— Нет-нет, вы неправильно меня поняли. Я лишь хотел сказать, что вы весьма образованны, хотя почему-то сопротивляетесь попыткам других пристрастить вас к чтению… Скажите, вы поддерживаете отношения со своим двоюродным дедом — тем, который прислал это… как его… фуросику для Кэндзи?
— Фуросику? Тонтон Ханунори Ватанабе перешел на Ту Сторону Реки в почтенном возрасте семидесяти девяти лет.
— Сожалею. Вы покажете мне его близнеца?
— Я ничего не знаю о существовании близнеца Ханунори Ватанабе.
— Вы меня прекрасно поняли, маленькая лиса. Я имею в виду фуросику.
— Ах, я поняла. Вы хотите рассмотреть узор этой ткани и подарить Таша платье в восточном стиле.
Виктор поднял брови, наморщил лоб.
— Как вы догадались?
— Перестаньте! Вам не удастся меня обмануть! Лжец, лжец, лжец!
При каждом слове «лжец» она шутливо била его кулачком в грудь, и он рассмеялся, впервые пробуя на вкус заговор между братом и сестрой.
— На помощь! Айрис, хватит! Неужели вы сомневаетесь в моих намерениях…
— Дорогой Виктор, почему вы оправдываетесь? У вас совесть нечиста? Что ж, как бы там ни было, я вас прощаю. Пойдемте.
И они вошли в комнату Кэндзи. Пока Айрис приподнимала матрас, Виктор разглядывал висевший на стене пейзаж: черепичные крыши Парижа, освещенные утренним солнцем. Он был благодарен Кэндзи за то, что тот повесил эту работу Таша у себя в спальне.
Айрис протянула ему сверток.
— В ней завернуты бумаги, касающиеся моего рождения, и письма моей… нашей матери.
Виктор взволнованно разглядывал фуросику, не разворачивая ткань. Ошибки быть не могло: белые аисты на ярко-бирюзовом фоне были в точности такие же, как на шейном платке Фортуната де Виньоля. Виктор молча вернул сверток Айрис, и та положила его на место.
— Благодарю вас за… содействие.
— За мое любопытство, которое позволило вам полюбоваться на такую же ткань, в какую был завернута похищенная чаша. Да-да, и не заговаривайте мне зубы, братец!
— О чем это вы? — прикинулся простачком Виктор.
Айрис только вздохнула.
— Бедняжка Таша! Она очень рассердится, когда узнает, что вы снова взялись расследование!
— Вы ей расскажете? — встревожился Виктор.
— Хм… Это зависит от вас. Я буду нема как рыба при условии…
— Это что, шантаж?
— При условии, что вы будете на нашей с Жозефом стороне.
— Послушайте, Айрис, это несерьезно. Жозеф — наш служащий.
— И я его люблю. Скажите на милость, чем служащий хуже художницы?
— Но это разные вещи, мы…
— Вы друг друга любите. И мы друг друга любим. Виктор, глагол «любить» спрягается во всех лицах, во всех временах, на всех языках.
Она ласково взъерошила ему волосы.
— Итак, нас — тебя и меня — связывает общий секрет. Не сердись, что я позволяю себе «тыкать»: англичанка во мне бунтует против французского «вы». Обещаю, я буду держать язык за зубами, ведь ты — мой старший брат, и я люблю тебя.
Виктор понял, что побежден. Айрис — такая хрупкая и такая сильная — оказалась более решительной, чем он сам. Их объединяла и делала союзниками общая черта характера: стоило им, подобно Одиссею, услышать сладкоголосых сирен, как оба они, вместо того, чтобы заткнуть уши, преисполнялись такого неудержимого любопытства, что с легкостью открывали самые неприступные двери.
— Я поддержу вас, — согласился Виктор. — В конце концов Жозеф — толковый парень.
— И талантливый писатель.
Виктор иронически усмехнулся и отправился вниз, к Жозефу, который потирал руки от радости: ему только что удалось продать неполное собрание сочинений Делиля.[54]
— Жожо, меня заинтересовала та визитная карточка, которую вы забыли передать месье Мори. Как выглядел тот, кто ее принес?
— Ох, патрон, вы хотите от меня слишком многого! Я-то не фотограф…
— Поскольку вы намерены заниматься сочинительством, вам необходимо развивать наблюдательность.
— Меня завораживает мир фантазий, а не реальность! Дайте-ка подумать… Ну, он, кажется, был вполне обычным, ничем не примечательным посетителем. Шляпа дыней, очки… Похож на буржуа или полицейского в штатском… Не особенно любезен.
— Да уж, ценные сведения. Он что-нибудь говорил о себе?
— Нет. Только то, что хотел бы встретиться с месье Мори. А чем он занимается?
— Зоологией.
— Он что — директор зоопарка? Как, вы сказали, его зовут?
— Антуан дю Уссуа, — проворчал Виктор, устраиваясь за столом и погружаясь в изучение каталогов.
Его не переставал занимать вопрос: каким образом у старого Фортуната де Виньоля оказалась ткань-фуросику? Не мог же он быть вором, который забрался в квартиру Кэндзи и унес чашу! Но тогда кто это сделал? Кто-то из его домочадцев? С какой целью? Виктору казалось, что перед ним забрезжил огонек — слабый, дрожащий, но дающий надежду размотать цепочку странных совпадений. Он просто изнывал от желания немедленно вернуться на улицу Шарло и пролить свет на это дело.
«Не глупи, ты рискуешь нарваться на полицию, — убеждал себя Виктор, — или тебя узнает консьерж, не говоря уже о кузене из музея, которого весьма удивит твое появление».
Так и не приняв решения, что предпринять, он задумчиво рисовал на бюваре карандашом птичку — тощую, с длинными лапками. «Ты столь же хорош в дедукции, сколь в рисовании. Если это аист, то ты… семилетняя девчушка!»
Цилиндр съехал набок, галстук сполз к плечу, кадило болталось из стороны в сторону: Фортунат де Виньоль проводил каббалистический обряд, бормоча что-то себе под нос. Внезапно его ухо уловило шум на улице. Шаги. Кто-то расхаживал взад-вперед. Стремительно темнело, небо набухло тяжелыми тучами. Фортунат осторожно отодвинул занавеску и обнаружил, что посреди двора стоят двое полицейских и с ними — высоченный мужчина в брандебуре.[55] Они о чем-то разговаривали с консьержем.
Мужчина в брандебуре поправил меховую шапку и легко взбежал по ступенькам крыльца.
— Черт побери! Гусар и с ним два шпика!
Не выпуская из рук кадила, Фортунат де Виньоль вдел ноги в растоптанные домашние туфли, прошаркал по вестибюлю, прокрался в конец коридора и одним глазом заглянул в приоткрытую дверь гостиной.
Его дочь Габриэль лежала на диване, прижав руки к сердцу. Люси, ее камеристка, горестно поджав губы, промокала ей глаза платочком.
— Вавилонская блудница! — прошипел Фортунат; он не выносил Люси.
Алексис Уоллере и Шарль Дорсель стояли у камина, повернувшись к человеку в брандебуре. Тот подошел к безутешной Габриэль.
— Примите мои искренние соболезнования, мадам дю Уссуа, и позвольте представиться: инспектор Лекашер. Понимаю, вам сейчас очень тяжело, но я задам всего пару вопросов. Простая формальность. Итак, ваш супруг ушел из дома в прошлую пятницу довольно рано?
— Да, он всегда выходит рано. В тот день он должен был забрать документы из музея, а потом уехать в Медон на четыре дня. С профессором Гере. Я поднялась в восемь. Мы позавтракали.
— Мы?
— Месье Уоллере, месье Дорсель, мадемуазель Робен и я. Мой отец не выходил из своей комнаты, он очень стар и немного не в себе. Он ни с кем не общается, кроме Бертиль Пио, нашей кухарки. Она готовит ему отдельно.
Фортунат, завернувшийся в тень, как в плащ, возмущенно сплюнул.
«Вот уж поистине дочерняя благодарность! Назвать меня сумасшедшим! Висельники! Тратят мои деньги, а мне приходится их выпрашивать… А этот жулик в мундире, чем он промышляет?»
Инспектор вытащил из кармана коробочку с леденцами и машинально переложил их из одной руки в другую.
— Что вы делали потом?
— Потом была примерка у… О, это невыносимо. Я так устала! Люси…
— Я вышла около девяти, — заговорила Люси Робен, — именно я приношу хозяину корреспонденцию. В одиннадцать я встретилась с мадам Габриэль на улице Рише — у мадам Кусине. Мадам заказала ей два платья на весну. Мы перекусили в городе и отправились за покупками. К семнадцати часам мы вернулись. Месье Уоллере и месье Дорсель работали здесь над диссертацией. Августина — это горничная — подала нам легкий обед, после чего я доехала на фиакре до улицы Виктуар — там у меня была назначена встреча с ювелиром мадам. Я вернулась к ужину. Боже правый! Бедный месье дю Уссуа! Подумать только, пережить столько опасностей в дальних странствиях и быть убитым в Париже! Как это ужасно! Инспектор, быть может, на этом закончим? Мадам устала…
— Разумеется, — ответил инспектор, — мое почтение, дамы.
Фортунат де Виньоль потрясенно сглотнул.
«Антуан убит?! Невероятно. Черт возьми, проклятие сделало свое дело».
— Инспектор, — произнес Алексис Уоллере, — вы подозреваете в убийстве моего кузена кого-то из членов семьи?
— Нет, конечно же нет, месье. Но дело в том… Понимаете, я должен составить полный отчет. Судмедэксперт установил, что смерть наступила примерно за шестьдесят два часа до момента обнаружения тела. Это отсылает нас к пятнице. Определить точное время смерти проблематично. Итак, в пятницу вы были здесь…
