Строгим тоном произнеся это наставление, аббат улыбнулся при виде того, как брови юноши от огорчения сошлись у переносицы. Потом он добавил уже мягче:
— Я еще больше смутил тебя своими словами? Но я ведь не спрашиваю, почему ты решил принять монашество. Наверное, ты захотел убежать от внешнего мира, но при этом не желал погружаться в мир внутренний? Ты очень молод и видел еще так мало, что не можешь, конечно, верно судить об этом большом и разнообразном внешнем мире. Подумай. Тебе незачем торопиться. Пока располагайся у нас, но с другими послушниками не общайся. Я не хочу тревожить их твоими бедами. Отдохни несколько дней и не уставай молить Господа о том, чтобы Он взял тебя под свое покровительство. Поверь, ты будешь вознагражден, если будешь следовать воле Всевышнего. И помни, что этот выбор должен сделать ты сам — никому не позволяй отнять у тебя это право.
— Сперва Кембридж, — говорил Хью, меряя длинными шагами замковый равелин и осмысливая новости, принесенные братом Кадфаэлем, — теперь Рэмзи, а там и Эли грозит опасность. Этот юноша прав: дорогую цену заплатим мы за захват такого зверя, как де Мандевиль! Так вот, Кадфаэль, сейчас я иду в арсенал, чтобы осмотреть каждое копье, каждый меч и лук, а также отобрать самых опытных и храбрых воинов, готовых сразиться с врагом. Король Стефан, как обычно, медлит, словно какая-то дремота одолевает им и он не может ее с себя стряхнуть. Но теперь ему наконец придется выступить против этого сброда. Хотя это надо было сделать гораздо раньше. Король должен был свернуть шею де Мандевилю, пока тот находился в его руках, — ведь его неоднократно об этом предупреждали.
— Король вряд ли позовет тебя, — рассудительно заметил Кадфаэль, — он, скорей всего, обратится за помощью в соседние графства, чтобы со свежими силами сразиться с этими волками. Да, ему наверняка потребуются опытные вояки.
— И он без промедления их получит, — угрюмо заявил Хью. — Я готов по первому его сигналу захватить дорогу. Король может обойтись и без солдат пограничной службы, поскольку доверяет Честеру не больше, чем Эссексу, и очередь Честера, конечно, тоже наступит. Но в любом случае я готов к выступлению. Ты отправляйся сейчас в обратный путь и передай аббату мою признательность за горячие новости, хоть они и дошли к нам через девять дней. А я усажу за работу оружейников, мастеров по изготовлению луков и арбалетов и позабочусь о лошадях. Не важно, если они на сей раз не пригодятся, — гарнизону не повредит, если он будет готов выступить по первому сигналу.
Хью вместе с братом Кадфаэлем вышел из равелина и направился к привратницкой, чтобы проводить друга, продолжая думать о новых несчастьях, обрушившихся на раздираемую войной Англию.
— Подумай, Кадфаэль, — размышлял Хью на ходу, — какие странные вещи случаются на свете! Де Мандевиль берет реванш на востоке и блокирует местность, а этот парень из Лонгнера, Сулиен Блаунт, сумел-таки из вражьего логова добраться сюда, к границе с Уэльсом, да еще раньше всех других гонцов. Я называю это вмешательством судьбы, а ты, вероятно, Божьим промыслом… А ты не знал Сулиена раньше? Мне кажется, что он не создан для монашеской жизни.
— Я сделал вывод, — осторожно произнес Кадфаэль, — что парень еще не пришел к окончательному решению. По его словам, с ним что-то стряслось, и их настоятель в Рэмзи не успел ему помочь из-за нападения на аббатство. Потому он и послал его к аббату Радульфусу. Возможно, юноша боится, что события могут его захлестнуть. Такое случается. Ну ладно, я поехал — там на месте погляжу, как Радульфус намерен с ним поступить.
К тому времени, когда брат Кадфаэль вернулся, аббат Радульфус уже закончил беседу с Сулиеном. Кадфаэль, как и было приказано, сразу же прошел к настоятелю. Тот сидел за столом один, новичка под присмотром брата Павла он отправил отдыхать после долгого и утомительного путешествия.
— Бедняга нуждается в нескольких днях абсолютного покоя, — сказал аббат Радульфус. — Пусть молится и размышляет, потому что его одолевают сомнения, правильный ли путь он для себя избрал. По правде говоря, я тоже колеблюсь. Я ведь не знаю, чем он руководствовался, когда решил вдруг стать монахом. Я не имею права судить, насколько искренними были тогда его намерения и каковы его планы в настоящее время. Он сам должен принять решение. Я же должен помочь ему избежать нового удара и проследить, чтобы не омрачался его ум, особенно сейчас, когда больше всего он нуждается в ясной голове. Мне не хочется постоянно напоминать ему о судьбе аббатства Рэмзи или же заводить речь о нашей находке на Земле Горшечника. Пусть он спокойно, без помех поразмыслит о своем выборе. Как только он будет готов ко встрече со мною, я велю брату Виталису привести его. А пока пусть лучше он поработает под твоим присмотром, поможет тебе в сборе лечебных трав. Я не хочу, чтобы он работал вместе с другими послушниками. С ними он будет общаться на службах. Отец Павел станет присматривать за ним в трапезной. Ночью он будет спать в дормитории, а в дневные часы пусть работает с тобой, тем более что ты в курсе дела.
— Отец мой, я вот все размышляю, — сказал Кадфаэль, задумчиво потирая лоб, — ведь Сулиен Блаунт должен знать, что у нас находится Руалд. Мысль уйти в монастырь пришла на ум этому юноше через несколько месяцев после решения Руалда стать монахом, а тот с давних пор арендовал землю у его отца, и участок этот — неподалеку от усадьбы. Когда мы занимались нашей печальной находкой на Земле Горшечника, шериф рассказывал мне, что Сулиен сызмальства частенько прибегал в мастерскую к Руалду и что гончар с женой любили ребенка как родного, поскольку сами были бездетны. А он не говорил вам о Руалде, не выказывал желания увидеть его? А что, если он сам его отыщет?
— Нет, он не говорил со мной о Руалде, но у него есть право видеться с ним. Я не намерен его ограничивать. Но полагаю, голова его сейчас слишком занята мыслями о Рэмзи и его собственной проблемой, чтобы думать о чем-то другом. Он ведь еще не принес монашеских обетов и не принял постриг, — сказал аббат Радульфус, с тревогой размышляя о переживаниях юноши. — В наших силах дать ему возможность успокоиться. Пока еще он сам отвечает за свои поступки и желания. А что до подозрения, нависшего над Руалдом, — а мы не должны пренебрегать этим, — если отношения между ними были такими близкими, как ты сейчас рассказал со слов шерифа, то это станет еще одним ударом для юноши. Лучше бы он как можно дольше оставался в неведении. Но он — взрослый человек и, как и все мы, должен нести свой крест.
Вышло так, что уже на второй день пребывания Сулиена в здешнем монастыре он лицом к лицу столкнулся с Руалдом, когда выходил из садика, где трудился вместе с Кадфаэлем. Сулиен уже видел Руалда на богослужении в церкви среди других братьев. Раз или два он поймал его взгляд и широко улыбнулся, выражая свою радость, но ответом ему был лишь короткий неулыбчивый взгляд, исполненный вежливой приязни и без намека на прежнюю дружбу. Теперь же они одновременно вышли в большой двор и сошлись у южных монастырских ворот. Сулиен шел из садика, за ним следовал Кадфаэль, а Руалд появился со стороны лазарета. У Сулиена была по-юношески упругая, стремительная походка — теперь его ноги отдохнули, волдыри и царапины больше не мучили его, и он завернул за угол высокой самшитовой изгороди с такой поспешностью, что почти налетел на Руалда, задев его плечом. Оба резко остановились и, отступив на шаг, поспешили принести друг другу извинения. Здесь на открытом пространстве, ранним утром, когда солнце еще только всходило, они встретились как друзья.
— Сулиен! — протянув руки, с радостной улыбкой воскликнул Руалд и, обняв юношу, прижался щекою к его щеке. — Я видел тебя в церкви в первый же день. Как я рад, что ты здесь, что с тобой ничего дурного не случилось!
Сулиен молчал несколько секунд, внимательно оглядывая Руалда с головы до ног, пораженный его умиротворенным обликом и удивительно кротким выражением лица, появившимся у его старшего друга с тех пор, как тот решил стать монахом. Никогда раньше, когда он был женат и занимался гончарным ремеслом, Руалд не выглядел таким счастливым и довольным жизнью. Кадфаэль, стоя с другой стороны самшитовой изгороди, окидывал обоих проницательным взглядом. Вот уж кто не сомневался в правильности своего выбора, так это Руалд. Казалось, он излучает чистую радость, которую чувствовали все, кто находился с ним рядом. Всем, кто ничего не знал о том, что он главный подозреваемый — за неимением других, — казалось, что счастье его безраздельно. И подлинным откровением для брата Кадфаэля было то, что Руалд и в самом деле был счастлив! Чудеса, да и только!
— А как ты? — спросил Сулиен, охваченный воспоминаниями, — Ты здоров? Доволен? Вижу, что доволен.
— Да, у меня все благополучно, — с улыбкой сказал Руалд. — Все очень хорошо. Лучше, чем я того заслуживаю.
