Грант остался один и принялся за чтение. Контраст между размашистым почерком и старомодными фразами позабавил его. Однако ни современная скоропись, ни свойственная писаниям пятнадцатого века тяжеловесность не могли скрыть яркую индивидуальность автора письма. Переведенное на современный язык, оно гласило:
«Не было границ моему удивлению, когда я услышал от Тома Лайнома о его желании соединиться браком с женой Шора. Очевидно, она свела его с ума, ежели, кроме нее, он больше ни о чем и ни о ком не хочет думать. Мой дорогой епископ, непременно пригласите его к себе и постарайтесь вразумить. Если же вам это не удастся и церковь не возражает против их брака, то и я дам ему свое согласие, пусть только он отложит венчание до моего возвращения в Лондон. А пока, дабы не сотворила она чего в случае освобождения, передайте ее под присмотр ее отца или кого другого на ваше усмотрение».
Да, юный Каррадин не ошибся, в письме больше грусти, чем каких-либо других чувств. А если вспомнить, что речь идет о женщине, которая не щадила Ричарда, то доброжелательность и самообладание автора послания просто уникальны. Тем более что Ричард не получал никакой выгоды от своего великодушия. В терпимости, с какой «относился к Ланкастерам, проявлялось прежде всего его желание объединить страну. Однако это письмо к епископу было его личным делом, он ничего не выигрывал, кроме влюбленного Тома Лайнома. Сильнее желания отомстить было его желание видеть счастье друга.
По всей видимости, мстительность вообще была настолько несвойственна тогдашнему Ричарду, что он не мог бы соперничать в этом даже с обыкновенным смертным, не говоря уж о «злобном чудовище Ричарде III»…
Читая и перечитывая письмо, Грант неплохо прошел время до прихода Амазонки. Он слушал чириканье воробьев двадцатого века, прыгавших на подоконнике, и смаковал фразы, написанные пять веков назад. Что подумал бы Ричард, узнай он о судьбе своего письма, посвященного Джейн Шор, о человеке, размышляющем над ним спустя столько лет?
— Вам письмо. Вы рады, правда? — спросила Амазонка, подавая Гранту конверт, два кусочка хлеба с маслом и твердый, как камень, кекс.
Грант перевел взгляд с кекса на письмо. Оно было от Лоры, и он с удовольствием вскрыл конверт.
«Дорогой Алан!
Ничто (повторяю: ничто) не может меня удивить, когда речь заходит об истории. В Шотландии стоят огромные памятники двум женщинам-мученицам, которых утопили за веру, хотя они, во-первых, не были утоплены и, во-вторых, не были мученицами. Их обвинили в измене — что-то вроде пятой колонны — перед предполагавшимся вторжением из Голландии. Как бы то ни было, в их деле нет ничего религиозного. Их смертный приговор был отсрочен тайным советом, потому что они подали прошения, которые хранятся до сих пор.
Однако это никак не повлияло на шотландцев, коллекционирующих мучеников, и сказка о печальной кончине, дополненная хватающим за сердце последним диалогом жертв, до сих пор украшает шотландские школьные учебники. Причем диалог в разных учебниках дается по-разному. На могиле одной из этих женщин в Уигтоне сохранилась эпитафия:
Во имя Божье казнена.
И только в том ее вина,
Что пасторству верна была,
Пресвитерства не предала.
Усопла среди волн морских,
Грехов не ведая мирских.
[19]
Насколько я знаю, пресвитериане служат мессу за упокой их душ. Туристы же приезжают поглазеть на памятники и почитать трогательные надписи. И все довольны.
И это несмотря на то, что первый собиратель материалов об этих женщинах, побывавший в Уигтоне всего через сорок лет после их так называемого мученичества, не нашел ни одного свидетеля и очень сокрушался из-за «людей, которые все отрицали».
Я очень рада, что ты пошел на поправку. Мы все очень рады. Если и дальше все пойдет как надо, твой отпуск придется на весну. Вода стоит низко, но к тому времени непременно прибудет, чтобы рыбы и ты смогли получить удовольствие.
Привет тебе от всех.
Лора
P.S. Странно, стоит сказать правду о какой-нибудь легенде, и люди начинают на тебя сердиться. Им хочется верить в незыблемость своих идеалов, вероятно, чтобы не потерять внутреннего спокойствия. Вот чем вызвано их возмущение. Будь они даже безразличны, меня бы это не удивило, но они реагируют, и весьма активно. Они раздражаются.
Странно, правда?»
«Еще один Тоунипанди», — уже привычно подумал Грант. Интересно, что еще из курса британской истории подошло бы под это название?
Под впечатлением от новых фактов Грант решил еще раз перечитать «Историю Ричарда» Томаса Мора, посмотреть, как теперь будут восприниматься некоторые из ее пассажей.
При первом чтении, когда у него еще ничего не было, кроме недоверия, многие места «Истории» напоминали ему досужие вымыслы, иногда нелепые до абсурда, теперь же он едва сдерживал отвращение. Его, по выражению Пата, сынишки Лоры, тошнило от этой «Истории». Но одновременно она вызывала у него изумление.
Все, что он читал, было написано Мортоном — участником и свидетелем событий, происходивших в июне. Он знал, должен был знать все до мельчайших подробностей, и тем не менее ни разу не упомянул ни о леди Элеоноре Батлер, ни, что уж совсем странно, об акте о престолонаследия. Согласно Мортону, Ричард утверждал, что Эдуард был женат на Елизавете Льюси, но она, по словам все того же Мортона, этот факт отрицала.
Зачем надо было Мортону ставить кеглю, чтобы тут же сбить ее?
Зачем надо было Элеонору Батлер заменять Елизаветой Льюси?
Чтобы со всей ответственностью доказать, что любовница короля Елизавета Льюси никогда не была его женой, чего он никак не мог сказать об Элеоноре Батлер?
Естественно предположить, что кому-то было выгодно объявить несостоятельными доказательства Ричарда о незаконном рождении детей Эдуарда. А так как Мортон рукой Томаса Мора писал историю для Генриха VII, то этот кто-то, вероятнее всего, — сам Генрих VII. Генрих VII приказал уничтожить и оригинал, и все копии акта о престолонаследии.
Грант вспомнил, что сказал Каррадин: Генрих приказал уничтожить акт, не читая.
А почему Генриху VII это было так важно?
Какое значение для Генриха имело, был Ричард законным королем или нет? Вряд ли он мог сказать: «Ричард не имел прав на корону, а я имею». Ведь как бы ничтожно малы ни были его права, он был Ланкастером тогда, когда об Йорках вообще речи уже не шло.
Почему Генриху было так важно заставить всех забыть содержание акта?
Зачем ему понадобилось на место Элеоноры Батлер сажать любовницу, которую никто никогда не считал женой короля?
Погруженный в раздумья, Грант не заметил, как наступило время ужина. А тут еще пришел санитар и принес ему записку.
— Сказали, какой-то американец просил передать вам.
— Спасибо, — поблагодарил его Грант. — Вы что-нибудь знаете о Ричарде III?
— Вопрос на приз?
— Какой приз?
— За ответ.
— Да нет, просто любопытно, что вы знаете о Ричарде III.
— Он убил много людей.
— Много? Я думал, всего двух племянников.
— Нет, нет. Я не очень-то силен в истории, но это я знаю точно: он убил брата, кузена, бедного старого короля и еще двух племянников. Так сказать, убивал чохом.
— А если бы я вам доказал, — помолчав секунду, спросил Грант, — что он не убил ни одного человека, что бы вы мне ответили?
— Я ответил бы: думайте как хотите. Есть же люди, которые думают, что земля плоская, что конец света наступит в двухтысячном году или что он уже начался пять тысяч лет назад. Вы еще и не то можете услышать в воскресенье у Триумфальной арки.
— Так вы мне не верите?
— Почему? Верю. И не верю. Да не слушайте вы меня, лучше подыщите кого пообразованнее. Сходите к Триумфальной арке. Там обязательно кого-нибудь найдете. Может, даже станете во главе нового движения.
Он шутливо помахал рукой и, что-то бормоча себе под нос, исчез за дверью.
«Боже мой, — подумал Грант, — еще немного, и я не знаю, что будет. Может быть, мне и вправду отправиться к Триумфальной арке, встать там на ящик из-под мыла и…»
Развернув послание от Каррадина, Грант прочитал: «Вы хотели знать, кто из наследников пережил Ричарда, конечно, кроме племянников, а я забыл попросить вас сделать для меня список интересующих вас людей. Мне кажется, это важно».
Пусть даже весь мир отвернется от него, с ним рядом юная Америка.
Грант отложил в сторону «Историю Ричарда» Мора с ее дикими обвинениями и достойными воскресных газет описаниями исторических сцен и взял учебник истории для студентов, чтобы поточнее определить возможных соперников Ричарда III. Однако, когда он еще держал в руках книгу Мора — Мортона, ему пришла в голову новая мысль.
Он вспомнил описание истерики, которую Ричард закатил в Тауэре, и яростное обвинение Джейн Шор, якобы заколдовавшей ему руку.
