— Вот и славно. Но если ты выкинешь нечто из ряда вон выходящее, сделаю вид, что не имею к твоему расследованию никакого отношения. Времена нынче опасные. Поэтому трудно придерживаться среднего курса. Слишком легко стало наживать врагов. Прошу прощения, Деций, но мне нужно готовиться к приему гостей.
От души поблагодарив Целера, я покинул его дом. Мне слишком хорошо было понятно, что означало его предупреждение. Среди римлян происходило опасное разделение на фракции. Мы, Метеллы, по тем временам были либералами, но наши предки принадлежали к оптиматам и поддерживали Суллу, представителя партии аристократов. На самом деле на протяжении последних двадцати лет почти все облеченные властью государственные мужи были сторонниками Суллы, а его враги во главе с Марием были высланы из Рима.
Поскольку сейчас приспешники Суллы состарились, а потомкам Мария удалось вновь просочиться в Рим и римскую политику, популяры начали набирать силу. Конституция Суллы лишила народных трибунов большинства их прежних полномочий. Но принятые в последние годы законы восстановили многие из них. На политической арене появилось немало новых политиков, способных бросить вызов могуществу оптиматов. Цезарь, который через свою жену доводился племянником Гаю Марию, использовал эту связь, чтобы добиться расположения народа, по-прежнему почитавшего старого тирана.
Стремительно приближалось время, не оставлявшее места тем, кто не желал примыкать ни к той ни к другой политической группировке. Сенат состоял в основном из оптиматов. Богатое сословие всадников, долгое время не пользовавшееся полнотой прав в высшем органе власти, начало вливаться в единый лагерь оптиматов. Если Собрание центурий было тесно связано с сенаторским классом посредством отношений клиентов и патронов, то Народное собрание состояло практически из одних популяров.
Их любимцем был Помпей. Сенат, который некогда его поддерживал, ныне испытывал перед ним страх. Пользуясь силой трибунов, Помпей всячески препятствовал прочим полководцам праздновать Триумфы. Особый авторитет он стяжал у воинов-ветеранов, расселенных по всему Италийскому полуострову.
Два года назад Цезарь, занимавший должность эдила, сделал необычайно щедрые вложения в Публичные игры, закупив и обучив целую армию гладиаторов. Это заставило Сенат поспешно принять закон, ограничивавший количество гладиаторов, находящихся во владении одного гражданина, дабы тот не мог сколотить собственное войско. В год своего пребывания в должности Гай Юлий субсидировал жилищное строительство и назначил дополнительную раздачу зернового пособия. Вследствие всех этих нововведений он влез в непомерные долги, и многие его сподвижники всерьез решили, что он тронулся умом. Меж тем оказалось, что более умного и практичного политика, чем Цезарь, история не знала во все времена. Он приобрел популярность среди народа за счет своих кредиторов. А роль таковых играли его друзья, профессиональные ростовщики, сенаторы, наместники провинций — словом, все, кто мог дать ему взаймы. Со временем они начали сознавать, что вернуть свои деньги, если вообще возможно это сделать, они смогут, лишь если поддержат Цезаря в его политическом росте. А значит, им надлежало всячески способствовать, чтобы он принимал на себя командование в походах, суливших большую добычу, назначался на высшие должности там, где светили большие взятки, направлялся в качестве наместника в богатые провинции. В результате благодаря вложениям других людей Цезарю удалось сделать головокружительную карьеру.
Богатый и могущественный Красс, сколь ни старался держаться подальше от всех политических партий, постепенно влился в лагерь популяров. Подобно Помпею, он был сторонником Суллы, но понимал, что будущее принадлежит восходящим политикам. Великодушная отмена азиатского долга Лукуллом нанесла весомый удар по всем финансовым воротилам, однако Красс был слишком богат, чтобы хоть что-то могло пошатнуть его благосостояние.
Ныне могу ответственно заявить, что никто из этих людей даже не задумывался о благе римского народа. Оптиматы ратовали за то, чтобы оградить римское государство от будущих тиранов, хотя на самом деле желали увековечить привилегии аристократов. Вожди популяров утверждали, что стоят на стороне простого человека, а между тем лишь стремились увеличить свое влияние в массах. Это была обыкновенная борьба за власть между двумя своекорыстными группами людей. В то время существовали только две воистину светлые личности — Лукулл и Серторий, но они совершали свою благую деятельность за пределами Италии, то есть в тех местах, которых еще не коснулась коррупция римского правительства.
Я тогда свято верил в то, что мои действия направлены на сохранение Республики, вернее, некоего подобия ее прежней формы. Хочу заметить, что никогда не был столь наивен, чтобы ожидать увидеть ее такой же прекрасной, какой рисовал в своем воображении. Но я не хотел, чтобы империя попала в руки таких людей, как Цезарь, Помпей, Красс или, того хуже, Клодий.
Вскоре выяснилось, что существует вероятность еще более опасного развития событий.
Прибыв домой, я встретил у ворот посыльного. Он вручил мне маленький, перевязанный лентой свиток, на наружной стороне которого женским почерком было выведено мое имя.
«Госпожа Фульвия, — гласило послание, — завтра вечером ждет квестора Деция Метелла Младшего на званый ужин и просит сообщить о своем решении через посланного раба».
Я тотчас сел, написал, что принимаю приглашение, и передал ответ рабу. Вечер обещал быть интересным. Красавица Фульвия была молодой вдовой из хорошей семьи и, подобно Семпронии, обладала всеми достоинствами женщины высшего общества. Кроме того, она была известна всему Риму как любовница Квинта Курия.
Гречанка-рабыня проводила меня в атрий, в котором рабы развешивали по стенам цветочные гирлянды и расставляли огромные персидские вазы с экзотическими растениями. Подобно прочим хозяйкам, единолично управлявшим домом, Фульвия содержала прислугу преимущественно женского пола. Надо сказать, что ее рабыни, большей частью греческого происхождения, были скромны, проворны и весьма образованны. Сама Фульвия знала греческий почти так же хорошо, как родной язык.
Хочу обратить внимание на еще одну странность того времени. Слабая половина населения Рима зачастую была гораздо более образованной, чем сильная, ибо мужчины, вовлеченные в общественные дела, политику и войны, не имели времени совершенствоваться в более тонких достижениях цивилизации. Помимо военных обязанностей, публичной деятельности и управления имением мужчине надлежало владеть искусством публичных выступлений и риторикой.
Женщины, подобные Фульвии и Семпронии, были весьма сведущи в поэзии, истории, драме, живописи, скульптуре, зная все это гораздо лучше любого римского мужчины. Если кто-нибудь из сильной половины человечества выказывал глубокие познания в изящных искусствах, ему могли приклеить ярлык греческого декадента или обвинить в женоподобности. В связи с этим многие мужчины не поощряли своих жен, увлекавшихся подобными новомодными веяниями. В конце концов, считали они, если кому-то хочется иметь под рукой образованного человека, его всегда можно купить.
Откровенно говоря, женщине высокого происхождения практически нечем было заняться дома. Прясть и ткать, подобно Пенелопе, ей не было никакого смысла. Прислуга выполняла всю работу по дому, а няньки растили детей. Женщин не допускали к законотворчеству и политике, им также не позволялось вступать в легионы. Поэтому не оставалось ничего иного, как изучать искусства или пускаться во все тяжкие. Впрочем, некоторые из них предпочитали посвящать себя и тому и другому.
Когда Фульвия вышла приветствовать меня, на ней было платье, служившее не слишком большим препятствием для проникавшего сквозь него света. Златокудрые волосы были хитроумно убраны в прическу, как у многих римских женщин. Но, в отличие от большинства, ее локоны не были сострижены со скальпа галльской девочки. Мы обменялись привычными приветствиями и комплиментами.
— Рада тебя видеть, Деций! Даже не рассчитывала, что ты примешь мое приглашение, ибо послала его слишком поздно.
— Меня ничто не могло удержать, — заверил ее я. — Скорее отложил бы встречу с консулом, чем пропустил бы одно из твоих замечательных собраний.
В моих словах не было большого преувеличения, ибо Фульвия в самом деле славилась тем, что приглашала в свой дом различных интересных гостей исключительно для собственного удовольствия. Среди них были поэты и драматурги, знаменитые остряки и женщины сомнительной репутации. Она не отдавала никакого предпочтения высокому происхождению. Главное, чтобы гость был веселым и занимательным собеседником. Фульвия была одной из первых римлянок благородного происхождения, которые позволяли посещать свой дом актерам в качестве гостей, а не комедиантов. Были, конечно, и такие, кто считал ее сборища крайней степенью вырождения, но все же многие мечтали быть приглашенными на вечера в ее доме.
