Потому-то Леноксу и понадобилось непременно захватить с собой Томаса, врача по профессии.
Дом был очень большой, желтый, из тех, которые иногда называют особняками. Над дверью красовался аляповатый герб (Ленокс всякий раз морщился, когда видел его), каждое из десятков окон светилось. У Барнарда всегда был избыток гостей. Кроме того, он устраивал вечера для избранных, и уже приближалось время знаменитого ежегодного бала.
Ленокс осторожно вылез из экипажа, остерегаясь слякотного месива у тротуара. Еще совсем недавно он радостно предвкушал ужин и вечер в своей библиотеке, но эта утрата не могла заглушить пробуждающееся волнение в мыслях: как знать, что поджидает его внутри этого дома, куда оно поведет его и как завершится? Он любил свою работу.
Барнард стоял на крыльце, занятый серьезнейшей беседой с молодым сыщиком, когда заметил приближающихся Ленокса и Томаса.
— Чарльз! — воскликнул он.
— Джордж, как вы? — сказал Ленокс. — Соболезную по поводу произошедшего.
— Ужасно. И в моем доме. Без конца неприятности, знаете ли.
— Девушка прислуживала наверху?
— О, да! Всего две недели или около того, иначе я бы сумел заметить такую возможность и предотвратить ее.
— Разумеется, — сказал Ленокс. Барнард уже присочинял: ведь леди Джейн сказала, что прошло три месяца. — Я здесь потому, что Джейн попросила меня помочь.
— В этом нет необходимости, — отрезал Барнард. Возникла пауза. — И как Джейн?
— Неплохо, насколько я могу судить.
— Тем не менее, никакой необходимости нет. Ни малейшей. Этим занимается Дженкинс, человек, на которого можно положиться. — Он говорил так, будто Дженкинса тут не было.
— Вы знакомы с Томасом Мак-Коннеллом, Джордж?
— Не имел этой чести. Джордж Барнард, — ответил он, протягивая руку.
— Очень рад, — сказал Томас, который знакомился с Барнардом уже десятки раз.
Наступило короткое молчание, а затем Ленокс снова заговорил.
— Тем не менее, Джордж, — сказал он, — вы не станете возражать, если мы поглядим сами? Чтобы успокоить Джейн.
Барнарда эта просьба заметно встревожила, и он помолчал, прежде чем ответить. Он прикидывал, насколько желание угодить леди Джейн, у которой он хотел быть на хорошем счету, перевешивает досаду из-за появления Ленокса. Наконец он сказал:
— Ради Джейн, пожалуй. Но Дженкинс уже обо всем позаботился. Говорит, нам нужен врач, но я не понимаю зачем. Самоубийство, вне всякого сомнения.
— Самоубийство? — переспросил Томас.
— Самоубийство, — сказал Барнард категорически. — Есть записка, ясная как божий день. Но входите, если вам угодно.
— Спасибо, Джордж.
Он вошел в дом вместе с Томасом и Дженкинсом, а Барнард направился к величественной лестнице, видимо, выбросив их из головы. Леноксу этот парадный вестибюль был хорошо знаком по началам и концам званых вечеров, но теперь он впервые сосредоточил внимание на небольшой вызолоченной двери сбоку, которая с обратной стороны была гарантированно сколочена из дешевого дерева и пряталась под огромным зеркалом, одна из десятка укромных дверей, замаскированных по всему дому и ведущих вниз, на половину слуг.
Он открыл эту дверь, и из нее повеяло ароматами кухни. Барнард всегда умел угощать, этого у него не отнимешь.
Когда они спустились вниз, Ленокс подождал, пропуская Дженкинса вперед. Но, видимо, тот хотел сначала поговорить.
— Большая честь познакомиться с вами, мистер Ленокс. Нас ведь так официально и не познакомили.
— Для меня это тоже большая честь, — сказал Ленокс инспектору.
Томас отступил влево и отхлебнул из фляжки, и Дженкинс поспешил следом.
— Вот сюда, вниз, — сказал он.
— Я знаю, — ответил Томас. — В домах с такой планировкой спальни слуг всегда слева, а кухня всегда справа.
Ленокс улыбнулся про себя и последовал за ними.
Они шли по чистому, хорошо освещенному коридору, несколько более широкому, чем ожидал Ленокс, с небольшими рисунками цветов в простенках между дверями. Некоторые двери были украшены теми или иными личными приметами: вышивка, гласившая «САРА», гирлянда, прикрученная к верхней петле. Кухонный шум позади все больше замирал, но до них продолжали доноситься звуки хлопотливой жизни дома.
Дверь в конце коридора была чуть приоткрыта. Томас остановился и спросил у Дженкинса, та ли это комната, и Дженкинс ответил, что та. Затем они в первый раз отступили, пропуская Ленокса вперед. Он надел кожаную перчатку на правую руку и распахнул дверь.
— Зачем перчатка? — поинтересовался Дженкинс.
Мак-Коннелл ответил за своего друга:
— Появился новый метод для ведения расследования — отпечатки пальцев. Вы о нем слышали?
— Нет.
— Человек по фамилии Гершель, магистрат в Индии, распорядился, чтобы арестанты рядом со своими подписями оставляли отпечаток ладони. Вначале — просто чтобы напугать их и заставить сознаться. Но затем он заметил, что отпечатки пальцев имеют свои индивидуальные отличия, и решил ограничиться ими вместо ладони целиком. Очень хитроумно. Пока еще дальше проб и ошибок дело почти не продвинулось, но мы с Леноксом согласны, что в этом что-то есть.
Дженкинс поглядел на тыльную сторону своей ладони.
— Отпечатки пальцев?
— Поверните руку, — сказал Мак-Коннелл с улыбкой.
— А! — воскликнул Дженкинс. — По-моему, я понял, что вы имеете в виду!
Ленокс тем временем вошел в спальню, готовясь осмотреть ее. Они увидели перед собой скромно убранную комнатку, ничем не примечательную, если вам доводилось видеть комнатки служанок, как и мертвые тела вроде лежавшего на кровати.
Но прежде — комната, подумал Ленокс. Трупы он обычно оставлял напоследок, потому что окружающие их улики могли скорее исчезнуть за короткий промежуток времени.
Комната выглядела совершенно квадратной и, несомненно, по форме и размерам была такой же, как все другие, выходившие в этот коридор. Справа к стене уютно прижималась узкая кровать. Слева, почти не оставляя прохода, стояли стол, комод и швейный столик. Высоко слева в задней стене было средней величины окно.
Комната, если возможно, выглядела еще более аккуратной, чем верхние этажи дома, загроможденные дорогими ошметками жизни Барнарда. На столе — ничего, кроме четырех предметов, которыми он займется чуть позже; и на комоде ничего, однако надо будет проверить все ящики; на швейном столике лежали обрывки ниток, но собранные в пучочек.
Что говорила комната о жертве? Либо девушка была крайне аккуратной, либо у нее было очень мало вещей, причем второе выглядело вероятнее. Однако она не была лишена вкуса: над кроватью прилеплена литография Гайд-парка, которую она, возможно, купила, гуляя в свои свободные полдня, или же получила в подарок от поклонника. И, открывая с помощью носового платка ящики комода, Ленокс убедился, что свою одежду она содержала в елико возможном порядке. Кроме вкуса, ее могла отличать и личная гордость.
Томас с Дженкинсом стояли в дверях, и даже когда Ленокс отошел в дальний угол, только прищурились еще более внимательно.
— Достаточно широкое для худого мужчины, — сказал Дженкинс, и Ленокс, не оборачиваясь, кивнул.
Дженкинс подразумевал средней величины окно, которое осматривал Ленокс. За ним открывался вид на шагающие по улице ноги почти на прямом пути к колесам его собственного экипажа. Окно, как сказал Дженкинс, было достаточно велико, чтобы в комнату мог проникнуть мужчина, или точно так же женщина могла бы выбраться наружу. Оно было распахнуто. В такой холодный день.
— Снаружи, вероятно, все слишком истоптано, чтобы удалось хоть что-то разглядеть. Царапины на подоконнике, которые нам стоит взять на заметку. Не понимаю, откуда они взялись. Он скользкий, как и пол под ним, но, вероятно, причиной растаявший снег. Дженкинс, — добавил Ленокс, — кто-нибудь из слуг заходил сюда?
— Нет, — сказал молодой инспектор. — Едва труп обнаружили, как мистер Барнард поставил у двери экономку. А экономка эта, видимо, смахивает на железную деву.
— А вы знаете, что такое железная дева,[1] сэр? — спросил Томас.
Дженкинс порозовел, не ответил, а сказал Леноксу:
— Никто из слуг, нет, сэр.
— А мистер Барнард не говорил вам, трогал ли он здесь что-то сам?
— Сказал, что нет. Брал только записку, вон ту, на столе.
— Так-так, — отозвался Ленокс.
Открытое окно сбивало его с толку, но, разумеется, потом все станет ясным. Он вернулся в центр комнаты и опустился на четвереньки. На полу не было ничего — ни пылинки, так сказать — ни под столом и комодом, ни под швейным столиком, ни на свободном пространстве. За одним исключением: на середине комнаты чуть сбоку от стола на полу были три-четыре пятнышка от чего-то. Он царапнул одно ногтем. Воск.
Он на секунду задумался над этим, отложил на будущее, а затем досконально исследовал пространство под кроватью, проведя пальцами по матрасу снизу и посветив свечой во все темные уголки.
