надрыва и печали, столько отчаяния и тоски, что и стальное сердце Родиона дрогнуло. Аглая не причитала – надрывала душу междометиями, какие не выдумать нарочно, когда для горя и слов не найти. Так убиваться над чужим человеком не всякому дано. Стон оборвался вдруг, как и не было, нянька метнулась фурией и, шипя, накинулась на Ванзарова:
– Что, доволен? Говорила ведь, нечего совать нос. Накликал беду. Погубил, ирод! На тебе вина, на тебе эта душа невинная! На тебе пятно несмываемое! Ух, змей подколодный! Да чтоб тебя!
Он был не согласен. Категорически не согласен. Что это еще за обвинения? То гусем величали, теперь змеем, как это стерпеть? Кто вообще тут чиновник полиции? Но ответить как следует не случилось. Палец с обкусанным ногтем уперся в Ванзарова мстительным жезлом:
– Весь в крови невинной… – Добавив проклятий, нянька скрылась за дверью и с грохотом заперлась на ключ. И уже в одиночестве предалась рыданиям.
Всю эту сцену Нил наблюдал из безопасного укрытия материнской спальни. Когда гроза миновала, участливо потрепал по плечу юношу, кипевшего от возмущения:
– Не принимайте близко к сердцу. У няньки язык так подвешен. Мелет, не думая. Очень привязалась к Марфуше. Своих детей не было, вот и поделила любовь между мной и полоумной… Что поделать, такая судьба.
– Да-да, судьба, – повторил Ванзаров, обретая душевное равновесие, и вдруг спросил: – Почему матушка не использует инвалидное кресло? В нем удобно передвигаться самой, быть независимой.
– Потому что не желает чувствовать себя инвалидом, – не скрывая раздражения, ответил Нил. – Женщине нелегко сносить увечье. Что ж тут непонятного?
У сыскной полиции на этот счет было другое мнение: есть такие матери, не все, конечно, что пойдут на любую глупость, лишь бы покрепче привязать к себе сына. А что прочнее привяжет, чем забота о беспомощной матушке? Вот именно…
Отправив за санитарной каретой Ореста, Родион Георгиевич вежливо, но строго попросил разрешения обойти дом, чтобы составить его план, после чего прогулялся вокруг особняка и даже повторил знакомый маршрут в траве.
Вернувшись ни с чем, отметил, что к Марфуше больше никто не прикасался. Даже простыню не накинули. Скукоженное тело валялось, как какая-то старая кукла – поиграли и выбросили. Ладно, Тонька боится, но неужели Аглая так предалась горю, что забыла о приличии?
Не читая лишних нотаций, Родион потребовал у Нила не покидать дом ни под каким видом. На ночь запереть окна и внимательно слушать, что происходит. Если есть оружие – держать поблизости. Только убедившись, что Бородин достаточно напуган, так что охота самовольничать отбита напрочь, Ванзаров покинул особняк. Разбираться с семейным проклятием пора основательно.
Тут уж не до бабушкиного варенья.
План дома Бородиных
17
К вечеру запахи ослабли. Сумрак и прохлада намекали, что пора бросить кабинет до завтра и окунуться в легкие развлечения, каких солидному господину вовсе не пристало чураться. Мучимый потаенным желанием скорее оказаться за столиком ресторана, где ужин и оркестр, Оскар Игнатьевич слушал тем не менее так внимательно, что проникал в смысл. Чем дольше докладывал перспективный чиновник, которого сам же рекомендовал Бородину, тем больше портилось настроение.
Надо же попасть в такую переделку: утром рассчитывал, что блестящий юноша проведет стремительное следствие, выяснит, что все это чепуха, шутки домашних или влюбленных женщин, они посмеются с Бородиным и наконец откроется секрет мастерского удара. Но игра затягивалась. Оказывается, дурацкие письма, о которых поминал Нил Нилыч, имеют под собой какое-то основание, вовсе не шуточное. Да и мертвый глаз тоже. А гибель приживалки – и того хуже. Каша заваривалась густая и мутная – это Оскар Игнатьевич чуял полицейским нюхом.
– По-вашему, появление мертвого глаза и трех писем не случайно и связано между собой? – спросил он особым начальственным тоном, в котором мудрость в равных долях смешана с добротным идиотизмом.
Юный чиновник ответил утвердительно.
Не сомневается ведь, подлец, даже виду не подает…
– А что с этой приживалкой? – продолжил полковник. – Уверены, что не несчастный случай?
– Абсолютно.
«И откуда такие нахалы берутся? – подумал Вендорф с тоской. И еще подумал: – Что за напасть: если дурак, то исполнительный, в худшем случае наломает дров. А как умный – так дело сделает, но уж всем достанется. Нет чтоб гармония была в чиновнике: всего понемножку, и начальствовать приятно». А вслух переспросил:
– Так какие, говорите, факты?
– Ранение виска. – Ванзаров необдуманно показал на себе. – Если бы Марфуша падала с лестницы, форма раны была бы другой. Кованая львиная лапа дала бы узкий глубокий след, похожий на удар молотком или ломом.
– А на самом деле?
– Скорее всего, какой-то широкий тупой предмет. Я проверил, но похожего на оружие убийства поблизости не нашлось. Ни в гостиной, ни в округе.
– Куда же оно делось?
– Убийца мог забрать с собой. Следы крови, вероятно, сможет определить только экспертиза. Если оружие не было вымыто.
– Этого маловато для таких серьезных выводов.
– Рана нанесена в правый висок.
– И что из того?
– Если предположить, что Марфуша на самом деле падала с лестницы, непременно ударилась бы левым. В противном случае она должна была подниматься спиной вперед. Но болезнь согнула ее позвоночник, выше одной ступеньки Марфуша не осилила бы. А с такой высоты невозможно получить смертельную рану.
«Вот умник, прижал так, что и не вздохнуть», – в печали подумал полковник…
– Что же получается: смерть подстроена? – спросил Вендорф.
– Логичный вывод. Убийца настиг Марфушу в гостиной, нанес удар в висок. Жертва упала. Осталось только намазать кровью завитушку лестницы.
– На кого думаете?
– Логично предположить, что убийца владеет сильным и метким ударом. Крепкая, я бы сказал, тренированная рука.
– Неудачное покушение на господина Бородина?
– Исключено. Их с Марфушей не перепутает и слепой.
– Но зачем убивать бесноватую, которая и двух слов связать не может?
– На этот счет четких предположений у меня нет, – признался Родион.
«Ну слава богу! Обделался, логик!» – с некоторым облегчением подумал Оскар Игнатьевич. Сам же сказал:
– Уже составили круг подозреваемых?
– За исключением домашних есть еще пара персон. Быть может, кого-то пока не знаю.
– Бедный Нил Нилыч, в какой переплет попал…
– Он тоже в списке подозреваемых.
– Что за выдумки? – Голос полицеймейстера стал неприступен и строг.
Ванзаров не дрогнул:
– Только факты. По времени он успевал убить Марфушу и приехать за мной. К тому же лучшего алиби трудно придумать. Письма с угрозами легче всего положить не в окно, а со стороны его кабинета.
– Смеете заявить, что господин Бородин устроил этот цирк с письмами и мертвым глазом да еще прихлопнул блаженную старушку? Может, ваша хваленая логика ответит: зачем все это уважаемому члену общества, который не имеет денежных и прочих проблем, а, напротив, решил жениться?
Пора было выжать из Ванзарова хоть каплю чиновничьего послушания.
– Обвинить господина Бородина намерения не имею, – смиренно ответил Родион. – Я лишь заметил, что его нельзя сразу исключать из подозреваемых. На всякий случай.
– Вот что, друг мой. – Полковник резво сменил гнев на милость. – Вы умный и толковый чиновник, мне лестно, что служите под моим началом. Надеюсь, ваша карьера будет успешной. Не стоит портить ее горячечными поступками. Это пристало юношам, но не нам с вами. Вы меня понимаете?
Что уж тут, проще простого: начальство строго намекало, что виноватым может оказаться кто угодно, только не Нил Нилыч. Ванзаров обещал учесть при расследовании, но тут же расчетливо взмолился о помощи.
– Все, что в моих силах! – широким жестом предложил полковник.
– Нужны особые
