— Ах, как интересно, — пробормотала Наташа. — Как бы мне хотелось вам чем-нибудь помочь!
Тут Михаил стремительно поднялся с места и принялся быстро вышагивать по комнате, вдоль книжных шкафов со старинными томами в кожаных переплетах, расставленными по языкам и году издания. В Старой библиотеке шапоровского особняка хранились книги по европейской истории и литературе на всех языках мира. В Новой библиотеке собирались российские издания. Когда он в очередной раз дошагал до толстого Данте, изданного в Венеции и переплетенного с особой элегантностью, Наташа не выдержала:
— Пожалуйста, перестань, Миша! Что такое, ты ходишь, будто меня здесь нет! Мне, знаешь ли, гораздо удобней, когда ты смирно сидишь напротив!
— Извини, Наташенька, — рассмеялся молодой человек. — Я просто раздумывал, сказать тебе одну вещь или нет.
— Какую вещь? — тут же загорелась она. — Конечно, скажи! Или ты меня дразнишь?
— Нет, не дразню. На самом деле это очень и очень серьезно. Мы с лордом Пауэрскортом думаем, что есть шанс, очень маленький такой шансик, что миссия Мартина каким-то образом может иметь отношение к царю. Как-то связана с зарубежной политикой, например.
— И это что-то до такой степени секретное, что даже английский посол ничего не знает?
— До такой степени секретное, что даже английский министр иностранных дел ничего не знает, Наташа.
— Но я-то тут при чем? Ты сказал, что думаешь, рассказывать мне или нет. О чем речь, Миша?
— Вот о чем. Мы хотели просить тебя помочь нам. Мы хотели, чтобы ты очень внимательно прислушивалась ко всем разговорам, касающимся политики, не всплывет ли где имя Мартина. Но только Христа ради не задавай никому никаких вопросов, не то сама угодишь под невский лед. Слушай, и больше ничего.
Наташа потеряла дар речи. Дважды она открывала рот, но слова вымолвить не могла.
— Это самое захватывающее поручение, какое я когда-либо получала! И самое взрослое при этом, — наконец сказала она. — Так что, ты хочешь, чтобы я сейчас же уехала и принялась за дело?
— Нет-нет, что ты! — замахал руками Шапоров. — Еще успеешь в свой дворец! У тебя еще полтора часа свободного времени! А кроме того, теперь твоя очередь рассказывать, Наташа. Как там, в Царском Селе?
— Доложу тебе, Миша, что для нас, затворниц Царскосельского дворца, вступление в мужской сыщицкий клуб дает возможность хоть как-то развеять царящую там прямо-таки удушающую скуку.
— Скука? Никогда не поверю! Мы ведь, в конце концов, толкуем о самодержце всея Руси. Он один из самых могущественных людей на этой земле. Разве присутствие власти не возбуждает? Не представляю себе, как это может быть скучно.
— Ну, ты же видел царя! В нем нет ничего могущественного. Скорей, он напоминает какого-нибудь начальника станции.
— И все-таки я не понимаю, Наташа, — отчего это так скучно?
— Сначала все ничего. Ты приезжаешь, тебе интересно, ты осваиваешься — и тут тебя затягивает, как в болото. Живешь словно в музее восковых фигур, только фигуры живые. Это из-за дворцового церемониала. Там есть такой древний швед, граф, не помню, как его там, так вот он помнит, что и как полагается делать во всех случаях жизни, начиная со времен царя Гороха. Едим, разумеется, по расписанию, всегда в одно время, завтрак в полвосьмого для всех, за исключением Александры Федоровны, обед в двенадцать, чай с печеньем в четыре — и кто-то мне говорил, что рецепт печенья к чаю утвержден еще Екатериной Великой. Ужин тоже по расписанию, потом государь читает всем вслух из какого-нибудь романа. Всюду, куда ни ступи, солдаты и полицейские, лакеи всех цветов кожи, белые, черные и коричневые. В самом Царском Селе столько военных — кажется, там расквартирована армия какого-нибудь небольшого государства, Дании, например. Выгляни в окно и обязательно увидишь спину солдата или казака. И через некоторое время, Миша, все эти спины в мундирах ужасно надоедают. Всех записывают в толстую книгу, кто входит во дворец, кто выходит. Не понимаю, как можно там жить, если есть прекрасный Зимний дворец, и при том в самом центре города! Для чего ж тогда Екатерина его строила, Зимний, если не жить там зимой?
— Безопасность, Наташа, ты не можешь этого не понимать, — сказал Михаил. — В Царском семья чувствует себя в безопасности. И предполагаемых террористов можно схватить раньше, чем они дойдут до парадной двери. А в центре города — поди их отследи!
— Вот будет потеха, если террорист все-таки проберется через парадную дверь! — легкомысленно воскликнула Наташа. — Как ты думаешь, как они проносят свои бомбы? Под пальто? Это не опасно, так их носить? Они не могут подорвать себя сами?
— Знаешь, по этому поводу я бы на твоем месте так уж не веселился. Ты поосторожней, Наташа. Никогда не знаешь, на что они нацелятся в следующий раз. Лучше расскажи мне о великих княжнах. Какие они?
— Девочки? — Наташа на мгновенье смолкла и улыбнулась. — Они милые, Миша, на самом деле милые. Их держат в строгости, они сами заправляют свои кровати, образцово ведут себя за столом, у них английские гувернантки и даже мебель английская. И у старших вдвое меньше карманных денег, чем у меня, когда я была вдвое их младше.
— И о чем они с тобой говорят? Или о чем ты разговариваешь с ними?
— Сразу видно, господин Шапоров, вы давно не перечитывали циркуляр о придворном церемониале. Мне стыдно за вас! Зарубите себе на носу: запрещено обращаться к членам императорской семьи, пока они сами не заговорят!
— Тогда скажи мне, — не сдался Михаил, — о чем они говорят с тобой.
— Вот это уже не так весело. Именно тут видны пробелы в их воспитании. Только подумай! Бедняжки вряд ли когда обедали в ресторане. Никогда не делали покупок в модных магазинах на Невском. На отдых они едут либо в Крым царским поездом, в плотном окружении охраны, либо в круиз по Балтийскому морю, в плотном окружении морских офицеров, отобранных строго по признаку преданности царскому дому. У них такие же представления о жизни простого русского народа, как о жизни человека на Луне! Я, как ты понимаешь, не из простого народа, но они ничего не знают и о том, как растут дети в нашем с тобой кругу. Они думают, что все русские похожи на тех крестьян, которые стоят вдоль железнодорожных путей, чтобы помахать им, когда они проезжают мимо. Их родители убеждены, что русский народ обожает и царя, и всю императорскую семью скопом, и думают, что верноподданнических чувств не разделяют только снобы и декаденты здесь, в Петербурге. Больше всего девочки любят, когда я описываю им какой-нибудь большой — галантерейный, например, — магазин, как что там устроено и какие где товары. В особенности про наряды готовы слушать часами. Еще одна любимая тема — меню в модном ресторане. И еще можно часок-другой провести за подробнейшим описанием моего личного гардероба.
— Тебя послушать, так они несчастные, обделенные дети! Ты что, в самом деле так думаешь?
— Честно говоря, да. Родители их любят, без всякого сомнения любят, но не понимают, что лишают их жизни. И, знаешь, Миша, есть еще одно обстоятельство, — тут девушка понизила голос и оглядела библиотеку так, словно агент охранки мог прятаться за томом Вольтера или Руссо. — Мальчик! Наследник! С ним что-то не так! Не знаю что, я даже думаю, они и сами не знают, но это серьезно, очень, очень серьезно!
— Что значит — с ним что-то не так? Что ты хочешь сказать? Он что, не начал ползать или что там полагается младенцу в его возрасте?
— Нет, дело не в этом, Миша. Несколько раз он болел. Не спрашивай меня, как и чем, но в таких случаях у мадам Алекс лицо делается еще длинней, чем обычно, Его Величество выглядит так, словно все займы рухнули разом, и из Петербурга приезжает целый поезд врачей. Буквально. Однажды у нас в Александровском дворце за день побывало семь профессоров!
— И это тоже не разгоняет твоей скуки? Совсем не веселят чинные доктора, которые приезжают осмотреть цесаревича? А что говорят о нем его сестры? Они вообще знают, что происходит?
— Думаю, что с них взяли слово молчать. Или пригрозили урезать порцию печенья за чаем. Ни слова не говорят. Тут еще кое-что случилось недавно, и я не знаю, как это трактовать. Пропали два яйца, самые красивые.
— Яйца? Пропали? Какие яйца? Особые романовские яйца от особых романовских несушек? — Михаил только руками развел: жизнь царского семейства со стороны производила довольно странное впечатление. Даже он, по убеждениям монархист, хотя и сомневающийся, не был уверен, что в Царском Селе обстановка такая, какая и должна быть.
— Извини, пожалуйста, Миша, мне следовало объяснить толком, — рассмеялась Наташа. — Речь идет о драгоценных пасхальных яйцах работы придворного ювелира Фаберже. Каждый раз на Пасху Его Величество заказывает два новых яйца, одно для своей матери, Марии Федоровны, другое для супруги, мадам Алекс. Так вот, одно из пропавших яиц называется «Великий Сибирский железный путь в 1900 году». Это — чудо! По центру яйца — пояс, на котором выгравирована карта Российской империи, по ней прочерчена Транссибирская магистраль, ее начали строить в 1891 году, чтобы связать европейскую часть России с азиатской. Недостроенные участки пути отмечены пунктиром. Ну а внутри, представь себе, крошечная модель поезда из золота и платины. В составе вагон-церковь Святой Ольги (в честь которой названа старшая из царевен), паровоз с рубиновым фонарем и бриллиантовыми фарами и еще четыре вагончика с окошками из горного хрусталя. На каждом вагоне надпись — ее можно рассмотреть только в лупу! На первом — «Прямое сибирское сообщение», на втором — «Для дам», на третьем и четвертом — «Для курящих», «Для некурящих», указаны количество мест и класс вагона. Но мало того! Есть еще золотой ключик, и если механизм завести, то поезд, сверкая бриллиантовыми фарами, приходит в движение и проезжает несколько метров!
