Дома Яков Иванович Репа набросился на меня с упреками:
— Андрей Васильевич! Мы же договаривались! К чему такая беспечность?! Вы должны быть крайне осторожны!
— Я осторожен, — не слишком учтиво ответил я.
— Хотя бы сообщайте мне о своих намерениях! — попросил он. — Не дай бог, с вами случится что, а мы даже не узнаем, где вас искать!
— Ну, полно вам. — Я взял Якова Ивановича за руку. — Ваш Василий прекрасно осведомлен о моих передвижениях!
— А я вас порадую, — вдруг сказал Репа. — Мы сейчас поедем к Александру Сергеевичу, он кое-что выяснил…
Мы отправились в закрытой коляске к Строгановым. Яков Иванович всю дорогу смотрел на меня с лукавым торжеством, и я предвкушал, что Александр Сергеевич и впрямь приготовил нечто крайне приятное. Однако меня ждало разочарование.
— Имя офицера, Андрюша, мы выяснили.
— Так-так. — Я с воодушевлением потер руки, еще не подозревая о неприятном сюрпризе. — Назовите же скорее негодяя!
— Но ты должен дать слово, что не станешь предпринимать никаких действий в его отношении, — сказал Александр Сергеевич.
Он говорил мягко и смотрел на меня с сердечным участием, как семейный доктор на безнадежно больного пациента. Я заподозрил неладное.
— Помилуйте! Какие действия? Я надеюсь, что злодея арестовали. В крайнем случае арестуют в ближайшие часы…
— Не совсем так. — Старый граф продолжал смотреть на меня с осторожностью. — Я говорил с Федором Федоровичем…
— С обер-полицеймейстером! — вскрикнул я.
Старый граф кивнул:
— Я совершенно уверен, Эртелю можно доверять. Оставив тебя на попечение этого человека, он ничего не знал…
— Но как в такое поверить?! — воскликнул я.
Штабс-капитан Репа с сомнением почесал затылок и пробормотал:
— И впрямь странное совпадение.
— Но назовите же имя, — попросил я.
— Андрюша, ты должен обещать…
— Сперва объясните почему, — потребовал я.
— Очень просто. — Старый граф улыбнулся, словно получил уверенность, что наш спор разрешится к обоюдному удовольствию. — Сейчас арестовывать никого нельзя, иначе спугнем крупную птицу. Пусть заговорщики думают, что они вне подозрения. Тебе нужно обождать совсем немного.
— А с меня обвинения сняли? — спросил я.
— Еще нет, — с сожалением признал Александр Сергеевич. — Нужны доказательства.
— Значит, первый же частный пристав меня арестует. И что же? Сидеть в кутузке?! А ночью приставленный солдат задушит меня!
— Федор Федорович обещал, что в ближайшие дни все прояснится…
— Да! А те четыре тысячи… им тоже обещали, что все прояснится…
— Андрюша, ты должен обождать. И главное, не предпринимать самостоятельных действий!
— Как же обождать? Как же не предпринимать ничего, когда решается моя судьба?! — не унимался я.
— Позволь тебе заметить, — отчеканил старый граф, — если бы не твоя самодеятельность, так и не оказался бы в бедственном положении. Ты же подслушал в доме фельдмаршала о его племяннике Рябченко! Сведения эти скрыл! Никому не сказавшись, отправился на Моховую! И вот чем закончилось дело: и убийства не предотвратил, и сам попал под подозрение.
Он был прав, и тем обиднее стало б мне признать свою опрометчивость, ведь я понимал: нужно рассказать о водопроводе. Нужно прямо сейчас, чтобы потом не краснеть, не сгорать от стыда под отеческим взором Александра Сергеевича.
Но я промолчал. И старый граф, и мои друзья отвели мне никчемную роль. Но я же не глупый недоросль, обязанный дожидаться, пока взрослые дяди обо мне позаботятся. Но они и думать об этом не хотели. Верно, забыли, как, оказавшись в плену у англичан, я в одиночку развернул эскадру адмирала Паркера прочь от российских берегов.
А с другой стороны, скрывая эти сведения, возможно, я подвергаю смертельной опасности еще кого-то. Один человек уже погиб. А его друзья? Что, если его единомышленники сейчас мечутся по столице, не зная, кому довериться?
Я корил себя, полагая, что только тщеславие заставляет меня держать в тайне важные сведения. Старый граф заметил смятение на моем лице и смотрел на меня с беспокойством.
— Да я тебя не виню, Андрюша. Понимаю, хотел как лучше, — начал он успокаивать меня.
Говорить или не говорить? Говорить или нет?
Heus-Deus! А если говорить, то о чем?! Злоумышленники задумали пустить яд в водопровод — но это же всего лишь моя догадка. Вполне возможно, ошибочное умозаключение. Да, император Александр собирается посетить Первопрестольную. И визит его приурочен к открытию водопровода. Но это еще не значит, что заговорщики задумали использовать этот самый водопровод!
Я взглянул на Александра Сергеевича, припоминая, о чем мы спорили? Ах да! Он знал имя драгунского офицера — убийцы, но не соглашался огласить его, пока я не дам слова сидеть безвылазно в доме отставного штабс-капитана Репы. Что ж, обманывать старого графа я не мог. Но и сидеть сложа руки не считал для себя возможным.
— Александр Сергеевич, ничего обещать не буду. Но уповаю на вашу помощь, — сказал я.
На обратном пути Яков Иванович сидел со столь расстроенным видом, что под конец я не выдержал и стал утешать его.
— Не печальтесь вы так, все образумится, — промолвил я.
— Как же мне не печалиться! — воскликнул штабс-капитан. — Я рассчитывал порадовать вас, а вышло все плохонько как! Но вы бы послушались Александра Сергеевича, видит бог, он желает вам исключительно добра и не оставит вашего дела, пока все не разрешится. Он и меня задействовал…
— Признаться, неловко мне, что стесняю вас, — сказал я.
Яков Иванович замахал руками.
— И думать забудьте! Совершенно не стесняете! — и, вдруг улыбнувшись, штабс-капитан сказал: — К тому же я завтра отбываю в Москву. Моя квартира — в полном вашем распоряжении! И Василия своего оставлю вам в услужение.
— Как-то это все неожиданно, — пробормотал я, не понимая, как поездка в Москву связана с моим делом.
— Граф Строганов придумал устроить так, чтобы в пути я как бы случайно встретился с Петром Ардалионовичем…
— С кем?
— С племянником графа Каменского, — уточнил штабс-капитан. — Познакомлюсь с ним, в пути люди быстро сходятся, глядишь, и выведаю что…
— Племянничек этот заложить за воротник большой любитель, — сообщил я.
— Вот тут-то я его и обставлю, — гордо произнес Яков Иванович. — Бог наградил меня такой конституцией, что перепить никому не удается! Обычное дело: противник валится без чувств, а я и захмелеть не успеваю.
Яков Иванович лоснился от удовольствия, радуясь, что использует свой талант на пользу дела. Его глаза светились благодушием, и я вспомнил другие глаза — умные и добрые, глаза человека, решившего довериться Петруше, человека, погибшего из-за моей ошибки. Тревога охватила меня.
— Яков Иванович, может, не стоит вам в Москву, — взмолился я. — Опасное это дело! Человека же убили!
— Да вы не волнуйтесь, не волнуйтесь, Андрей Васильевич, — ответил он с непоколебимой уверенностью. — Мы так хитро придумали дело обставить, будто случайными попутчиками окажемся! Я поеду вперед, а Петр Ардалионович будто бы догонит меня.
Штабс-капитан рассмеялся и потер руки, но вдруг лицо его сделалось озабоченным:
— Только об одном прошу вас, Андрей Васильевич, вы тут будьте поосторожнее. Самое лучшее — не отлучайтесь из дома, — он тяжело вздохнул и добавил: — Ну а уж если пойдете куда, берите Василия с собою. Он человек надежный. И если, не дай бог, что с вами случится, тотчас доложит графу Строганову.
Собственные слова не на шутку расстроили Якова Ивановича. Видимо, штабс-капитан вспомнил о размолвке, случившейся только что между мною и Александром Сергеевичем, так как он опять вздохнул и уставился в окно.
— А я завтра, пожалуй, наведаюсь в Шляхетный корпус, — признался я.
— В Шляхетный корпус? Зачем? — удивился Яков Иванович.
— Поговорю с Михаилом Илларионовичем Кутузовым. Расспрошу, как это графу Каменскому удалось сместить его с должности военного губернатора. Чарторыйский, правда, назвал эту историю фарсом. Но что, если та история и нынешний заговор связаны?..
— Так не нужен вам Михаил Илларионович! Я эту историю знаю лучше, чем кто-либо! — воскликнул Репа, радостный оттого, что вновь оказался полезным.
Карета остановилась у дома штабс-капитана, и мы поднялись в квартиру.
— А давайте-ка для начала на брудершафт! — предложил Яков Иванович.
Я кивнул. Он отдал распоряжение Василию. Тот принес два стакана на подносе и был тут же отправлен с глаз долой. Мы чокнулись, переплели руки, выпили и расцеловались в обе щеки.
— Будем на «ты», — объявил Яков Иванович.
— Так что за история случилась? Какой-то заговор? Там, кажется, участвовал некто Шубин? — спросил я.
Яков Иванович вздохнул, но не тяжело, а как бы с легким разочарованием, словно предвосхищая своим вздохом мое разочарование.
