Проплакавшись, Федорцова подняла голову и заглянула Кате в глаза. Обе молчали, видимо, думая о своем. Катя не знала, как объяснить этой бедняжке, что она заблуждается, как вернуть ее к нормальной жизни, к нормальным отношениям, да и возможно ли это. А то, о чем думала Надежда Ивановна, осталось загадкой. Больно уж непредсказуемого хода мыслей была особа. Наконец, когда молчать обоим надоело, обе заговорили враз, но тут же замолчали и улыбнулись.
– Глупо все это, Катя, – после Катенькиного приглашающего к высказыванию жеста, произнесла Федорцова, отодвигаясь. – Не знаю, что на меня нашло. Я ведь и не плакса вовсе, вон, о Наташе ни слезинки до сих пор не проронила. Может, это от того, что ее сегодня хоронят, а мне ее племянница и прийти запретила, – она глубоко и судорожно вздохнула. – Ты прости меня, я бы сейчас одна осталась, – и она отвернулась.
– Хорошо, – только и сказала на это Катя. – Я пойду.
В ответ Надежда Ивановна только покивала головой, но так и не повернулась. Только когда Катенька оделась и собиралась было совсем уже покинуть номер, Федорцова показалась на пороге спальни и, постояв с минуту в нерешительности, поддалась порыву и, быстрыми, стремительными шагами преодолев комнату, обняла Катю с силой и горячо зашептала:
– Ты меня только не бросай. Я одна, совсем одна. Не слушай меня, не бойся, я ведь все это так, на Наташу хотела походить. А ты добрая, ты меня пожалела. Никто меня не жалел. Ты мне как сестра будь, я тебя слушаться буду. Не могу я одна! Не могу!
Катя отстранилась и, посмотрев ей в глаза, серьезно сказала:
– Надя, я тебя не брошу. Ты только глупости все эти из головы выкинь. Умерло все это вместе с твоей Наташей. Понимаешь?
Надины глаза испуганно расширились, она, видимо, хотела запротестовать, но потом сдалась, опустила взгляд, как-то обмякла и покорно кивнула. Когда она снова посмотрела на Катю, та в очередной раз поразилась произошедшей в ней перемене. Это была поистине загадочная личность.
– Ты когда придешь? – робко спросила Надя.
– Завтра, – пообещала Катенька и с материнской ласковостью погладила бедняжку по волосам. – Ты не скучай.
Федорцова проводила Катю до дверей и посмотрела на нее какими-то даже обожающими глазами. «Верить или не верить ей?» – мучалась сомнениями Катя, пока спускалась со второго этажа по лестнице, обойдя стороной лифт. Ну их, эти современные чудеса прогресса! Отчего же, с одной стороны, было и не верить, говорила-то она вполне искренне, да и потом, кажется, Катенька угадала, что Надя из тех женщин, которые по природе своей таковы, что им необходимо чужое руководство. Все равно чье, только бы на них влияли. Все равно как, только бы не жить своим умом. Если так, то тут появлялась возможность все-таки узнать, где скрывается Штайниц. Ведь если Катя и была склонна поверить в непричастность к отравлению Федорцовой, то никак не в непричастность Штайница. Но с другой стороны – как же подписанная накануне доверенность? Об этом Надя, а Катенька теперь звала ее про себя так, ничего не сказала. Забыла? Возможно, что так, а возможно, что намеренно умолчала. И потом – исчезновение завещания из будуара графини? Вполне может быть, что именно Надя его и выкрала. Тогда получалось, что верить ей совсем уж никак нельзя, что Катенька ничего в ней не поняла, кроме того, что она, несомненно, настоящая, можно сказать, гениальная актриса. «Похлеще Любчинской!» – усмехнулась Катенька, уже оказавшись в вестибюле.
Нужно было время, чтобы узнать правду. Но как раз времени и не было, это ей сообщил Ковалев, дожидавшийся Катеньку все это время в крытом неприметном возке, едва только она сообщила ему свои наблюдения, избегая, конечно, говорить о том, как поначалу Федорцова пыталась ее соблазнить в самом прямом смысле этого слова. Возок немного отъехал от гостиницы и остановился в небольшом переулке.
– Нет, Катерина Дмитриевна, – снова повторил красивый чиновник, – времени у нас как раз не имеется. Мне вот только что доложили, – он взглядом показал на лежащий рядом на сидении конверт, – что в день смерти графини, точнее, в день, когда ее обнаружили, – поправился он, – часть ее средств, хранящаяся в одном коммерческом банке в Цюрихе, была переведена в один из европейских банков. Все было законно оформлено, на основе доверенности господину Штайницу. А сегодня, не поверите, но одно из самых прибыльных торговых предприятий, принадлежавших покойнице, было продано. Опять же, к сделке не придирешься, – хмуро произнес он, – все документы в порядке.
– Если это Штайниц, то Федорцова знает, где он, – сказала Катя.
– Вот как? – Ковалев вскинул брови.
– Да, мне кажется, что ей известно, где он. Нет, Сергей Юрьевич, время нужно, – Катя покачала головой. – Если уж вы не знаете, где его искать и кто это такой, то придется потерпеть. Надежда Ивановна, мне кажется, может нам помочь, только вот захочет ли…
– Если она знает, – тут же заметил Ковалев, – то она либо сообщница, либо свидетельница. Хорошо бы, если первое, тогда у нас и правда есть шанс. Что-нибудь придумаем! – бодро воскликнул он.
– А если второе? – спросила Катенька.
– А если второе, то ей, возможно, угрожает опасность, – нахмурился Ковалев. – Впрочем, я своих людей отзывать не стану в любом случае. Что же, до завтра, Катерина Дмитриевна, – уже другим, более дружеским тоном добавил он. – Вы ведь завтра обещали ее навестить?
– Да, до завтра, – чуть усмехнулась Катенька, подумав, как он ловко ее использует!
– Что ж, всего хорошего, – и он открыл дверцу возка, не забыв, впрочем, перед этим прихватить пакет. – Антон вас до дому доставит. Во сколько завтра встретимся? – Ковалев сверкнул озорной и открытой улыбкой.
– После полудня, – улыбнулась Катя, просто потому, что невозможно было не улыбнуться ему в ответ.
– Всего хорошего, – кивнул он на прощание и закрыл дверцу. – Трогай! – услышала она его голос.
Что ж, теперь предстояло, пожалуй, самое трудное – объяснение с Никитой.
Возок остановился в Брюсовском переулке и извозчик поинтересовался, к какому дому подвезти.
– Спасибо, – ответила на это Катенька и вышла из возка. – Я дойду сама.
Он ничего не ответил, и Катенька пошла пешком к своему дому. На улице еще не стемнело, времени было, наверное, около трех часов. Никита еще не вернулся, как ей доложили дома, и Катенька, сняв ротонду, поднялась к себе. Отчего-то она почувствовала себя довольно усталой и попросила Груню помочь ей переодеться в просторное домашнее платье. Катя прилегла на кровать и сама не заметила, как уснула.
Когда она открыла глаза, то поняла, что за окном уже ночь и, наверное, поздняя. В комнате было темно, а в доме – чрезвычайно тихо. Это ее почему-то крайне напугало, она рывком поднялась с постели и, не зажигая лампы, вышла в коридор. Внизу свет тоже не горел. «Сколько же времени?» – подумала она и, не решаясь спуститься вниз, толкнула дверь в комнату мужа. В темноте она добралась до его кровати, обо что-то споткнувшись, хотя знала расположение мебели здесь очень хорошо. Никита спал. Катенька скинула домашнее платье и в одной простой сорочке осторожно легла к нему на кровать, под пушистое теплое одеяло. Прижалась к широкой Никитиной спине и только тогда облегченно вздохнула. Никита почувствовал ее присутствие и, еще не успев проснуться, повернулся к Катеньке и обнял ее. От него пахло вином и сигарами.
– Катюша, ты пришла? – в полудреме пробормотал он.
– Да, да, я здесь, я рядом, я тебя люблю, – Катя погладила его по руке.
Тут супруг, кажется, окончательно проснулся, потому что задышал громче, а руки его стали вытворять такое, что Катенька невольно отстранилась:
– Никита! Сейчас же пост!
– Да, да, конечно, – горячо подтвердил он. – Конечно, ангел мой, – но при этом ничуть не остыл, даже наоборот.
Катя подумала-подумала и решила, что Господь такой грех авось простит, а иных причин отказать мужу не было, поэтому она обняла руками его шею и притянула его к себе для поцелуя.
Таким вот образом неприятных объяснений удалось избежать, потому что на следующее утро оба супруга были отнюдь не расположены ворошить прошлое и портить замечательное расположение духа. Оба смотрели друг на друга с ласковой улыбкой, завтракали в постели, шутили, смеялись, словом, никоим образом не хотели расставаться даже на несколько часов. Никита Сергеевич чуть даже не опоздал на лекцию, потому что Катенька больше отвлекала его, чем помогала собираться. А когда он все-таки ушел, она, радостно рассмеявшись, подумала о том, что такие вот моменты и есть то самое счастье, за которым мы все и всегда гонимся. Что ж, тут с ней трудно было бы не согласиться.
Но так прекрасно начавшееся утро омрачилось уже через несколько часов, когда Катя прибыла в номера «Англия». К ее большому удивлению, вестибюль буквально кишел полицейскими, репортерами, прислугой и любопытствующими постояльцами. На лицах одних читалась растерянность, других – тревога, а третьи выражали крайнюю степень заинтересованности. Общая атмосфера была напряженной. В гостинице явно что-то случилось, причем крайне неприятное. Катя с беспокойством подумала, уж не с m-le Федорцовой ли беда.
