Возле коновязи торчал из земли кол. К нему была прибита зеленая сосновая доска, на которой кто-то густой белой краской накарябал слова: «Таверна и фактория».
— Еще и таверна! — произнес старший, беря у Мэтью вожжи, будто его руки могли хоть сколько-нибудь ускорить приближение фургона к коновязи. — Все-таки сегодня вечером мы поедим горячего!
Одна из лошадей возле сарая заржала. Внезапно отворился ставень, и оттуда выглянуло плохо различимое лицо.
— Здравствуйте! — позвал старший. — Мы хотели бы пере…
Ставень с треском захлопнулся.
— …ночевать, — договорил он. И потом, когда кони последним усилием дошли до коновязи, сказал: — Тпру! Стоять! — Он внимательно рассматривал ставень. — Не слишком гостеприимно для трактирщика. Ну что ж, мы уже здесь, и здесь мы и останемся. Верно, Мэтью?
— Да, сэр.
Это прозвучало не слишком убежденно.
Старший слез с сиденья. Сапоги сразу увязли по щиколотку в грязи. Он привязывал вожжи к коновязи, пока Мэтью слезал. Даже погрузившись на два дюйма в грязь, Мэтью был выше своего спутника — десять дюймов сверх пяти футов, то есть исключительно высокий был молодой человек, а его спутник имел более нормальный рост — пять футов семь дюймов.
Послышался грохот засова. С театральным размахом распахнулась дверь.
— Добрый день, добрый день! — произнес человек, стоящий на пороге. Одет он был в заляпанную куртку из оленьей кожи поверх коричневой рубахи, бриджи в серую полоску и кричащие желтые чулки, вылезающие из доходящих до половины икры сапог. Он широко улыбался, показывая кривые колышки зубов на круглом, как каштан, лице. — Заходите, погрейтесь!
— Такой день никак не назовешь добрым, но мы с радостью обогреемся у огня.
Мэтью и его старший спутник поднялись на две ступени крыльца. Трактирщик отодвинулся и придержал для них дверь. Еще не успев до него дойти, оба путника пожалели, что аромат сосны недостаточно силен, чтобы перекрыть омерзительный запах немытого тела и грязной одежды хозяина.
— Девка! — заорал он кому-то внутрь таверны, как раз когда ухо Мэтью оказалось на пути этого свинцово-оловянного голоса. — Подбрось в огонь еще полено, да пошевеливайся!
Дверь закрылась за спиной гостей, отсекая свет. Внутри было так темно, что двое путников могли разглядеть лишь пляшущие язычки огня. Дым не весь уходил в трубу: львиная доля его осталась в зале и повисла грязными серыми слоями. Мэтью показалось, что какие-то еще фигуры движутся вокруг, но глаза у него слезились от дыма. В спину ему уперлась узловатая рука.
— Давайте, давайте! — поторопил его трактирщик. — Не напускайте холоду!
Приезжие подобрались ближе к очагу. Мэтью при этом ударился о край стола. Кто-то — приглушенный голос — что-то сказал, кто-то засмеялся, и тут же смех перешел в режущий кашель.
— Эй, вы там, ведите себя прилично! — рявкнул трактирщик. — Среди нас джентльмены!
Старшему из приехавших пришлось несколько раз прокашляться, освобождая легкие от едкого дыма. Он встал у края мерцающего очага и стянул с себя мокрые рукавицы; глаза его слезились.
— Целый день мы сегодня ехали, — сказал он. — От самого Чарльз-Тауна. Уже боялись, что придется нам увидеть красные лица вместо белых.
— Ага, сэр, тут краснокожие дьяволы так и кишат. Только вы их не увидите никогда, если они не захотят, чтобы их видели. А я — Уилл Шоукомб, и здесь моя таверна и фактория.
Старший из двоих сообразил, что сквозь дымный воздух ему протянута рука для пожатия. Он взял ее и ощутил ладонь, твердую, как квакерское седло.
— Меня зовут Айзек Вудворд, — ответил он. — А это — Мэтью Корбетт.
Он кивнул в сторону своего спутника, растиравшего в этот момент замерзшие руки.
— Из Чарльз-Тауна, говорите? — Лапа Шоукомба все еще сжимала ладонь собеседника. — И как оно там?
— Жить можно. — Вудворд высвободил руку и не сразу смог отогнать мысль, сколько раз придется ее мыть с мылом, пока уйдет эта вонь. — Но последнее время там в воздухе запахло тревогой. Ходят слухи жаркие и холодные, испытующие дух.
— В наших местах дожди никак не кончатся, — сказал Шоукомб. — То парит, то промокаешь до костей.
— Конец света, не иначе, — вмешался в разговор кто-то — тот самый приглушенный голос. — В такое время года — и одеяла надевать. Дьявол свою жену бьет, вот что.
— А ну тихо! — Темные глазки Шоукомба прорезали тьму в сторону голоса. — Много ты понимаешь!
— Я читал Библию, я знаю слово Господне! Конец времен, и всякая мерзость творится, вот что!
— Щас я тебе скажу свое слово, надолго запомнишь!
Лицо Шоукомба при свете мерцающих углей исказилось плохо сдерживаемой яростью. Вудворд заметил теперь, что трактирщик — широкоплечий, приземистый мужчина, ростом, быть может, пять футов шесть дюймов, с широкими мощными плечами и грудью, как пивная бочка. У Шоукомба на голове была непослушная путаница каштановых волос, пораженная сединой, на лице торчала серая щетина, и выглядел он как человек, с которым лучше не шутить. Акцент — хриплый и визгливый — сказал Вудворду, что этот человек не слишком далеко ушел от своих родных доков на Темзе.
Вудворд глянул в сторону знатока Библии, и Мэтью посмотрел туда же. Сквозь клубы дыма едва виднелась сгорбленная фигура с белой бородой, сидящая за одним из грубо сколоченных столов зала. Глаза старика отражали красный свет очага и посверкивали, как раздутые угли.
— Если еще раз вякнешь, я тебя в чулан засуну! — пообещал Шоукомб.
Старик было открыл рот, но у него хватило ума сдержать эмоции. Когда Вудворд снова повернулся к трактирщику, тот застенчиво улыбнулся — краткий миг демонстрации гнева миновал.
— Мой дядя Абнер, — сказал Шоукомб заговорщицким шепотом. — У него не все дома.
Из мрака возникла еще одна фигура, протиснулась мимо Мэтью и Вудворда к очагу, обрамленному почерневшими камнями. Эта личность — худая, несильная, ростом вряд ли больше пяти футов — была одета в мшисто-зеленую рубашку и имела длинные темно-каштановые волосы. В пламя полетел кусок сосны и охапка веточек с иголками. Перед глазами Мэтью оказался бледный профиль юной девушки с длинным подбородком, неухоженные волосы упали на лицо. Она не обратила на него внимания и быстро пошла обратно, исчезнув в полутьме.
— Мод! Ты зачем вообще здесь находишься? А ну быстро рому джентльменам!
Эта команда была брошена другой находящейся в зале женщине, сидевшей около старика. Послышался скрип отодвигаемого по деревянному полу стула, приступ кашля, перешедший в судорожный вздох, а потом Мод — костлявый седовласый призрак в платье, напоминавшем два сшитых джутовых мешка, — бормоча и квохча себе под нос, потащилась из зала к дверям по ту сторону очага.
— Спаси Христос наши задницы! — рявкнул Шоукомб вслед этому жалкому зрелищу. — Ну будто мы никогда не видели живого человека, который хочет есть и пить! Тут у нас таверна, или ты про это не слышала? — Резко меняя настроение, он снова обернулся к Вудворду с надеждой на лице: — Вы останетесь ночевать у нас, господа? Есть удобная комната как раз для вас, и почти даром — всего несколько пенсов. Кровать с отличным мягким матрасом, чтобы спина отдохнула от такой дальней дороги.
— Можно мне задать вопрос? — решил вмешаться Мэтью, пока еще не ответил его спутник. — Далеко отсюда до Фаунт-Рояла?
— До Фаунт-Рояла? Это, молодой хозяин, часа два ехать или три — по хорошей дороге. А при такой погоде, я так скажу: вдвое, наверное. И темнеет уже. Я бы не рискнул встречей с Одноглазым или с краснокожими дикарями без факела или мушкета. — Шоукомб снова перенес внимание на старшего из двух путников. — Так будете ночевать?
— Да, конечно. — Вудворд принялся расстегивать тяжелое пальто, — мы были бы, если б поехали дальше по темному времени.
— Так вам, я думаю, надо багаж занести? — Улыбку Шоукомба будто слизнуло, пока он поворачивал голову. — Абнер! Оторви задницу от стула и принеси их вещи! И ты, девка, тоже!
Девушка стояла, прислонившись к стене, опустив голову и скрестив на груди голые руки. Она не издала ни звука, но пошла под рев Шоукомба к двери. На ногах у нее были сапоги до колен из оленьей шкуры.
— Свинью на улицу в такую погоду не выгонишь! — пожаловался Абнер, крепко цепляясь за стул.
— Погода как раз для такого борова, как ты! — возразил ему Шоукомб, и снова из глаз его блеснули кинжалы. — Быстро иди и принеси!
Бормоча себе в бороду, Абнер с трудом поднялся и захромал вслед за девушкой, будто ноги у него были поражены каким-то увечьем.
Мэтью хотел было спросить Шоукомба, кто такой Одноглазый, но не мог примириться, что девушка и старик — особенно девушка — будут возиться с тяжелыми сундуками.
— Я должен помочь.
Он направился к двери, но Шоукомб схватил его за локоть:
