Кадзэ отпустил запястье трактирщика. Развернулся. Неторопливо прошествовал назад в кабинет, задвинул за собой створки седзи. С интересом прислушался.
На несколько мгновений в коридоре зависло молчание. Потом хозяин сдавленно прошипел:
— Чего расселась, дура? Ревет еще, принцесса! Быстро — убрать тут все! И бегом — за новой миской для господина самурая!
Кадзэ поднял чашечку. С наслаждением отхлебнул еще чаю. Он почти уже допил первую порцию, как седзи раздвинулись и в комнату старательно, считая шаги, вошла служанка. К груди она судорожно прижимала поднос с новой миской одэна. Одна щека еще краснела от недавних оплеух, но слезы уже высохли, глазки заблестели. Кадзэ взял с подноса палочки для еды. Потом — миску. Поднес поближе ко рту. Подцепил палочками еще дымящийся кусок редьки и с чувством отправил в рот.
Девушка уходить почему-то не торопилась. Уселась напротив и с улыбкой наблюдала, как ест самурай. Отправив в рот одновременно куриную тефтельку и несколько кусочков овощей, Кадзэ полюбопытствовал:
— Чего тебе, красавица?
Служаночка так и ударилась лбом об пол:
— Благодарствую, высокородный господин! Век не забуду!
Кадзэ лишь рукой небрежно махнул:
— Наказание твое далеко превзошло преступление. Однако ловкой прислужницей тебя и впрямь не назвать.
— Знаю, высокородный господин! Виновата. Только мы ж тут с недавних пор все как по лезвию ножа ходим. Хозяин сам до полусмерти напуган, оттого нынче меня и поколотил. Он ведь вообще-то добрый, в жизни руки на меня не поднял. Просто боится он. Мы все боимся.
— И что ж вас всех так напугало?
Девушка огляделась, словно прикидывая, не подслушивает ли ее кто. Придвинулась. Зашептала горячо:
— Хозяин нам о таком говорить не велит. Боится, мы сплетнями всех посетителей распугаем.
— Не вижу что-то иных посетителей, кроме меня. Рассказывай спокойно, милая.
Служаночка снова торопливо осмотрелась. Потом зашептала еще тише:
— Две ночи назад, господин, мы такое видели, такое! Ужас просто! Через деревню нашу демон проскакал…
В демонов Кадзэ верил. Он верил и в богов, и в духов, и в призраков. В это верили все вокруг, и он не был исключением. Но лично ему видеть демонов собственными глазами еще не случалось. А хозяину захудалой гостиницы и служанкам, значит, повезло. Странно как-то…
— И что за демон то был?
— Ужасный демон, господин! Алый лик и еще рога, вот такие… — Пальчиками она изобразила у себя на голове некое подобие небольших рожек. — А волосы — длинные, белые. А плечи — широкие. Он на черной лошади скакал и тащил в ад чью-то проклятую душу.
— В каком смысле — тащил в ад?
— Через седло его человек был перекинут, господин!
— Значит, демон скакал на оседланном коне?
— Да, господин! Говорю ж вам — ужас. Грохот раздался… А демон проскакал через деревню, а оттуда по дороге помчался. Мы все его видели, правда, правда! С тех пор все как неживые ходим. Так страшно, может, скоро тот демон за кем-нибудь из нас воротится…
Кадзэ отложил миску. Пристально взглянул в испуганное лицо служанки. Да нет, не так уж и молода. Лет восемнадцать точно сровнялось. Смазлива, несомненно, но на грубоватый, крестьянский лад. Смугловата и худа. На лбу повязана застиранная добела косынка. Цветастое кимоно — далеко не новое, но очень чистенькое и аккуратное. А страх от нее исходит столь сильный, что впору его руками пощупать. Нет, точно верит девушка в то, о чем говорит.
— Вот, значит, как, — протянул Кадзэ лениво, всем своим видом выражая, что относится к поведанной ужасной истории с изрядной долей сарказма.
— Клянусь вам, господин, я правду говорю!
— Стало быть, демон проскакал верхом на коне через все селение?
— Да, точно!
— И его многие люди видели?
— Точно так, благородный господин! Многие! Я не выдумываю, правда. Чего там, — да демона этого, верно, вся деревня видела. Гром копыт середь ночи раздался. Мы все из дверей и повысовывались, думали, кого это несет? А там демон… Хозяин с того дня, как минутка свободная выпадет, все сутры священные читает, чтоб, значит, зло от дома нашего отвести. Вся деревня денно и нощно молится да богов призывает.
— Куда же направился от вас демон?
— Да кто ж его знает, господин! А почему вы спрашивать изволите? Иль повстречали его на дороге?
— Нет. Не встречал. Я, красавица, только что явился из провинции Удзен. Иду вообще-то в земли Рокудзен, но вчера поневоле пришлось заночевать в селении Судзака.
— Ой! Простите меня, благородный господин, но вы соблаговолили свернуть на перекрестке совсем в другую сторону…
— О чем ты, девушка?
— Да как же, благородный господин… Помните перекресток четырех дорог?
— Да уж. Преотменно помню.
— Одна из дорог ведет из провинции Удзен, верно?
— Право, так. Я и пришел к вам по этой дороге.
— Вы поглядите сами, господин! Одна дорога в отроги горные уходит, прямо к вершине Фукуто. Другая — с гор, в деревню Судзака тянется. Третья — та в провинцию Рокудзен через деревню нашу ведет, истинно так. А вы, верно, соблаговолили по четвертой дороге пройти. А она от Судзаки прямо к нам, в Хигаши идет…
— Стало быть, чтобы попасть сюда, вовсе не следует проходить через Судзаку?
— Нет, конечно, господин! Правда, про Судзаку — разговор особый, близ этой деревни усадьба самого князя, господина нашего, стоит… Только не любят странники через Судзаку ходить-то! Через нас — напрямую — быстрее. Оттого и двор постоялый в нашем селении, и домик чайный. Кому охота крюк делать, ежели от перекрестка прямо к нам дойти можно?
— Что ж это получается, милая? Дороги образуют треугольник, смыкающий деревни Судзаку и Хигаши с перекрестком?
— Точно, господин!
— И стало быть, если я пойду по этой дороге, то либо попаду в провинцию Рокудзен, либо сверну назад, в сторону перекрестка?
— Истинно так, господин!
— Что ж, красавица. — На сей раз Кадзэ явственно давал понять служанке, что толкует с ней далеко не от скуки, — сделанного не вернуть. Скажи мне, однако, — правда, что нынешний князь ваш и двух лет не правит провинцией?
В голосе самурая звучал неподдельный интерес.
— Истинно, господин! Ныне у нас князь молодой. Красивый. Светлейший Манасэ его зовут, вот как! А провинцию нашу ему в награду даровали, как он изволил убить в великой битве при Секигахаре какого-то важного вражеского полководца. Вроде того полководца Иваки Садатака звали, а может, и нет. Одно известно: господин наш принес голову того полководца прямо в палатку великого Токугавы Иэясу и бросил к его ногам. А сёгун за таковой подвиг ему провинцию нашу подарил!
— Отчего ж тогда, мне мнится, нет в провинции вашей ни мира, ни покоя?
— Какой там мир, господин! Какой покой! С тех пор как провинцией нашей Светлейший Князь Манасэ правит, мы все едва с риса на воду перебиваемся, правда, правда. Двор наш постоялый да домик чайный в последние пару лет уж закрывать впору. Никто к нам не ходит. Боятся люди по дорогам нашим странствовать. Своя шкура дороже. А мы все скоро с голоду помирать станем!
— Вон оно как, красавица! — На сей раз тон захожего самурая выражал и жалость, и симпатию, и устоять перед ним было трудно.
Девушка и не устояла.
Склонилась к Кадзэ, сверкнула глазами, зашептала жарко:
— Благородный господин воин! Окажите честь простой служанке! Этой ночью я позволю себе прийти к вам в комнату. Только по-тихому все надо, чтоб хозяин не узнал. Честное слово, я бесплатно. Не побрезгуйте бедной девушкой, благородный господин[8]…
Кадзэ снова взглянул на служанку. Тощая до неприличия. Угловатая — в ее-то годы! Личико — правда, бывают и хуже, но этот крестьянский медный загар! Жестокая насмешка застряла в горле. Нет. Зачем обижать девушку? Заговорил мягко:
— Спасибо за предложение, прекрасная дева. Только не собираюсь я брать у вас комнату. Нынче же мне необходимо воротиться в селение Судзака…
— Да ведь ночь, почитай, на дворе! — В голосе прислужницы звенело неподдельное возмущение. — О смерти вы, что ли, мечтаете, коли собираетесь бродить в темноте по нашим дорогам?! Бандиты, разбойники за каждым кустом. А демон? Иль я зря вашей милости про демона рассказывала?!
— Нет, прелесть моя. Не зря…
Когда Кадзэ добрел наконец до деревни Судзака, на дворе уж давным-давно стояла непроглядная ночь. Впереди маячил дом угольщика Дзиро, и самурай преотлично видел красные отсветы огня, проглядывавшие сквозь щели деревянных дверей.
Сильному воину распахнуть бы скользящие эти двери одним ударом — вместе с жалким засовом! Но Кадзэ счел за лучшее вежливо постучать в одну из створок.
— Эй, Дзиро! Спишь, старик? Гость твой самурай воротился! Отпирай, пусти переночевать!
Тотчас он услышал — зашлепали по полу босые крестьянские ноги. А там уж и руки хозяйские вынули, почти без колебаний, дубинку, служившую дому угольщика задвижкой.
