— А что за статья у тебя такая? — поинтересовался Волчонок.
— Семьдесят седьмая, первая.
— Ты что, на зоне бунт замутил? — с удивлением спросил его Волчонок.
— Ну- да, так и есть, мы с братвой подняли бунт на общаке, может, слышали?
— Еще бы не слышать, до нас полосатиков на Убинке отголоски вашего бунта докатились, поговаривают к вам в зону правильный босяк зашел.
Сашка обрадовался, что в этой камере с пониманием относятся к бунту в колонии общего режима.
— Да — это правда, этим босяком был вор в законе Дрон.
— Дрон?! — Паша Железный оживился, — да я с ним в Свердловской тюрьме в одной хате сидел, он тогда ждал этапа на Сиблаг. Ништяк бродяга, я его хорошо помню. Слушай Санек, ну как он, а ему сколько втерли?
— Нисколько. Погиб Леха, его снайпер во время бунта срезал, он сам под пули пошел, заранее знал, какой конец его ожидает.
— Я тоже о нем слышал, — сказал Волчонок, мой кореш Аркан о нем раньше рассказывал, жаль бедолагу, молодой еще был.
— Аркан?! — удивленно произнес Сашка, — это Лехи Дрона лучший кореш, он ведь нас с воли подогревал, потом малявы по зонам и тюрьмам гнал, чтобы нас братва поддержала, и в изоляторе постоянно грел пацанов, которые во время бунта от ментов пострадали.
Сашке было интересно общение с Волохой, человек с особого режима, должно быть авторитетный. О таких мужиках люди говорят: «Крым — Нарым прошли».
Сашка не курил, в камере дым стоял коромыслом, как говорится: «хоть топор подвешивай». Он слышал, что некурящий человек получает семьдесят пять процентов дозы никотина больше, чем курящий.
После обеда в камере немного угомонились: кто играл в карты, а кто упал на боковую спать.
Со стороны тюремного двора, за решетками и сплошными жалюзями, послышался юношеский голос, задушевно полилась мелодия песни. Голос нарастал, усиливался, разлетаясь по двору, вдоль стен, расположенных буквой «П». Парнишка пел о свободе, о белой лилии. Многие заключенные, в том числе и Сашка запрыгнули на верхние нары и прислушались, когда парнишка заканчивал петь куплет, подключался девичий голос, помогая ему подпевать припев. Дуэтом песня звучала изумительно. Когда парень и девушка допели песню до конца, за тюремными стенами раздались восторженные крики, многие просили, чтобы «малолетки», а это они исполняли песню, вновь ее повторили, так как не все успели услышать с самого начала.
Паренек снова затянул:
Мне снилась девушка, такая милая,
Такая чудная на вид краса.
Вилась змейкою, ленточка темная
И были полны слез ее глаза.
Она то плакала, а то смеялась,
Хотела высказать слова любви,
Но пришло времечко, и мы расстались,
О, где ж ты девушка моей мечты.
Куда девались, глазенки карие,
Кому ты песенки теперь поешь,
А я здесь слушаю подъемы ранние
И жду когда ты мне, письмо пришлешь.
Весной, как никогда, на волю хочется
И сердце просится в простор полей,
Белая лилия — свобода милая,
Приди желанная, приди скорей.
А если встретите ее на волюшке,
То не старайтесь ее завлечь,
Здесь за решеткой, в темнице каменной
Ее любовь я сам, смогу сберечь.
Вдруг во дворе раздались крики и шум — это тюремная охранка передавала по рации, чтобы дежурные на этажах успокоили разволновавшиеся песней камеры. Все вокруг стихло.
Сашку заинтересовал один мужик, ему было около сорока лет, он сидел и красиво разрисовывал «марочку» (носовой платок). Сашка подошел и присел рядом, стараясь не мешать тюремному художнику. Гриша — так звали живописца, рисовал картинку на материале цветными пастами. Сюжет довольно простой, но брал за душу. На переднем плане белокурая красавица, обнимает ствол березы. Художник тщательно обрисовал фигуру в легком платьице, на траве, рядом с девушкой лежит узелок с вещами. Ее взгляд устремлен вдаль, на старинной монастырь, к которому, между холмами, петляла тропа.
Гриша посмотрел на Сашку и спросил:
— Что, нравится?
— Конечно, особенно девушка и монастырь. Красиво рисуешь, а что означает твоя картинка?
— Красавица прощается с миром и постригается в монашки, слышал о таком? — спросил он Сашку.
— Да, приходилось. Здорово рисуешь, класс! Мне нравится, — повторил он.
— Ну, раз нравится, возьми себе на память, будешь вспоминать о бедном художнике, с которым повстречался в Новосибирском централе, только замочи ее в воде с солью, чтобы рисунок не смывался при следующей стирке.
— Благодарю, обязательно сделаю.
— У тебя чай есть? — спросил Гриша — художник.
— У меня осталась одна заварка, мы сейчас с мужиками будем варить, ты к нам подсаживайся, — предложил ему Сашка.
— Тебя как звать, — спросил он Воробьева.
— Сашка.
— Меня Гриша. Знаешь Санек, у меня красная паста закончилась, если найдешь, с меня червонец.
— Да ладно, — произнес недоверчиво Сашка, — червонец за стержень от авторучки.
— Найдешь, и червонец твой, — подтвердил Гриша.
Сашка пошел по камере и стал опрашивать всех подряд, нет ли у кого красной пасты, и тут на его счастье отозвался один парень.
— Есть у меня красный пастик, но он мне нужен, я в стирах рубашки трафаречу. А тебе зачем?
— Хочу на чирик обменять.
— Что, прикалываешься?!
— Да нет, серьезно, мне художник пообещал, за стержень червонец отвалить.
— Так я в доле, пусть дает, а мы баландера на чай уфалуем (уговорить).
Ударили по рукам. Каково было удивление обоих, когда Сашка отдал стержень художнику.
— Подождите пацаны, немного терпения и многострадальный червонец попадет к вам в руки.
Сашка сначала подумал, что Гриша его обманул, и хотел забрать обратно стержень, но тот попросил их еще раз, потерпеть.
Буквально, часа через три Гриша показал им классную подделку, ни чем не отличающуюся от натуральной купюры, достоинством в десять рублей.
Воробей присвистнул от удивления. Десятка пошла гулять по рукам, завораживая арестантов талантом Гриши.
— Ну, ты и Репин! Земляк, где так научился рисовать? — спросил его Волчонок.
— Так у меня художественная Академия за плечами.
— А что на нары потянуло?
— Приторговывал малость.
— Фарцовкой, что ли занимался? — спросил его Воробьев.
— Ну — да, дисками, да шмутками.
— Ты еще скажи, что Москвич, — пошутил Паша Железный.
— Ну, с Москвы, а что это стремно?
Многие засмеялись. Волчонок ответил:
— А художников, да фарцовщиков только с Москвы в Сибирь и гонят.
— Да ладно вам прикалываться, — обиделся Гриша.
— Да не ведись ты, Москва, мы же твой талант почитаем, глядишь на твой чирик и возьмем чаю.
— Я же для этого и рисовал, у меня на разных пересылках (тюрьма) пролазило, покупал уже, проверено.
Сашка дождался, когда за решеткой и жалюзями с улицы послышатся голоса, он подозвал зэка из хозобслуги и предложил червонец за плиту чая, он пообещал помочь. Через некоторое время по жалюзям стукнули, и Воробей произвел обмен, передал за решетку рисованный червонец, а ему просунули в щель, между жалюзями упаковку плиточного чая.
Через полчаса, гоняя по кругу кружку с чифиром, арестанты нахваливали чай и смекалку Гриши. Подсели в кружок и «Азиаты», они оказались «крытниками», осужденными на тюремный режим, и шли этапом из Джамбула в Тобольск, их насчитывалось семь человек.
Особенно среди них выделялись двое: первый — лет пятидесяти, из всей команды его слушали и уважали, а второй моложе, нагловатый по — натуре, он не выпускал колоду карт из рук, все тасовал, как бы показывая, что не прочь с кем — нибудь перекинуться в партейку.
Волчонок подсел к нему и предложил перекинуться в «Рамс», но эта игра азиату не подходила, тогда они остановились на «Тэрсе». Волчонок посмотрел по сторонам и, увидев острый и сметливый взгляд Сашки, спросил:
— Сечешь в тэрс? — Сашка утвердительно бросил:
— Бывало, приглашали независимо понаблюдать.
— Ну, значит садись в круг, — предложил Волчонок.
Со стороны азиатов, тоже сел наблюдающий, как раз напротив Сашки.
Игра началась. Волчонок был игрок старый, память отменная, запоминал все комбинации. Карты помнил: которые сбрасывались в отбой, и что на руках оставались. На кону уже стояло больше полтинника, в настоящее время — это хорошие деньги, почитай пять плит чаю можно в тюрьме купить.
Волоха видит: не идет масть, партнеру прут очки, да все крупняком, а ему ни в какую. Но просчитался урка Джамбульский, видимо хотел сыграть в свою колоду. Волчонок уловил подвох и остановил игру. Раскидав свои карты рубашками (тыльная сторона карты) вверх, строго сказал:
