Совершенно некстати в зале показалась безутешная фигура барона, с унылым видом подсчитывавшего убытки, нанесенные дому. Барон был изгнан из зала настолько быстро, что Берг принял его за слугу и даже прикрикнул на неради-, вого, чему тот удивился, но посчитал полицейские полномочия Берга достаточными для того, чтобы безропотно удалиться.
Баронесса тут же увидела в Берге человека молодого и энергичного, способного привлечь внимание дамы не первой свежести и небольшого ума. На правах старшего друга она попросила позволения называть его несколько на старославянский манер — Иоанном, каковое позволение было дано без промедления. Что-то либо в лице Иоанна, либо в одежде — она геройски пропахла порохом, а запах пороха удивительным образом возбуждает дам! — привлекло внимание баронессы, и при неизбежном прощании, когда Берг, щелкнув несуществующими шпорами, склонил пробор над ручкой баронессы, она отнюдь не по-матерински подняла его голову и подарила ошеломленному поручику благодарственный поцелуй, отдающий шампанским.
В каждом поцелуе всегда присутствует некая временная константа, которая позволяет участнику этого чувственного процесса классифицировать данное действие как поцелуй отеческий, материнский, братский, дружеский и так далее вплоть до поцелуя смерти, коему предшествуют лобзания страстные, удушающие и оргиастические.
Берг, будучи в начале самостоятельной жизни учеником весьма отстающим в поцелуйной науке, последние пол года преуспел, догнал товарищей по счастью, а некоторых и перегнал. Поэтому он стал мысленно считать секунды, отделявшие поцелуй материнский, на который он и претендовал, от прочих видов. Часики тикали, и из материнского поцелуй плавно перетек в дружеский, затем в полустрастный и далее в страстный. Ошибиться Берг не мог, потому что в его ротовую полость, которая у млекопитающих развита не менее, чем у парнокопытных, проник язычок баронессы и стал вести себя в чужом рту, как у себя дома.
«Однако!» — подумал Берг и перешел от процесса думанья к процессу чувствования. Но почувствовать ему не дали: в зал вернулся зануда-барон, и баронесса прервала процесс на самом интересном месте, когда два язычка встретились и залепетали что-то свое, глубоко интимное.
«Я найду тебя!» — прошептала баронесса и вытурила Берга из своего дома.
И вот теперь, по прошествии двух дней, она его призвала. Явился посыльный в малиновой фуражке и принес приказ о мобилизации поручика Берга к девяти вечера. В животе и чуть ниже сладостно заныло. Живот заныл от предчувствия хорошего ужина, ниже ныло все по той же пагубной привычке к разгульной жизни.
Берг нашел чистую пару неношеного белья невыразимо фиолетового цвета, входящего в моду благодаря тихому расцвету угро-финского течения в художественном искусстве. Оно получило название «северного модерна», хотя некоторые критики не признавали за «чухонцами» этого права. Бергу цвета такие нравились. Он облачился в белье, сверху надел свежевыглаженную форму артиллерийского поручика, натянул сапоги и придал им необходимый матовый блеск.
Дуся завиляла хвостом — как всякая молодая дамочка, она обожала военных. Покормив собаку, Берг сделал ей внушение, попросил не волноваться, если будет долго отсутствовать, и вышел, провожаемый взглядом, полным любви и тоски. Положительно, иметь собаку много спокойнее, нежели жену. Достаточно представить, что сказала бы жена, когда бы муж намылился ввечеру к другой. Хвостом бы уж точно вилять не стала!
ГЛАВА 5. СТРАСТИ ПО ИЕИГ9Р9
За несколько часов до вышеописанного у могилы великого композитора, гения русской музыки Петра Ильича Чайковского стояло двое молодых людей — барин и извозчик. Что привело сюда таких разных по общественному положению персон, было непонятно.
Но пара городовых, гулявших по аллеям Александро-Невской лавры и оберегавших покой ранее высокопоставленных, а сейчас низколежащих усопших, не выказала никакого беспокойства. Может, у них родство душ. Может, барин слушает народные песни, а потом перелагает на свой лад. И привел народного певца поклониться автору вечного балета «Щелкунчик».
Савинков, надев очки с синими стеклами, спокойно покуривал очередную трубку. Не баловавшийся табаком Созонов с удовольствием подставлял лицо почти весеннему солнцу.
Тишина была замечательная, сам Петр Ильич слушал бы да радовался. Ее лишь изредка нарушали крики ворон, уже начинавших, повинуясь проснувшимся в них сокам, эпизодически строить гнезда. Если холодало, строительство прекращалось, но ненадолго — солнце, как правильно писали в газетах, «уже вступило в свои права».
— Идет, — заметил Савинков, наблюдавший за окрестностями.
Вдали показался спешащий молодой барин, одетый совсем по-парижски, в золотой холеной бородке, украшавшей породистое нервное лицо. Одет он был не хуже, нежели Савинков, а местами так даже и помоднее. Это был Покотилов, сегодня утром приехавший из Норвегии.
— Не понимаю... — обиженно проговорил Со-зонов. — Ну почему он исполнитель?
— Так решено, — пожал плечами Савинков. — Центральный комитет назначил его. Он Боголепова должен был убить, да опередили. Заслужил, все-таки три года ждет. Авель, вы все боитесь, что на ваш век не хватит?
— Боюсь, — честно сознался Авель. — Он уберет Плеве, начнется революция, кому я буду нужен?
— Да успокойтесь вы, разве они сдадутся так сразу? Кидать нам не перекидать!
— Вы клянетесь, что следующим буду я?
Савинков усмехнулся:
— Обещаю, но не клянусь. Все может перемениться, и вы будете нужны на более крупную дичь.
— На кого?
— Например, на государя...
Созонов замолчал, потом нерешительно возразил:
— Я не могу поднять руку на помазанника Божьего.
— Вот как? — удивился Савинков и даже поперхнулся дымом. — Плеве убить готовы, а Николая нет?
— Я не могу идти против воли Божьей,— укрепился в своей правоте Созонов. Лицо его окаменело. — Я не стану убивать избранника Господа, какое бы зло он ни творил. Все во власти Всевышнего.
— Хорошо, — взял себя в руки Савинков. — Хорошо, что сказали мне это заранее.
— Здравствуйте, господа! — Запыхавшийся Покотилов распахнул объятия, обнял и трижды поцеловал Савинкова. — Здравствуйте, Викентий! Здравствуйте... — Он запнулся, не зная, как именовать извозчика.
— Это Авель, — коротко пояснил Савинков.
— Здравствуйте, Авель!
Чуть помедлив, Покотилов поцеловал и Созо-нова, но только один раз.
— Господа, я уверен в удаче. Уверен, что именно я, я убью Плеве! — Он поискал глазами купола лавры, перекрестился: — Господи, прости меня, грешного! — и как к родному обратился к Созо-нову: — Авель! На святое дело идем! На святое...
Меж могил вдалеке показались двое дежурных городовых. Не видя никого вокруг, они по молодости и по избытку душевного здоровья нарушали порядок — кидались, точно маленькие дети, снежками.
— Городовые...
Покотилов возбудился и стал оглядываться в поисках врага:
— Где? Где?
Увидев городовых, он вырвал из кармана маленький дамский револьвер:
— Уходите! Я удержу их на несколько минут! — и сделал несколько быстрых жертвенных шагов в сторону городовых.
Савинков еле успел в два прыжка догнать его и остановить.
— Что вы делаете?! С ума сошли? Спрячьте свою игрушку!
— Уходят. — Созонов даже не тронулся с места, и это спокойствие понравилось Савинкову.
Покотилов такими же быстрыми шажками вернулся к могиле бедного Петра Ильича, со страхом внимавшего непонятной возне вокруг места его успокоения.
— Это к удаче! Вот увидите, это к удаче! Бог послал нам последнее знамение. Он благословляет на террор! — В подтверждение благословения Покотилов быстро достал из кармана фляжку и сделал пару изрядных глотков коньяка. — Нас мало сейчас. Вы увидите: завтра будет много! Потом меня не станет. Я счастлив этим, я горд!
Через неделю, максимум две Плеве будет убит! Вот увидите!
— Где вы остановились? — спросил Савинков, разжигая потухшую было трубку.
— В «Северной» гостинице.
— Бомба готова?
— Разумеется! И не одна! Я даром времени не терял. Вы мне не верите? Я вижу, не верите! Давайте испытаем ее в деле. Подъедем к Департаменту и на полном ходу швырнем в часового! И страху напустим, и бомбу проверим.
Савинков устало закрыл глаза. Всего за пять минут Покотилов собрался наделать глупостей на несколько лет вперед.
— Я запрещаю вам предпринимать какие-либо, пусть малейшие, шаги без согласования со мной, — После паузы добавил: — Вам ясно?
— Конечно, конечно, — обрадовался Покотилов. — Я ничего самостоятельно предпринимать не буду. Я чту партийную дисциплину. Я просто выдвигаю инициативы, понимаете? Инициативы, не более того!
— Ладно. Расходимся. Завтра утром буду у вас. Посмотрю на бомбы. Выспитесь как следует. У вас кровь на лбу.
