«Пат посылает тебе привет, можно даже сказать, что нежный, ибо он сказал: „Передай Алану, что я о нем спрашивал“. Он тут нашел какую-то муху и ждет тебя к нам в твой отпуск, чтобы одарить тебя ею. У него сейчас не очень ладится в школе, потому что, узнав, что шотландцы продали Карла I англичанам, он решил, что не может больше считать себя шотландцем. Насколько я понимаю, он протестует против всего шотландского, не желает учить историю, петь песни и зубрить географические названия сей достойной сожаления страны. Он объявил об этом, отправляясь вчера вечером спать. Еще он собирается просить норвежского подданства».
Грант взял с тумбочки стопку почтовой бумаги и написал карандашом на верхнем листке:
«Милая Лора,
ты очень удивишься, если я тебе скажу, что принцы из Тауэра пережили Ричарда III?
Всегда твой,
Алан.
P.S. Я уже почти здоров».
— А вы знаете, — спросил Грант пришедшего к нему утром хирурга, — что когда Ричарда III судил парламент, убийство его племянников даже не было упомянуто?
— Правда? — удивился хирург. — Странно, однако.
— Очень странно. Как вы это объясняете?
— Может, им не хотелось скандала? Все-таки семья.
— Нет, он был последним в роду, а Генрих был первым в династии Тюдоров. Генрих VII.
— Ах да. Как это я забыл? Впрочем, я никогда не был силен в истории. В школе ее преподают не слишком интересно. Мы обычно занимались алгеброй. Может быть, стоило показывать нам побольше портретов. — И, бросив последний взгляд на Ричарда, он приступил к обычному осмотру. — Хорошо. Очень хорошо. Нет, правда, хорошо. Не больно? — спросил он и вышел из палаты, милое, мимолетное видение. Нельзя сказать, чтобы его не интересовали лица, ведь он тоже был профессионалом, но история не имела к нему никакого отношения, необязательный предмет, который явно уступал алгебре. Он имел дело с живыми людьми. Держа в своих руках их жизни, он не смел отвлекаться ни на что постороннее.
У старшей сестры тоже вполне хватало дел. Хотя она и выслушала Гранта, у него сложилось впечатление, будто его слушательница едва сдерживается, чтобы не сказать: «На вашем месте я поискала бы для разговоров кого-нибудь еще». В ее обязанности не входило делить с ним его сомнения. С королевской озабоченностью взирала она и на огромный людской муравейник с его не допускающими отлагательства проблемами, так что на события более чем четырехсотлетней давности ей просто не хватало глаз.
Грант хотел ей сказать: «Вам должно быть интересно, что иногда случается с королями. Не забывайте, что и вашу репутацию в любой момент может уничтожить случайная сплетня». Однако он подумал, что своими речами удлинит и так долгий рабочий день старшей сестры, и промолчал.
Пигалица не имела и не желала иметь никакого представления о том, что приговоренный к смерти лишается заодно и всех прав.
— Кажется, у вас появилась навязчивая идея, — сказала она, рассматривая фотографию. — Это плохо. А почему вы все-таки не читаете ваши красивые книжки?
Даже Марта, которую он с нетерпением ждал, чтобы рассказать о своем последнем предположении, кипела ненавистью к Маделин Марч и осталась безразличной к его словам.
— Она же мне обещала! После всех наших переговоров, когда у меня уже почти не осталось сомнений… Я даже обсудила с Жаком костюмы! Так нет, видите ли, она решила, что ей необходимо написать еще один дурацкий детектив. Она говорит, будто он у нее в голове. Все равно ничего путного не выйдет.
Грант сочувственно внимал Марте, ибо хороших пьес всегда мало, а хорошие драматурги — на вес платины, но у него было ощущение, что их разделяет стеклянная перегородка. Пятнадцатый век был ему сейчас ближе любых сиюминутных трагедий на Шефтсбери-авеню.
— Она быстро разделается с детективом, — попытался успокоить он Марту.
— Она сделает его за шесть недель, но откуда я знаю, что найдет на нее потом. Тони Савилла хочет, чтобы она написала для него пьесу о Мальборо, а ты знаешь, если Тони захочет… у него голуби слетят с Адмиралтейской арки. — Однако перед самым уходом, уже стоя у двери, она обронила несколько слов об интересовавшей Гранта проблеме: — Несомненно, все имеет свое объяснение…
«Несомненно!» — хотел он крикнуть ей вслед. Но какое? Эта история ни на что не похожа и совершенно бессмысленна. Историки утверждают, что убийство возбудило ненависть к Ричарду, из-за него народ Англии отвернулся от своего короля и принял чужестранца, а когда Ричарда судили в парламенте, никто даже не упомянул об убийстве.
Ричард был мертв, его сторонники убиты или в изгнании, следовательно, враги могли обвинить его в чем угодно. Но они не стали обвинять его в убийстве.
Почему?
Насколько известно, в стране постоянно шли разговоры об исчезновении принцев. Последнее по времени событие. А враги, собравшись, чтобы заявить об обидах, нанесенных Ричардом людям и государству, промолчали о самом бесчестном из его деяний.
Почему?
Генрих нуждался в любом, даже самом незначительном подтверждении своего права на трон. Народ его не знал, в жилах Генриха не было крови Йорков, однако он не использовал выгоды, которую давало ему обнародование убийства.
Почему?
Генрих наследовал человеку, обладавшему великолепной репутацией, известному от Уэльса до Шотландии, обожаемому народом. И не воспользовался главным козырем — ни словом не обмолвился о чудовищном преступлении Ричарда.
Почему?
Пожалуй, только Амазонка проявила интерес к тому, что занимало Гранта, и не из-за любви к Ричарду, а потому что ее чувствительной душе было непереносимо сомнение. Амазонка могла вернуться из противоположного конца коридора, чтобы оторвать забытый листок в календаре. Однако ее потребность печалиться уступала в потребности нести успокоение.
— Вам не следует так огорчаться, — пыталась она успокоить Гранта. — Вот увидите, объяснение будет проще простого. Вы найдете его. Оно само придет к вам, как только вы переключитесь на что-нибудь другое. У меня всегда так бывает, когда я забываю, где что лежит. Ставлю себе чайник или считаю стерильные повязки и вдруг вспоминаю: «Бог ты мой, да это в кармане плаща». Ну, то, что я никак не могла найти. Вот и вы не огорчайтесь.
Сержант Уильямс уехал в Эссекс помогать местной полиции искать преступника, ударившего старуху торговку латунной гирей по голове и бросившего ее мертвую среди шнурков для ботинок. Так что на помощь Скотленд-Ярда Гранту рассчитывать не приходилось.
Помощь пришла только через три дня в виде юного Каррадина. Грант подумал, что, пожалуй, он мог бы быть чуть менее рассеян, да и самодоволен тоже. Все же как хорошо воспитанный юноша Брент сначала поинтересовался здоровьем Гранта, после чего, получив удовлетворительный ответ, достал какие-то записки из бездонного кармана пальто и сквозь очки в роговой оправе устремил сияющий взгляд на коллегу.
— Ваш святой Мор мне даром не нужен, — заявил он, впрочем, весьма довольным тоном.
— А вам его никто и не предлагает.
— Он все наврал. Все.
— Я так и думал. Выкладывайте-ка ваши факты. Лучше со дня смерти Эдуарда.
— Начнем. Эдуард умер девятого апреля 1483 года в Лондоне. Естественно, в Вестминстере, хотя тогда это не было одно и то же. С ним жили королева, дочери и младший сын. Наследник же жил и учился в Ладлоу под присмотром брата королевы, лорда Райверса. Думаю, вам известно, что родственники королевы были очень близки к трону. Вудвиллы были везде.
— Знаю. Давайте дальше. Где был Ричард?
— В Шотландии.
— Что?!
— Да, да, в Шотландии. Вы спросите, потребовал ли он коня, чтобы мчаться в Лондон? Нет.
— А что он сделал?
— Заказал заупокойную мессу, на которой была вся знать севера, и в присутствии всех дал клятву верности юному наследнику.
— Интересно. — В голосе Гранта не было теплоты. — А что делал Райверс, брат королевы?
— Двадцать четвертого апреля он выехал с наследником в Лондон в сопровождении двух тысяч хорошо вооруженных воинов.
— Вооруженных-то зачем?
— Понятия не имею. Мое дело — факты. Дорсет, старший сын королевы от первого брака, взял в свои руки арсенал и сокровищницу в Тауэре и начал вооружать корабли на Ла-Манше. Приказы Совета подписаны Райверсом и Дорсетом — avunculus Regis и frater Regis uterinus. [17] Подписи Ричарда нет. Но это не лезет ни в какие ворота, если вспомнить, что Эдуард в своем завещании недвусмысленно назначил Ричарда опекуном наследника и протектором королевства, какие бы там слухи ни ходили. Заметьте, одного Ричарда.
— Да, похоже на правду. Он всегда безгранично доверял Ричарду. И как брату, и как государственному деятелю. А что, Ричард тоже собрал армию, прежде чем отправился на юг?
— Нет, с ним были шестьсот рыцарей из северной знати. Двадцать девятого апреля он был уже в Нортгемптоне и, несомненно, собирался присоединиться к кортежу из Ладлоу. Впрочем, это только домыслы, потому что факты говорят, что Райверс с юным наследником уже отправились в Стрэдфорд. В Нортгемптоне Ричарда встретил лишь герцог Букингемский с тремя сотнями людей. Вы о нем что-нибудь знаете?
