В качества Ленокса, которые позволили ему в его эпоху стать, пожалуй, самым выдающимся детективом-любителем, входила, в частности, его память. Он без малейшего напряжения припоминал места совершения преступлений, лица и уж тем более записки своих друзей. Записка леди Джейн гласила:
Милый,
ты не заглянешь до ужина, где-нибудь в начале седьмого? Кое-что случилось. Пожалуйста, Чарльз.
Твоя верная и т. д.
Джейн.
После секундной тревоги Ленокс решил сохранять спокойствие. Близкие друзья посылают подобные записки друг другу по самым пустячным поводам. Он все больше приходил к убеждению, что это так и есть: какая-нибудь из ее племянниц влюбилась в неподходящего человека, какой-нибудь из ее племянников влез в карточные долги — обычные причины, когда она искала совета у Ленокса.
Дворецкий леди Джейн был неимоверным толстяком по фамилии Керк. Он поступил к ней на службу тогда же, когда Ленокс нанял Грэхема, и с той поры дворецкие поддерживали тесную дружбу, хотя Грэхем как будто давал понять, что чуть-чуть не одобряет обжорство Керка. Теперь Керк открыл дверь на стук Ленокса с более озабоченным видом, чем обычно, и проводил его в гостиную, где леди Джейн сидела в ожидании.
Она была очень миловидной женщиной, почти бледной, с темными волосами, розовыми щеками и алыми губами. Ее глаза были серыми, часто словно посмеивались, но никогда не бывали саркастическими, и в них светился ум. Она была в обычной своей белой блузке и в серой юбке.
Ее мужем был капитан лорд Джеймс Грей, граф Дийр, и она вышла за него, когда им обоим было по двадцать. Почти сразу же он погиб в схватке на индийской границе, и с тех пор она жила в Лондоне одна, хотя часто гостила у своих родных, которые были соседями Леноксов в Сассексе.
Второй раз замуж она не вышла и считалась одной из законодательниц лучшей части высшего света. Таково было уважение к ней, что никто не осмеливался даже шепотом задать вопрос о ее дружбе с Леноксом, которая была долгой и очень близкой — пожалуй, самой близкой и в ее жизни, и в его, но, безусловно, несколько странной, учитывая общепринятые ограничения, управлявшие отношениями между мужчинами и женщинами. Ленокс полагался на нее как на умнейшую и добрейшую из всех, кого он только знал.
Гостиная леди Джейн была эквивалентом библиотеки Ленокса, и он наизусть мог бы перечислить все, в ней находившееся. Довольно широкая комната, тоже выходившая окнами на улицу. Правую сторону увешивали картины с сельскими пейзажами, а в дальнем конце был камин, почти достигавший потолка, с бронзовой статуей герцога Веллингтона на каминной полке, слева же стояло бюро. На середине комнаты располагались кушетки, и на одной из них, розовой, всегда сидела леди Джейн.
И она сидела там, когда вошел Ленокс.
— Ах, Чарльз! — сказала она, вставая и бросаясь к нему.
Дело было не в заблудшем племяннике, сразу понял он. Произошла какая-то серьезная беда. Он взял ее руки в свои и подвел к кушетке.
— Ты уже пила чай? — спросил Ленокс.
— Нет, я совсем забыла, — ответила она. — Керк…
Она умолкла и поглядела на Чарльза, все еще сжимая его руки.
— Керк, — сказал он дворецкому, по-прежнему стоявшему в дверях. — Принесите нам два стаканчика теплого бренди. И пусть кто-нибудь займется камином. А затем принесите нам чаю и чего-нибудь перекусить.
— Слушаю, сэр.
Ленокс посмотрел на леди Джейн и улыбнулся ей.
— Все будет хорошо, дружище.
— Ах, Чарльз, — снова сказала она с отчаянием.
Вошел лакей и подал им по стаканчику в серебряной оправе. Леди Джейн осушила свой стаканчик, а затем и стаканчик Ленокса, который он отдал ей, а лакей тем временем орудовал кочергой в камине. Затем она заговорила:
— Нелепо, я знаю, но у меня такое ощущение, будто я в шоке.
— Что случилось, дорогая? — спросил Ленокс.
— Ты помнишь девушку по имени Пруденс Смит, Чарльз, мою горничную? Мы называли ее Пру.
Он помолчал, вспоминая.
— Нет, не помню, — сказал он.
— Месяца три назад она ушла в услужение к Джорджу Барнарду, потому что ее жених — один из его лакеев.
— И что с ней случилось?
— Она умерла, — сказала леди Джейн и допила последний глоток бренди в стаканчике, чтобы успокоить нервы.
— Я крайне сожалею, — отозвался он.
— Я знаю, — сказала она. — Это так ужасно!
— Тебе известна причина ее смерти?
— Мне кажется — яд. Вот что сообщила наша горничная. Это она услышала о случившемся.
— Убийство?
— Или самоубийство. Я не знаю.
— Ужасно!
— Не будет ли слишком…
— Ни в коем случае.
— Я надеялась…
— Конечно же, — сказал он.
Ленокс выглянул наружу. Начать придется сейчас же. Снег валил еще более густо, уже почти стемнело, но он обернулся к ней с бодрой улыбкой и сказал:
— Пожалуй, мне лучше пойти, пока след еще свеж.
Она улыбнулась сквозь слезы.
— Ах, Чарльз! Ты так добр. Особенно в столь холодный день.
Он посидел с ней еще несколько минут, говоря о том о сем, стараясь развеселить ее, а потом попросил у Керка свою шляпу. Леди Джейн проводила его до двери и помахала на прощание, когда он сел в кеб и приказал извозчику везти его на Бонд-стрит.
Джорджу Барнарду это не понравится, размышлял Ленокс по дороге. Он отличался колоссальной гордостью, которая равно распространялась и на прекраснейшие его картины, и на неизменнейшие кастрюли и сковородки в его кухне. Смерть от яда в его доме при его собственном властном понятии о законе и порядке и его несгибаемой уверенности, что практически весь мир сообразуется с его часами!
Он был политик, в прошлом член Парламента, хотя последнее время получал назначения на более постоянные посты в правительстве. Он и Ленокс были друзьями, а точнее сказать — знакомыми, и часто приходили в соприкосновение. Леноксу чуть-чуть недоставало честолюбия, чтобы числиться среди вернейших друзей Барнарда. А к тому же он начинал при избытке денег.
Барнард, по контрасту, вырос в обедневшей респектабельности средних классов где-то чуть южнее Манчестера — далеко-далеко от Уайтхолла. Как он приобрел свои деньги, оставалось великой тайной, и лондонское избранное общество постоянно гадало об этом. Некоторые говорили, что первые свои капиталы он нажил игрой на бирже или — о, ужас! — торговлей, но даже будь то или другое правдой, он уже давно отряхнул этот прах со своих ног. В Лондоне он водворился в качестве консервативного члена Парламента, но быстро сменил избираемое правительство на неизбираемые посты.
В данное время Джордж Барнард пребывал директором Королевского монетного двора, в должности, которую когда-то занимал сэр Исаак Ньютон, чем объяснялось то, что он принялся скупать на аукционах вещи бессмертного физика. На посту директора Монетного двора он показал себя превосходно, трудясь в поте лица — по мнению большинства, видимо, из-за бескорыстной любви к объекту своих трудов — деньгам.
Единственной причудливой страстью Джорджа Барнарда были орхидеи. Его дом увенчивала стеклянная оранжерея, куда он допускал лишь немногих, и где он с нежностью культивировал свои цветы, расщепляя их прелестную окраску в поисках идеально тонкого оттенка, тщательно следя за дозами воды и солнечного света, получаемыми каждым растением. В свои редкие отпуска он отправлялся в далекие путешествия в поисках экземпляров не менее редких. Географические направления для него роли не играли — если, конечно, не определить какой-нибудь вид орхидеи как географическое направление.
Тут Ленокс мог отдать ему должное: в области избранной им страсти его отличала щедрость. Приезжая на званый вечер, он преподносил хозяйке дома цветок исключительной красоты и редкости, выбранный в полном соответствии с ее темпераментом и стилем. Но в его доме хозяйки не было: Барнард оставался завзятым холостяком.
Поговаривали, что светское расписание Джорджа Барнарда легко установить, прослеживая его орхидеи от адреса к адресу. В зависимости от того, к кому вы обращали свой вопрос, эту его манеру называли или очаровательной, или приторно-слащавой. Ленокс придерживался в этой дилемме нейтралитета, хотя не будь Барнард таким респектабельным, таким надежным, таким незапятнанно безупречным, он, на взгляд Ленокса, выглядел бы зловещим.
К тому времени, когда кеб остановился перед домом Барнарда, часы Ленокса дотикали почти до семи. Ведь прежде он заехал на Бонд-стрит, чтобы забрать своего друга Томаса Мак-Коннелла, а это заставило его сделать порядочный крюк.
Как он совершенно верно догадался, первым решением Барнарда было вызвать из Скотланд-Ярда полицейского достаточно высокого чина. И судя по остановившемуся у дома другому экипажу, представлялось вероятным, что это Дженкинс, молодой сыщик. При иных обстоятельствах Ленокс не имел бы ничего против его присутствия, однако он догадался, и опять-таки совершенно верно, что владелец дома велел Дженкинсу приехать одному. Суть сводилась к борьбе между потребностью Барнарда сохранить все под спудом и его потребностью проявить свою власть. Если Барнард устроил все по-своему, не будет ни врача, ни положенного осмотра помещения, а только категоричное распоряжение покончить с делом, и побыстрее.
