Ознакомительная версия.
— Ну что ж, пора отправляться, — заключил поручик. — Помните, господа, о том, что конспирация превыше всего. Одно неверное слово, и мы загубим дело.
Последующие сборы были недолгими. Спрятав все следы недавнего «происшествия», группа двинулась дальше, уже в новом облике. Плененному лейтенанту, теперь одетому в форму рядового, популярно и доходчиво объяснили правила «игры».
Отряд в немецкой форме продвигался в направлении нахождения дьявольской игрушки немецкого вермахта.
Через несколько километров дорогу преградил патруль.
— Недолго же нам пришлось беспрепятственно катиться по вражеской территории, — шепнул Кочнев.
— Ваши документы, — толстое лицо патрульного морщилось от «ароматов», исходивших от бочки.
— Прошу, — подал поручик бумаги.
Кайзеровец внимательно полистал документы. Все было в полном порядке. Фотографий, к счастью, тогда на документы не клеили.
— Куда следуете?
— Там все указано, — усмехнулся поручик. — Как и вы, выполняем поставленную задачу.
— Ну да, ну да… — кивнул немец. — Я смотрю, господин офицер, вы из Берлина. Акцент у вас типичный для той местности.
— Вы совершенно правы. Но мы ведь с вами не земляки?
— Э-э, нет, я родом из Тюрингии. Но пять лет, прожитых в столице, даром не проходят. Однако воняет эта ваша жидкость невероятно! Проезжайте.
Проехав старый каменный мост, переброшенный через узкую глубокую реку, группа поручика свернула на перпендикулярную дорогу и остановилась на отдых. Тем более следовало уладить кое-какие дела. Среди взятого с собой еще из-за линии фронта дорожного инвентаря у «интендантов» имелись три маленькие клетки. В каждой из них все это время, мужественно перенося все тяготы дороги, сидело по белому почтовому голубю. Один из них и должен был стать сейчас связным. Подобная связь активно использовалась еще с незапамятных времен. Кстати, именно почтовый голубь принес Ротшильду вести о поражении Бонапарта под Ватерлоо. В период Первой мировой «голубиная почта» активно использовалась разведкой и немцев, и русских. Поскольку почтари играли такую немаловажную роль в военных действиях, то и их жизнь здесь подвергалась немалой опасности. У немцев даже были специальные егерские подразделения, охотившиеся на русских крылатых почтальонов.
Булак-Балахович открыл клетку.
— Вылезай, пора браться за работу, — приговаривал он, извлекая птицу из-за решетки.
Тем временем Голицын мелким, четким каллиграфическим почерком написал записку. Бумажку он вложил в маленькую водонепроницаемую капсулу, прикрепленную к кольцу. В следующую минуту корнет надел кольцо на лапку голубю, и птица взмыла вверх. Сделав круг, голубь полетел домой, в расположение русских войск, в штаб генерала Жилинского. В записке поручиком указывались точные координаты танка. Естественно, они коренным образом отличались от информации, полученной русскими от пастора Бетке. Голубь стремительно нес свою ценную поклажу.
Остановившись в болотистой местности, отряд прапорщика развернул «беспроволочный телеграф». Болото было явно не самым подходящим для отдыха и деятельности местом, но оно имело главное преимущество — защищенность от посторонних глаз и ушей. А это сейчас являлось главным. Выход на связь со штабом был крайне важен для всей последующей операции. Сеанс связи прошел весьма результативно — прапорщик Сеченов получил шифрограмму из штаба о предполагаемом месте дислокации немецкого чудо-оружия. Теперь положение прояснилось. Во всяком случае, имелось конкретное местонахождение искомого объекта.
«Очень неплохо, очень неплохо!» — промурлыкал офицер слова из модной песенки. Он вдруг вспомнил, как эта песня звучала повсюду — в летних садах, ресторанах, доносилась из граммофонных труб с дач. С ней было связано еще одно приятное воспоминание. Летний вечер предвоенных дней… Встряхнув головой, прапорщик решительно сбросил c себя нахлынувшие воспоминания и вернулся к реальности. Разложив на коленях полевую карту, он углубился в изучение предстоящего маршрута. По всему выходило, что отряду придется идти через тыловые части, понятно, немецкие. Другого пути не было.
С наступлением вечера было решено отправить вперед, на дорогу, разведчика. Для этой цели как нельзя лучше подходил унтер Шестаков, единственный, кто кроме самого прапорщика разговаривал по-немецки.
— И где же ты, Шестаков, немецкому языку выучился? — поинтересовался прапорщик, массируя занемевшую ногу.
— А это, ваше благородие, жизнь научила, — хмыкнув, ответил унтер. — Она ведь и не такому научит.
— Как так? — раздались голоса. Команда у прапорщика подобралась бедовая, и в свободное время ребятам страсть как интересно было послушать «истории».
— Время пока есть, — сказал прапорщик, — так что спешить особенно не приходится.
— Ну, что же, ежели интересно, то скажу, — согласился унтер. — Табачок у кого найдется?
— А вот мой — вырви-глаз.
— У него не берите, мой табачок продирает до самых пяток.
Угостившись из протянутого к нему кисета, унтер ловко свернул цигарку.
— Я ведь до войны служил-то на границе, — приятным басом проговорил он, окинув взглядом слушателей. — Ну, а что такое граница, вы хоть знаете?
— Ну, а чего тут знать-то? — пожал плечами Лепехин. — Одна страна заканчивается, другая начинается.
— Начинается! Хе! — передразнил его унтер. — Поглядел бы я на тебя, куга зеленая, окажись ты на границе. Это ведь тебе не на фронте — стрелять в белый свет, как в копеечку. Вот мы сейчас с секретной целью во вражеском тылу находимся. А тогда ведь тоже служба вроде этой была. Ты, стало быть, на своей территории находишься, немец — на своей. А между нами контрабандисты и шныряют. Они ночью пробираются, а твое дело, значит, — сцапать их с поличным. Ночные дозоры, секреты, сторожи — чего только не бывало.
— Ну, а язык тебе на что немецкий?
— Как на что? — рассердился унтер. — Для того чтобы успешно границу охранять, мало сиднем сидеть. Вот был у нас на заставе тогда капитан Тимофеев — добрейшей души человек к солдатам. А с нарушителями был строг — не приведи Господь! Так вот он, бывало, говаривал: нарушение мало остановить — его надо предупредить. А что это значит?
— Что?
— Работа с местными — вот что. Причем как со своими, так и с теми, кто живет на той стороне границы. Вот тут уж без знания немецкого никак не обойтись. Ну, а у меня с малолетства к языкам талант имелся. Сосед у нас был, татарин, с его детьми я и игрался. И вот годика за три татарский язык выучил — только держись! Да, а на границе чего я тогда только не навидался! Городишко-то у нас был маленький, совсем даже захудалый, а такого ни в одном театре не увидишь.
— А ты сам-то в театре бывал? — иронично поинтересовался Сеченов.
— Ну, я, разумеется, не бывал, ваше благородие, — смутился унтер. — Так ведь я не об этом. Вот, к примеру, едет через границу господин. Солидный такой мужчина, плотный… с усиками. Одет, прямо сказать, с иголочки, одеколоном от него на версту пахнет, да. А среди вещичек у него смотрю — коробка с селедкой. Какого дьявола, думаю, ему селедку-то через границу пихать? Тем более что душок от нее пошел. Здесь надо обязательно поглядеть, что к чему. Беру я, значит, в одну руку эту самую селедку, а в другую ножик. Господин — в крик! Я, говорит, жаловаться на тебя буду, ты, говорит, мерзавец, за решеткой окажешься быстрее, чем я эту границу перееду. Кричит, надсаживается. Красный как рак стал.
— Ну, а ты чего?
— А я, стало быть, никакого внимания, — продолжил рассказ унтер, хитро поглядывая на слушателей. — Ошибусь, думаю, значит, так мне и надо. А сам селедке этой брюхо распарываю. И не прогадал!
— А чего ж там было-то?
— Чего? Камешки там, бриллианты, вот чего!
— Ну?
— Вот тебе и ну… Таким, значит, образом и учились распознавать. Граница, одним словом. Однако, ребята, таких историй у меня — море, а дело надо делать.
Через десять минут унтер Шестаков, еще раз проинструктированный прапорщиком, отправился на разведку. Вскоре его силуэт скрылся за деревьями. Сеченов, возвращаясь к костру, тихо шел по шуршащей под ногами траве. Окрестности постепенно тонули во мраке, в темном небе зажглись первые звезды. Усевшись на разостланную попону, офицер задумался.
— А вот еще… — зашевелился, не выдержав, еще один любитель поточить лясы. Солдат по фамилии Глазьев был призван из-под Астрахани. Происходил он из потомственных грузчиков и уже успел рассказать о том, что «и дед, и прадед — все были волжскими грузчиками». Выглядел он тоже под стать своей профессии — кряжистый, мускулистый, с широкой спиной и могучей шеей.
— Расскажу я вам, братцы мои, историю, — неторопливо, обводя всех пронзительным взглядом, сказал солдат. — История, что со мной случилась, тоже не абы какая. И хоть камешков там никаких не было, однако рассказать есть что.
Ознакомительная версия.
