– Ладно, жаль мне тебя! – говорил официант. – Я же вижу – ты порядочный и уважаемый человек, не то, что эти нищие армяне (азербайджанцы, грузины, дагестанцы – ненужное вычеркнуть). Благодари Бога, что у меня бабушка армянка (азербайджанка, грузинка, дагестанка). Надо выручать своих… что поделаешь! Так сколько ты должен?.. Сколько там на счете?
– Двэсти пятьдесят руп! – отвечал «свой». – Так у тебя на бумажке напысано!
– Ну-ка дай еще глянуть… Хм, в самом деле, двести пятьдесят, – подтверждал халдей. – Большие деньги! Даже не знаю, могу ли помочь…
– Можэш, брат, можэш! Потом шо хочэш, прасы, прыежай ко мнэ, самым дорогим гостэм будэш!
– А ты, действительно, армянин (азербайджанец, грузин, дагестанец)? Покажи паспорт!
Паспорт переходил в руки халдея. После коротких переговоров к паспорту кавказский «земляк» прилагал расписку, в которой подтверждал, что действительно задолжал такому-то, но не двести пятьдесят, а триста пятьдесят, которые он завтра вернет, а если сможет только послезавтра, то это будет уже четыреста пятьдесят – и так далее, по таксометру. И только тогда получит паспорт обратно.
Оглядевшись, Иван Иванович, обнаружил, что здесь совершенно не было азиатов. Не смог Иван Иванович и вычислить ни одного прибалта, хотя их всегда издалека можно узнать по придурковато-самодовольным физиономиям. Ну, с этими понятно. Их ублюдочные государства-химеры настолько обнищали, что поездка в Москву для подавляющего числа тамошних «свободных граждан Европы» стала так же недосягаема, как и полет на Луну. Ну а те, кто успел украсть за время реформ и революций что-либо стоящее из советской госсобственности – заводы, пахотные земли, леса – в такие рестораны не ходят.
Не лучше и с «кавказским фронтом». Недавно понятие «нищий кавказец» было столь же абсурдным, как и «рабочий еврей». Сейчас кавказцев тоже почти не было. А в десятке-полутора горцев арийской внешности, которые расположились в двух полуоткрытых купе, Иван Иванович безошибочно признал чеченцев. Спиртного на их столе не было, только несколько кувшинов с фальшивым апельсиновым соком. Двое-трое из них открыто курили анашу, удушливо-тоскливый запах которой донесся и до Ивана Ивановича. В одном из купе, справа и слева от худого, с седыми длинными волосами человека, сидели, цепляясь за его руки, две известные московские проститутки, дочери популярных политиков. Занимались они древним ремеслом исключительно из любви к искусству, денег не брали – наоборот сами могли осыпать долларами любого партнера: таковы стали теперешние нравы высшего московского света. Цеплялись дорогие, но одновременно бесплатные, молодые шлюхи за Джабраила Умарова – одного из главных воротил чеченской мафии. О нем говорили, что он богаче Абрамовича. Умаров курировал в Москве банковское направление. Чеченская бандитская сеть, густая и ошеломляюще жестокая, накрыла все банки в Москве, в том числе, и иностранные, – это Иван Иванович знал по службе точно.
Больше ничего в этом зале с советских времен не изменилось, если не считать нового огромного аквариума на всю стену, в котором лениво и бестолково двигались, словно тоже обкуренные анашой, небольшие осетры, бестеры[168], и пара налимов. Время от времени они с нескрываемым отвращением посматривали на публику.
«Как же так быстро все произошло? – размышлял Иван Иванович. – Вот кавказцы… самые богатые, с надежным и обеспеченным будущим жители горных окраин СССР. Кто они сейчас? Подавляющее большинство закавказского населения вмиг превратилось в таких бедняков, что даже осознать этого они до сих пор не в состоянии. Сколько лет прошло, а простой народ так и не понял, что случилось. И откуда в новоявленных горных сатрапиях появилась крохотная кучка сверхбогачей, урвавших такие богатства, которые не снились и Гаруну аль-Рашиду. А чтобы новая голь и рвань не опомнилась, ей указали на главного врага, который во всем виноват, потому что грабил Кавказ полтысячи лет, а теперь совсем ограбил его, – на Россию. На ту самую Россию, большая часть богатств которой всегда доставалась не русским, а окраинным народам. Россию, без которой на Кавказе давно не осталось бы ни одного грузина, армянина, азербайджанца. Жили бы только турки и персы. Хотя нет: оставили бы немножко коренных народов – рабов тоже ведь надо откуда-то брать».
Что же до Чечни, то, по твердому убеждению Ивана Ивановича, она давно выиграла войну с Россией. И главные боевые действия кавказской войны шли не на Кавказе, а в Москве. К 1998 году чеченцы завершили захват всей московской экономики – всех банков, всех приносящих доход предприятий, в том числе и государственных, всех серьезных источников дохода, вырезая с невиданной жестокостью тех, кто отказывался платить дань. Ни одна крупная сделка в Москве не проходила мимо чеченской мафии – высокоорганизованной и абсолютно беспощадной – не менее страшной, нежели китайская «Триада». Наблюдая из-под полуопущенных век за подлинными хозяевами Москвы и России, Иван Иванович думал: «Да, они давно бы прекратили войну в Чечне. Но ведь такое выгодное дело! Такой бизнес! Сколько миллиардов долларов из бюджета России можно оторвать без хлопот и – сразу одним куском… Да, самочувствие всего Кавказа определяется здесь. Чуть какие трения и противоречия внутри мафии – сразу начинаются взрывы и пальба на Кавказе… Если согласия не удается достичь, взрывы и пальба переносятся в Москву. Боже, Боже мой! – мысленно простонал атеист Иван Иванович, сотрудник КГБ со стажем. – Как же это получилось? Почему так быстро, всего за несколько лет вся эта сволочь – чеченская, русская, еврейская, азербайджанская… – распластала Россию, как загарпуненного кашалота, и жрет ее живьем! Давятся, морды кровью перемазаны, животы как барабаны, уже набивать некуда, а они все жрут и жрут… Режут ее – она кричит от боли, а они жрут. Живую!..» И вдруг его впервые в жизни охватила такая волна ненависти к этим говорящим здесь вполголоса бледным высокомерным подлинным хозяевам Москвы и России, в костюмах от лучших кутюрье мира по сто тысяч долларов штука, что у него хватило сил только с облегчением подумать: хорошо, что нет сейчас при нем оружия. Он сейчас расстрелял бы их всех – с их охраной, с их русскими шлюхами высшей пробы, владеющими двумя-тремя иностранными языками. Расстрелял бы и спокойно посчитал свой долг перед Родиной выполненным. «А дальше? – подумалось ему. – Дальше на их место тут же придут другие. Еще хуже. Диалектика, блин, чтоб ее дождь намочил! Куда от нее денешься? Но все равно, когда-нибудь народ своими руками начнет уничтожать этот кодляк. «Жаль только, жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе![169]», – с сожалением подумал Иван Иванович.
– Ага, вот вы где! Попались! – раздался сзади громкий голос Новосильцевой.
От неожиданности он вздрогнул.
– Не отпирайтесь. Я вас узнала!
– Разве это было так легко? – попытался подхватить шутливый тон Иван Иванович.
– Не очень, но долго ли умеючи? – она подозрительно посмотрела на него. – Ну-с, Иоанн Иоаннович, что теперь привело вас в особо философское состояние духа?
– Иногда никак не могу понять, что происходит с людьми. И со мной самим тоже, – сознался Иван Иванович. – Вот недавно один мой коллега, специалист по массовым беспорядкам, рассказал мне…
– Минутку! – перебила Новосильцева. – Простите, друг мой, сегодня вам никакой свободы слова не будет! Я тоже сама не понимаю, что на меня порой находит…
– Я знаю, если позволите, – бросил на нее быстрый взгляд Иван Иванович.
– Позволяю. И что?
– У вас такое состояние, какое бывает у человека, который подсознательно решает очень сложную или объемную задачу, но сам плохо контролирует процесс, который протекает скрытно, однако, настойчиво требует дополнительного ресурса или времени. Но вам не хватает ни того, ни другого, и вы, естественно, пребываете в перманентном раздражении. И в то же время не осознаете, откуда раздражение берется, что вызывает еще большее раздражение. Так?
– Милый мой Иоанн Иоаннович! – рассмеялась Новосильцева. – Вы такой, оказывается, замечательный знаток человеческой души, и значит, должны знать, что женщина никогда вам не признается в своих проблемах, особенно, если они у нее, действительно, есть и требуют, как вы говорите, всего ресурса. Ну, давайте, присядем все же и поговорим. Где наш столик?
– Не успел, простите…
– Ничего страшного! Вот к нам уже идет, даже спешит, не ожидая специального приглашения, распорядитель или, на современном русском… как нынче по-русски называют такого работника, Иоханаан Иоханаанович[170]? Помогите, – спросила она.
– Может быть, вам легче было бы называть меня по-русски, Лариса Васильевна? – застенчиво произнес Иван Иванович.
– Не обращайте на меня внимания – старая привычка, еще со студенческих лет: люблю разнообразить формы обращения, – улыбнулась она. – Я всегда была немножко хулиганкой… Так как же его теперь называют по-русски?
