– В общих чертах.
– Тогда должны знать, что в тысяча девятьсот тридцать седьмом году прямо из своих квартир исчезло много народа. Об их судьбе родным и близким так и не удалось ничего узнать. На их место поселили новых людей. Некоторых из них постигла та же участь, что и предшественников. Но все последующие обитатели квартир жили тихо и мирно, работая на благо родины. Думаю, не нужно лишний раз говорить, что на совести у многих из них были грешки. А у некоторых даже грешищи! Ведь получить жилье в этом доме было очень сложно. Линин муж работал на правительство. Я не знаю точно, чем он занимался, но Ангелина пару раз обмолвилась, что лучше бы ей вообще не выходить за него замуж и прозябать в каком-нибудь бараке, лишь бы не бояться и не прислушиваться к шагам за дверью. Правда, говорила она так только до начала пятидесятых. А когда Сталин умер, заметно повеселела. Так что, я думаю, на совести ее покойного супруга немало человеческих жизней. Возможно, некоторые неупокоившиеся души навещали мою соседку.
– Она и об этом упоминала?
– Нет, конечно. У нас не принято жаловаться на судьбу. Я имею в виду старое поколение. В конце концов, мы прожили неплохую жизнь. Хотя сейчас я имею в виду другое.
– Что же?
– Иногда по ночам, лежа в кровати, я слышал, как внизу раздавались тихие вздохи и негромкие шаги.
– Наверное, Ангелину Семеновну мучила бессонница, – предположила Люда.
– Это исключено, – покачал головой Вячеслав Олегович. – Во-первых, ее спальня в другом месте. А во-вторых, эти звуки я слышал и после того, как ей прописали снотворные препараты. Кстати, начав принимать их, она снова стала нормальным человеком. То есть похожей на себя прежнюю. А то, бывало, выйдешь к подъезду воздухом подышать, а Лина тут же принимается жаловаться, как тяжело жить, когда накануне смерти приходится думать о грешной душе.
– Вы часто встречались?
– Очень редко. Если только случайно. У нас большая разница в возрасте, так что мы никогда не были особенно близки. Это уже в последние годы, когда разница в пятнадцать лет почти не имеет значения, стали больше говорить по душам. И то лишь возле подъезда. А раньше только скажешь «добрый день» или «до свидания» и идешь по своим делам.
– Тогда что за звуки вы слышали? – нахмурилась Людмила. – Кто мог ходить и вздыхать в квартире Ангелины Семеновны?
– Я же говорю – неупокоившиеся души. Здесь их много-о-о… Что, не верите? – усмехнулся старик, заметив, что собеседница по-прежнему хмурится. – А зря. Мой отец много чего рассказывал. Если бы вы знали хотя бы десятую часть того, что известно мне, то не стали бы так недоверчиво относиться к моим словам.
– Так, может, вы с нами поделитесь? – попросила она.
– А вам интересно?
– Очень!
– Что ж, расскажу. Только потом не говорите, что это все мои фантазии…
Отец говорил, что, когда мы въехали в этот дом, сразу подружился с соседями сверху. Хорошая была пара. Правда, бездетная. Мои родители часто проводили с ними свободное время, а я часами скучал дома. Да и чем еще мне было заниматься? Мои одногодки из соседних подъездов не дружили абы с кем, несмотря на то что я проживал в том же доме. В общем, меня не приняли ни в одну компанию. А ребята из других домов нас побаивались. Так я и коротал время в одиночестве.
Как была фамилия тех соседей, я уже не помню. Пусть будут Петровы. Видимо, они чем-то впали в немилость у власти, потому что однажды поздно вечером дядя Вася пришел к моему отцу и долго говорил о том, что им придется уехать. Причем довольно далеко, в глубинку. Иначе нельзя – могут посадить, а то и вовсе расстрелять. Хорошо, что им дали сроку два дня и разрешили выехать в колхоз и там работать на благо страны. Помню, папа тогда очень расстроился. Он все время хлопал дядю Васю по плечу и просил не расстраиваться. Мол, все образуется.
На следующий день соседи над нами все время шумели, топали, двигали мебель. Папа поднялся к ним, чтобы предложить свою помощь, но скоро вернулся озадаченный. К вечеру шум утих, хлопнула дверь, и Петровы навсегда распрощались со своей уютной квартирой. Отец же продолжал хмуриться, время от времени поглядывая вверх, как будто его что-то тревожило. Уже поздно вечером родители заперлись на кухне, чтобы посекретничать, думая, что я уснул. Но мне было любопытно, что же так тревожит папу, и я потихоньку подобрался к кухонной двери. Как раз вовремя, чтобы услышать разговор.
– Так что тебя волнует? – спросила мама, гремя чашками.
– Не знаю, Надя. Но сердце болит.
– Отчего же?
– Боязно мне за Василия. И за Регину тоже.
– А чего за них бояться? Они, поди, уже на новом месте жительства.
– Если бы так… Регина оставила тебе адрес?
– Нет. Да и как она могла его оставить, если им самим не были известны ни улица, ни номер дома? Только название деревни – Красная Речка.
– А есть ли такая деревня-то?
– Олег, я тебя не понимаю. Ты что, сомневаешься в Васиных словах?
– Нет, Надя. В Васе и его словах я ни капли не сомневаюсь. А вот в том, что Петровы действительно отправились на новое место жительства, – очень!
– Что ты такое говоришь? – Мама понизила тон, так что следующие слова я едва различал. – Уж не думаешь ли ты, что их… – Она не договорила и замолчала.
– А вот послушай, что я тебе скажу, – почти шепотом продолжил отец. – Когда начали шуметь, я поднялся наверх, чтобы предложить свою помощь. Правда, мы еще с вечера договорились с Василием, что я зайду только попрощаться, а мебель они перетаскают сами. Но я все равно поднялся. Так вот, ни Васи, ни Регины в квартире не было, зато там суетились несколько крепких неулыбчивых парней. Они и выносили мебель, причем совсем с ней не церемонясь. И ободрали весь паркет, вытаскивая громадный шкаф, который стоял в гостиной. Я спросил, где Василий, а один из парней ответил, что хозяева уже уехали, а им велели собрать вещи и доставить по месту назначения.
– И что же тебя во всем этом тревожит?
– Откуда взялись эти парни? – срывающимся голосом спросил папа.
– Так грузчики, наверное.
Но папа не согласился:
– На грузчиков они были похожи так же, как я на дирижера. Да и взгляд у них был непростой – цепкий, жесткий. Не-е-ет, это точно не грузчики были. И потом, Вася никуда не собирался ехать, пока собственноручно не упакует вещи. Ты же знаешь, как Петровы дорожили своей мебелью.
– Тогда кто же такие мужчины в их квартире? – испуганно спросила мама.
– Думаю, те самые люди, которые велели Васе и Регине выметаться из города.
– Ты имеешь в виду… контору?
– Да, ее. Только говори тише. Здесь и у стен есть уши.
Я, помнится, в тот момент испуганно огляделся, ища эти самые уши. Но, естественно, ничего не увидел и успокоился.
– Олег, я думаю, тебе лучше обо всем этом забыть, – неожиданно твердым голосом заявила мама. – Ничего не было. Ты ничего не видел и ни о чем не знаешь. Понятно?
– Можешь ничего мне не говорить, – мрачно сказал папа. – Я и сам все знаю.
– Олежка, а за что их, а? – через некоторое время спросила мама.
Я-то уж было решил, что разговор окончен, и хотел идти в свою комнату, но тут же притормозил, ожидая продолжения.
– А для нашей власти, Надя, причина не нужна. В том-то и беда!
– Как же так? Ты тоже работаешь на эту власть. Неужели и нас могут так же… – Мама снова замолчала, и я услышал, как звякнула чашка о тарелку.
– Не говори глупости! – рассердился папа. – С нами все будет хорошо. Я никогда не говорю лишнего и всегда поддакиваю начальству.
– Как противно!
– Да, Надя, противно. Но жить-то хочется!
Больше в тот день я ничего не услышал.
Следующий разговор родителей произошел через три дня. Это была суббота. Папа весь день сидел дома, а мама куда-то уходила, вернулась только к девяти вечера. Отец едва дождался ее возвращения. Он хотел ей прямо в прихожей что-то сказать, но покосился на меня и промолчал. А в половине десятого, когда я лег спать, родители снова уединились на кухне. Только я и глаз не сомкнул, а по старой привычке осторожно подошел к двери и замер, обратившись в слух.
– Надя, пока тебя не было, я тут задремал… – начал папа, как обычно, очень тихо.
– Только не говори, что тебе снились кошмары, – почти весело откликнулась мама.
– Если честно, даже и не знаю, как это назвать.
– Назвать что?
– То, что случилось.
– Ну-ка, ну-ка, Олег Батькович, рассказывайте, что вас так беспокоит, – попыталась пошутить мама.
Но отец оставался серьезным.
– В общем, задремал я. Славка во дворе был, гулял. И вдруг я слышу сквозь сон – у Петровых музыка играет.
– Как? – удивилась мама. – Неужели в их квартиру уже кто-то въехал? Не может быть, мы бы заметили.
– Да ты дослушай! – крякнул от досады папа. – Лежу я и не понимаю, на самом ли деле слышу музыку или она раздается в моем мозгу. Кое-как прогнал я от себя дрему и прислушался – точно, музыка. И раздается именно от Петровых. Ну, ты же знаешь, они всегда заводили граммофон прямо над нашей комнатой… И так мне стало страшно, что не передать.
