— Немного. Он был другом Эдуарда.
— Правильно. Лондон он покинул в спешке…
— И прибыл в Нортгемптон с последними новостями.
— Так получается. Вряд ли он взял бы с собой триста человек только для того, чтобы выразить соболезнование. Во всяком случае, Ричард держал там совет. Кстати, он имел на это право. В результате Райверс с тремя соучастниками был арестован и отослан на север, в то время как Ричард и юный принц продолжили путь в Лондон, куда они прибыли четвертого мая.
— И если принять во внимание время и расстояние, то утверждение сэра Томаса Мора, будто Ричард писал королеве очаровательные письма, склоняя ее прислать как можно меньший эскорт для принца, — сущая чепуха.
— Вздор!
— Ричард сделал все как надо. Он не мог не знать завещания Эдуарда. И его поступки свидетельствуют о том, о чем они и должны свидетельствовать, — о его скорби и заботе о мальчике. Вот вам заупокойная служба и присяга на верность.
— Правильно.
— Ну и когда же кончится эта идиллия?
— Очень скоро. Он приехал в Лондон и обнаружил, что королева с младшим сыном, дочерьми и Дорсетом, сыном от первого брака, заперлась от него в Вестминстере. В остальном же ничего не изменилось.
— Он увез наследника в Тауэр?
— Не помню, — сказал Каррадин, порывшись в своих записях. — Кажется, я этого не нашел. Я был только… Нет, постойте. Он привез мальчика в епископский дворец возле собора Святого Павла, а сам поселился с матерью в Бейнардз-касл. Вы знаете, где это? Я — нет.
— Знаю. Это городской дом Йорков. Он стоял на самом берегу, чуть западнее собора Святого Павла.
— А… Ричард жил там до пятого июня, а пятого июня приехала его жена, и они переселились в Кросби-плейс.
— Этот район и теперь так называется. Дом перенесли в Челси. Не знаю, целы ли в нем стекла, вставленные Ричардом, но строение сохранилось, правда, я его давно не видел.
— Да ну? — изумился Каррадин. — Прямо сейчас отправлюсь в Челси на него посмотреть. А у вас нет впечатления, что мы мирно судачим о семейных делах нашего хорошего знакомого? Жил с матерью, пока не приехала жена, потом они устроились отдельно. Интересно, Кросби-плейс был их личным владением?
— Кажется, Ричард нанимал его у одного из лондонских олдерменов. Итак, у вас никаких сведений ни об изменившихся планах Ричарда, ни об оппозиции?
— Нет, ничего. Лордом-протектором он стал еще до приезда в Лондон.
— А это откуда известно?
— В сохранившихся документах его дважды называют протектором. Постойте… Вот… Двадцать первого апреля, то есть меньше чем через две недели после смерти Эдуарда, и второго мая, за два дня до его появления в Лондоне.
— И никто не протестовал? Не шумел?
— Я ничего не нашел. Пятого июня он отдал детальное распоряжение насчет коронации принца, которая должна была состояться двадцать второго, и даже разослал письменные приглашения сорока сквайрам, которых собирался произвести в рыцари. Кажется, был такой обычай — производить в рыцари в день коронации.
— Пятого, — задумчиво повторил Грант. — Двадцать второго. У него было очень мало времени, особенно если он сомневался.
— Да. Сохранилось даже его распоряжение о коронационном платье для племянника.
— Ну а потом? Что случилось потом?
— Насколько мне удалось докопаться, — почти извиняясь за свою неосведомленность, сказал Каррадин, — что-то случилось на Совете, кажется, восьмого июня, но упоминание об этом есть только в «Мемуарах» Филиппа де Комина, а я еще до них не добрался. Завтра мне обещали экземпляр издания Мандро 1901 года. Вроде бы епископ Батский открыл на Совете какую-то тайну. Вы слышали об этом епископе? Он еще известен как Стиллингтон.
— Нет, совсем ничего.
— Он был членом совета колледжа Всех Святых в Оксфорде и каноником в Йорке, а что это значит, я не знаю.
— Значит, что он был ученый и почтенный человек.
— Посмотрим.
— А кого вы отыскали из историков, кроме Филиппа де Комина?
— Никого, кто писал бы до смерти Ричарда. А Комин — француз и не зависел от Тюдоров, поэтому ему можно доверять больше, чем англичанину. Кстати, я приготовил для вас великолепный образчик того, как делается история. Нашел, когда искал современников Ричарда. Вряд ли вам известно, что Ричарду приписывается еще хладнокровное убийство единственного сына Генриха VI, которое он якобы совершил после Тьюксберийской битвы. Хотите верьте, хотите нет, но тут с самого начала можно проследить, как из мухи сделали слона. Лучшего ответа тем, кто считает, что не бывает дыма без огня, нарочно не придумаешь. Поверьте мне, здесь не было огня, хотя сухие деревяшки были.
— Ричард тогда был совсем юным.
— Да, лет восемнадцати. Но он, если не врут источники, отличался немалой силой. Он и сын Генриха — ровесники. Так вот, сначала все единодушно утверждают, что сын Генриха погиб в сражении, а потом начинается непонятное… — Каррадин перебирал свои бумажки, явно не находя чего-то. — Черт подери, куда она подевалась? А… Вот. Фабиан, он жил при Генрихе VII, пишет, что юношу взяли в плен и привели к Эдуарду IV, бросившему ему в лицо перчатку, и убили на его глазах. Как вам это нравится? А Полидор Вергилий утверждает, что убийство было совершено непосредственно Георгом, герцогом Кларенсом, Ричардом, герцогом Глостером, и лордом Гастингсом. Холл добавляет к ним Дорсета, а Холиншед, которому этого мало, заявляет, что первый удар был нанесен именно Ричардом. Ну как? По-моему, Тоунипанди высшего качества.
— Да, что верно, то верно. Ни слова правды. Однако если у вас есть время выслушать несколько фраз из Томаса Мора, то вы получите еще один пример того, как делается история.
— Меня тошнит от сэра Томаса Мора. Но я слушаю.
Грант перелистал несколько страниц в поисках нужного параграфа:
«Некоторые искушенные люди полагают, что его (то есть Ричарда) тайным желанием было убийство его брата Кларенса, чему он якобы изо всех сил сопротивлялся, однако сопротивлялся не так, как если бы и вправду был защитником своего брата. И те, кто так полагает, полагают также, что задолго до смерти Эдуарда замыслил он стать королем, когда брат его король (чью жизнь стремился укоротить жестокой диетой) умрет, оставив наследником малое дитя (как оно и случилось). И полагают также, что радовался он измене брата Кларенса, ибо помешал бы тот ему достичь цели, сохрани он верность племяннику или пожелай сам стать королем. Но сии наши измышления не могут быть подтверждены ничем, а тот, у кого в руках одни лишь догадки, легко может промахнуться».
— Лживое ничтожество, — почти с нежностью произнес Каррадин.
— А вы заметили тут одно интересное утверждение?
— Ну конечно.
— Заметили? Умница. А я три раза прочитал, прежде чем до меня дошло.
— Ричард не желал казни брата, по крайней мере, в открытую.
— Правильно.
— Однако всеми своими «полагают», — сказал Каррадин, — он добивается нужного впечатления. Говорил я вам, мне его и даром не надо.
— Не следует забывать, что это все же Джон Мортон, а не Томас Мор.
— Томас Мор звучит лучше. И, кстати, ему это наверняка нравилось, иначе зачем бы он стал снимать копию?
Но Грант, вспомнив свое солдатское прошлое, уже переключился на Нортгемптон:
— Ричард оказался достаточно искусен, чтобы справиться с двумя тысячами воинов Райверса, не вступая с ними в открытое столкновение.
— Наверно, они предпочли брата короля брату королевы.
— Наверно. К тому же воину легче найти общий язык с воинами, чем человеку, пишущему книги.
— А Райверс писал книги?
— Именно ему принадлежит первая напечатанная в Англии книга. Он был весьма образован.
— Хм. И тем не менее он вступил в спор с человеком, который в восемнадцать лет был бригадиром, а в неполных двадцать пять стал генералом. Знаете, я не перестаю удивляться Ричарду.
— Его талантам?
— Нет. Его молодости. В моем представлении Ричард всегда был пожилым человеком, а ведь он всего тридцати двух лет от роду.
— Скажите, когда Ричард взял на себя заботу о наследнике, он изолировал его от людей из Ладлоу? От тех, кто его вырастил?
— Нет. С ним вместе в Лондон приехал его учитель, доктор Олкок.
— Следовательно, не было никакой паники, никакого устранения Вудвиллов и всех, кто мог бы влиять на принца не в пользу Ричарда?
— Кажется, нет. Он арестовал всего четырех человек.
— Да… Искусная операция, ничего не скажешь.
— Он мне положительно нравится. А теперь я отправляюсь на поиски Кросби-плейс. Мне просто не терпится посмотреть на дом, в котором он жил. А завтра я получу книжку Комина, и мы узнаем, что он думал о событиях 1483 года в Англии и что сообщил Роберт Стиллингтон, епископ Батский, в июне того же года Совету.
— В 1483 году, летом, Стиллингтон заявил Совету, что прежде чем Эдуард женился на Елизавете Вудвилл, он, Роберт Стиллингтон, обвенчал его с леди Элеонорой Батлер, дочерью первого графа Шрюсбери.
