— Месье Дорсель и я весь день разбирали записи Антуана.
— Позвольте возразить, Алексис, — заметил Шарль Дорсель, — утром вы отсутствовали.
— Ах, да! Так и есть. Я встречался с коллегой на бульваре Сен-Жермен. Он подтвердит.
— А как насчет вас, месье Дорсель? — повернулся к нему инспектор.
— А я был тут. Спросите у прислуги.
— Хорошо, хорошо, — одобрительно пробормотал инспектор, засовывая леденцы обратно в карман, — не буду вам больше докучать. По моему мнению, месье дю Уссуа стал жертвой гнусного преступления, и…
— Прошу прощения, — перебил его Алексис Уоллере и распахнул дверь.
За ней кто-то стоял, вжавшись в стену.
— Фортунат, что вы тут вынюхиваете?
Фортунат де Виньоль подскочил, как ужаленный, и его шейный платок упал на пол. Он прижал кадило к груди и медленно попятился. Алексис расхохотался.
— Что это за запах? Никак, опиум?
— Смейтесь-смейтесь, господин фанфарон, — огрызнулся Фортунат, — хорошо смеется тот, кто смеется последним.
— Мы об этом еще поговорим, а сейчас вам пора спать, — сурово произнес Алексис, беря Фортуната под локоть.
— Изыди, интриган! Это все из-за той проклятой штуковины! К ней вообще нельзя прикасаться, слышишь? Господи, спаси и помилуй Твоего смиренного раба! Помоги мне найти способ уберечь всех нас от колдовства!
Фортунат почти беззвучно прошептал последние слова: ему не хватало воздуха. Он развернулся и поковылял прочь.
— Эй, Фортунат, постойте! Вы уронили…
В ответ раздался скорбный глас:
— Господи, скажи им, чтобы они никогда не трогали эту вещь! Скажи им!
Алексис наклонился, подобрал платок, глянул на него, скомкал и небрежно сунул в карман.
— Старик окончательно свихнулся, — тихо произнес женский голос.
Алексис вздрогнул и обернулся.
— Вы были здесь?
— Да. Инспектор решил сделать перерыв.
— Как Габриэль?
— Прилегла. Я распорядилась насчет церебрина.
…Фортунат проснулся с ощущением, что ему трудно дышать. В первый момент он подумал, что это любимый ретривер лежит у него на груди, и ему даже показалось, что он слышит шумное дыхание собаки. Старик хотел приласкать Ангеррана, но протянутая рука шарила в пустоте. Только тогда он вспомнил, что его верный друг лежит в подвале, на льду.
«Я последний».
Внезапно он почувствовал себя одиноким и смертельно уставшим. Волна ностальгии подхватила его.
«Ах! Если бы молодость знала, если бы старость могла![56]»
Что за прелесть была эта Аделина, когда он встретил ее в театре на премьере «Чаттертона»![57] А очаровательная Мими Роз из «Опера Комик»? Она так мило пела этот романс…
Уж пожить умела я!
Где ты, юность знойная?
Ручка моя белая!
Ножка моя стройная![58]
— дребезжащим голосом протянул Фортунат и принялся подсчитывать свои неисчислимые победы на любовном фронте, пока не добрался до скорбного поражения, после которого оказался в плену позднего брака с Мелен ле Эрон, принесшего неблагодарную и строптивую дочь. Воспоминание об Эрон[59] почему-то вызвало у него какое-то неприятное воспоминание. Цапля… аист… Кусок шелковой ткани, из которого он сегодня изгнал дьявола и сделал себе шейный платок. Где он?
Старик вылез из постели, зажег свечи, расставленные под профилем Людовика XVI, перетряхнул брошенную на ковре одежду. Ничего. Платок с аистами исчез.
Шорох за дверью. Фортунат замер.
— Кто там? — выдохнул он.
Тишина.
— Я знаю. Это он, — хриплым голосом произнес Фортунат.
Он крался по темной улице, тяжелая сумка оттягивала правое плечо. Неверный свет свечи падал на засыпанную мусором мостовую. Ноздри щекотал затхлый запах. Это убийство далось ему куда труднее, чем другие. Отдаться на волю Всевышнего оказалось так же трудно, как когда-то подвергнуть себя бичеванию. Он умел подвергать плоть умерщвлению, и рука его не дрожала — не пристало испытывать робость тому, на чьи плечи Небеса возложили столь священную миссию. Но сколько же слез он пролил перед тем, как принять свою избранность, какие бури бушевали в его душе! Иногда божественное откровение разжигало в нем ярость, звучало, как приказ. Подчиняться ему сделалось его моральным долгом. Но сегодняшнее убийство… Нет, оно далось ему непросто.
Вытянув шею, устало моргая, он вышел к реке, вдоль которой шуршали ветвями деревья. Тихое дыхание спящего города нарушали лишь плеск воды у опор моста да скрип баржи, пришвартованной к причалу, где прачки стирали белье.
Мимо проплыла лодка, направляясь к ратуше, и громкий стук весел заглушил тихий всплеск.
Он испытывал невообразимое облегчение оттого что удалось преодолеть отвращение. Однако дело еще не было завершено: предстояло замести следы.
Он шел довольно долго, пока не очутился в глубине заросшего одуванчиками двора.
Пещера. Влажная, зловонная. Ходили слухи, что во время строительных работ на территории, принадлежавшей когда-то храмовникам, здесь нашли гроб с телом человека в одеянии тамплиера. Судя по аграфу,[60] он был главой ордена.
Миссия еще не завершена. Но она станет великой победой.
Внезапно что-то задело его ногу. Крыса! Она проворно нырнула в дыру между камней. Идеальный тайник!
Он затолкал туда сумку, набрал полные пригоршни глины и замазал ею щель. И вышел на свежий воздух.
Силуэты двух человек вырисовывались на фоне стены церкви Сен-Жермен-л’Оксеруа. Мужчина осенил себя крестным знамением, бросил монетку в кружку для пожертвований, взял свечу и преклонил колени в молитве.
— Господи, Твое Евангелие да направит меня по пути истинному. Господи, вооружи Твоего посланника! Да выжгу я ту язву, что обезобразила Твое творение.
Прислонившись к колонне, он вынул из кармана «Священную историю» Теодора Бенара и принялся читать вслух:
— «И взял Господь глины, и создал тело первочеловека, и вдохнул в него бессмертную душу, и дал ему имя: Адам…»
Среда, 13 апреля
Стая чаек кружила над кучей мусора на набережной Жевр, лениво выбирая рыбьи кости. Одна из птиц склонила голову, разглядывая что-то в воде. В бледном свете зари чайка увидела какой-то темный предмет; быстрые волны словно передавали его друг другу и он, чуть покачиваясь, уплывал все дальше. Чайка взмахнула крыльями, взлетела, сделала несколько кругов. Она не решалась сесть на то, что казалось ей человеком. Расклевать эту тряпичную кожу, под которой скрывается плоть? А если человек вовсе не мертв? Слишком опасно. И чайка вернулась к куче отходов, течение же медленно несло труп к мосту Менял.
Легкий утренний свет окрасил стены мрачной каморки в розовато-золотистый цвет. Руки, перелистывающие тетрадь, исписанную детским почерком, остановились на странице, прикрытой листом промокательной бумаги.
Господи, Ты воздвиг на моем пути неисчислимые препятствия. Испытываешь ли Ты мою преданность Тебе? Я провел эту ночь в молитвах, я словно птица, залетевшая под крышу дома. Меня не сломить. Отныне и впредь я буду бороться со злом. Алчный союзник, оказавший мне помощь, горит в геенне огненной. Что до второго, то несколько денье развязали ему язык, и он поведал мне, как найти клеймо дьявола. Он никому не расскажет, страх заставит его молчать… Я обнажил меч, я готов к битве, Господи, призри посланника Твоего…
Если бы кто-то сказал Жозефу, что он когда-нибудь будет вешать месье Мори лапшу на уши, лишь бы улизнуть из магазина, юноша бы в это ни за что не поверил.
Но теперь молодой человек приготовил для хозяина заранее придуманную историю; боясь выдать себя, он зарылся лицом в носовой платок и начал так:
— Бесье Бори, бесье Виктор попросил бедя…
— Я не понимаю ни слова из того, что вы говорите. Уберите платок. У вас что, насморк?
— Нет, — ответил Жозеф, густо покраснел и спрятал платок в карман. — Месье Виктор попросил меня забрать Лафонтена, которого мы отнесли переплетчику две недели назад. Можно мне сбегать за ними на улицу Месье-ле-Пренс?
— Тогда захватите заодно мой каталог для месье Андрези. И поторопитесь, я должен уйти к десяти. У меня важная встреча.
Жозеф быстро влез в куртку, нахлобучил картуз. На кухне громыхала посуда. Значит, Эфросиньи нет дома. Успокоенный, он ушел. Жозеф хотел заскочить в свою квартиру на улице Висконти, чтобы убедиться, что там все в порядке, но едва вошел, как услышал стук в дверь.
— Вас никто не видел? — взволнованно спросил он у Айрис.
— А если и видел, что с того? Мне надоело играть в заговорщиков, можно подумать, мы террористы!
— Входите же!
— Ого, сколько книг и газет! Это все ваши?
— Они достались мне от отца.
