно подтвердил, что отца его при рождении действительно назвали Мойше. Что дед по отцу – живет в местечке, но с родственниками с той стороны он, Борис, не встречался, поскольку дед велел считать его отца умершим, когда тот крестился и взял в жены русскую девушку. Его же, Бориса, никому и в голову не приходило записывать или звать дома Борухом, и имя ему мать дала в честь своего абсолютно русского брата. Я видел, что простота, с какой Самулович рассказывает эту очень личную (на мой взгляд) историю, приятна Денису Львовичу. Он удовлетворенно покачал головой и внезапно уточнил, не тот ли это дядя Бориса, что служил в киевской полиции. Получив утвердительный ответ и на этот вопрос, он опять не удивился. Откинулся на спинку кресла, пыхнул сигарой, после чего огорошил меня уж совсем неожиданными сведениями:
– Я, Борис Михайлович, вовсе не просто интересуюсь вашим прошлым. Как вы видите, сейчас я в таком положении, когда, с одной стороны, имею громкое дело, а с другой стороны, не могу опереться полностью на человека, который этим делом занимается.
Борис попытался что-то сказать, но дядя махнул рукой.
– Борис Михайлович, я вижу, вы поняли, куда я клоню. Я навел о вас справки и знаю, что воспитывались вы как раз у своего дяди по матери, знаю, что были по воле случая вовлечены в знаменитое дело об ограблении банка и отличились в нем, за что даже были лично представлены киевскому генерал-губернатору. Знаю, что вы человек глубокого и цепкого ума, и сейчас мы в таком положении, что я не могу пренебрегать вашими способностями.
– Борис, это правда? – воскликнул я. – Почему я не знал? Почему ты мне ничего не рассказывал?
– Аркадий, все это не имеет отношения ни к настоящему, ни к будущему, – скривился Самулович.
– Ты, mon cher [13], вообще мало интересуешься окружающими, – с мягким укором в голосе сказал дядя. – Скажу коротко, Борис Михайлович, мне нужна ваша помощь в этом деле. Я, как вы слышали, подключил к нему Аркадия, а вы будете действовать вместе с ним. На первый план вас не вывожу, по понятным причинам, но прошу приложить все свои способности. В конце концов, вы в этом заинтересованы даже больше меня. Все! Таково мое решение как губернатора, – он немного повысил голос, акцентируя последнее слово, и, убедившись, что мы как следует поняли обстоятельства, отложил сигару и, уже поднимаясь, быстро окончил: – Больница ваша сейчас закрыта. Комиссия, думаю, уже составила рапорт – что там вы сами писали? – дымоход плохой, стесненные условия, отсутствие вентиляции, так? Временно вы отстраняетесь от служебных обязанностей. Ты, Аркадий, переходишь ко мне в особые поручения. Все. Можете идти. Жду от вас доклады.
Нам оставалось только встать и поклониться. За дверью нас ожидал Кузьма с бумагой, в которой было предписано оказывать мне – Аркадию Павловичу Зимину – все необходимое содействие в деле прояснения обстоятельств гибели Василия Кирилловича Трушникова. Отдельно был передан конверт к полицмейстеру – человеку прекрасному во всех отношениях, но пьющему и не очень резвому умом.
– Черт знает что такое, – потер лоб Самулович, когда мы уже спускались по мраморной лестнице. – Как прикажешь все это понимать?
– Борис, поверь, я удивлен не менее тебя… А что за история с ограблением?
Самулович остановился, снял пенсне и повернулся ко мне.
– Знаешь, Аркадий, я очень прошу тебя не говорить со мной об этом деле, – сказал он неожиданно очень серьезным тоном. – Кровь, жестокость, сумбур – поверь, все было максимально далеко от книг, которые нам обоим так нравятся. И, честно сказать, роль моя была… не такой, как представляется.
