Ознакомительная версия.
Арест
Не прошло и часа, как Соколов подходил к своему дому на Садовой-Спасской.
Дворник Платон, маленький, с вечно обветренным лицом, поливал из шланга тротуар. Завидя графа, как-то по особенному посмотрел на него, торопливо сдернул с лысины холщовый картуз:
— Здравия желаю, ваше сиятельство!
Соколов поднялся на лифте на высокий этаж. Горничная Анюта всплеснула руками:
— Вот радость, барин приехал!
Приготовь, красавица, для меня ванну и отправляйся на Тверскую к Елисееву. Купи там копченых угрей. Смотри, чтоб свежие и жирные были. Завтра утром повезу их в Мытищи, Мария Егоровна пожелала отведать.
Через пятнадцать минут Анюта понеслась к трамвайной остановке — возле триумфальных Красных ворот. Здесь ходил маршрут первый: от Курского вокзала к вокзалу Александровскому, через всю длинную Тверскую.
Соколов залег в ванну, но вскоре, к своему удивлению, услыхал дверной звонок. «Небось Анюта забыла чего!» — решил Соколов. Чертыхаясь, вылез из воды, набросил на плечи роскошный персидский халат и распахнул двери.
На пороге стояли двое офицеров в жандармской форме. Соколов с особым любопытством взглянул на одного из них: лицо поручика с длинной кадыкастой шеей показалось ему знакомым. Это был Сильвестр Петухов, который в свое время дал повод хохотать над собой всей Москве.
(Читателям моей книги «Граф Соколов — гений сыска», уверен, памятна сценка, произошедшая в консерватории. Тогда Соколов, причинив некоторые увечья, вышвырнул из своей ложи этого самого поручика. Дело в том, что тот явился во время концерта и невежливо требовал немедленной явки Соколова к генерал-губернатору Гершельману. После такого скандала щепетильный генерал-губернатор перевел Петухова в охранку.)
И вот теперь — новая встреча. Петухов был злорадносчастлив. Он решительно шагнул в квартиру и фальцетом отчеканил:
— Господин Соколов, вас приказано срочно доставить в охранное отделение. Одевайтесь! — При этом он не вынимал правую руку из кармана. Соколов смекнул: «Револьвер у него там!» Вслух лениво произнес:
— А коли я не пойду?
— Мне приказано вас доставить, и я доставлю! А в рассуждения входить не намерен. Повторяю: одевайтесь, живо!
Другой гость, приземистый, с бульдожьим лицом, рявкнул:
— Без разговор-ра, повор-рачивайтесь!
«Чем я провинился перед жандармами?» — размышлял Соколов, натягивая под пристальными взглядами жандармов исподнее.
Стали спускаться по лестнице.
— А почему наручники на меня не надели? Вы, господин Петухов, обязаны знать, что порой я весьма буйным бываю. Особенно когда мне бесцеремонно мешают.
Поручик намек понял, налился кровью, опустил голову, но не проронил ни слова. Тот, что с бульдожьим лицом, прохрипел:
— Сказано: не рассуждать!
У подъезда их ожидала пролетка. Рядом крутился дворник Платон. Соколов помахал у него перед носом кулачищем:
— Известил, подлец, о моем прибытии? Ну, да я тебя головой в унитаз обязательно засуну! И воду спущу.
Пролетка весело неслась по Мясницкой. Соколов, сжатый с обеих сторон жандармами, горою возвышался над ними. Он лениво спросил:
— А у вас, кстати, есть ордер на мой арест?
Поручик с плохо скрываемым злорадством ответил:
— И ордер, и все, что положено, вам будет предъявлено у начальника охранного отделения полковника Сахарова.
Соколов протянул:
— Да вы, судари, закон, стало быть, нарушаете? Знал бы, так я с вами не поехал. Вы мне ванну принять помешали. Мало я в свое время кое-кого учил. И мой друг Коля Жеребцов на ваше воспитание, Петухов, силы не жалел. Помните, господин поручик, как вы приперлись в сыск с меня требовать удовлетворение? Вот Коля, Царствие ему Небесное, вас разок по морде удовлетворил.
— Как вы, господин Соколов, смеете? — подпрыгнул на сиденье поручик. — За подобные бесчинства ваш дружок уже пострадал, само Провидение наказало его...
Тут взорвался Соколов. Разъяренный тигр в сравнении с ним показался бы пугливым котенком.
— Ты, подлец, что сказал? Провидение наказало? Это его-то, святого человека, убитого террористами? А вот тебя... — Соколов вскочил, повернулся лицом к своим конвоирам, схватил их за шиворот и с размаху долбанул головами. Тела несчастных сразу обмякли.
Пролетка, замедлив ход, как раз сворачивала с Охотного ряда на оживленную Тверскую. Перешагнув через тела жертв своей необузданной силы, Соколов спрыгнул вниз. И затем (об этом «Геракловом» подвиге с восторгом писали газеты!), ухватившись за задок, опрокинул коляску со всем его содержимым, кучером и вороной лошадью на булыжную мостовую.
Раздались оглушительные трели свистков городовых. Моментально возле гостиницы «Париж», где все это произошло, выросла толпа. Но виновника происшествия и след простыл.
И все же самые удивительные события случились чуть позже.
— Можно позволять себе многое, но никогда нельзя оскорблять память близких нам людей, — произнес вслух граф Соколов, уходя от преследователей. Перевернув коляску с двумя агентами охранки, Соколов нырнул в гостиницу «Лоскутная». Здесь без приключений преодолел длинный коридор, через кухню выскочил во двор, где с телеги рабочие снимали тяжеленные мешки — то ли с мукой, то ли с крупой. И далее задами добрался до Камергерского переулка. Возле Тверского полицейского дома стояли какие-то чины, показывая руками в сторону Охотного ряда. Завидя Соколова, сразу же узнали, спросили:
— Что, граф, там случилось?
— Большая Московская гостиница рухнула! — отвечал тот.
— Ах, сюрприз неприятный! — воскликнули полицейские и, остановив проезжавшую коляску, набились в нее до отказа, заставили извозчика нестись к месту жуткого происшествия.
Соколов широко улыбнулся, довольный собственной шуткой, и спустился в подвальчик дома Сушкина, снизу доверху украшенного аляповатыми вывесками. Вскоре появился с каким-то свертком, держа его со всей возможной осторожностью. И после этого широкими шагами направился к дому № 22 по Тверскому бульвару.
Здесь, в особняке градоначальника, охранное отделение занимало часть трехэтажного здания с отдельной лестницей.
У входа в охранку стоял молоденький, с острым носиком, бесцветными бровями и негустыми пшеничными усами дежурный. Левой рукой он придерживал ружье с примкнутым штыком, правой мусолил вонючую папироску, со скукой поглядывая на спешащую мимо толпу.
Соколов строго спросил:
— Любезный, разве так стоят на часах?
Дежурный смертельно побледнел, швырнул на булыжный тротуар окурок и, вытянувшись в струнку, пискливым и дрожащим голосом сказал:
— Виноват, ваше превосходительство! Замечтался...
— То-то! Ты кто? Откуда тут взялся?
— Ефрем Иванов! Закончил службу в кавалерии, подался в охранку. Филером желаю стать. Испытательный, значит, срок ныне прохожу.
— Меня знаешь?
— Так точно, ваше превосходительство! Личность вашей внешности самая мне знакомая.
— Еще б! Повсюду, в участках и на вокзалах, листки висят: «Разыскивается беспощадный террорист!» Это я. Ты чего, дурачок, побледнел? Доложи полковнику Сахарову: «С повинной явился опасный боевик по фамилии... Циммервальд». А вот это, Иванов, видишь что?
— Соколов слегка раскрыл пакет, из него выглянуло бутылочное горлышко, густо залитое красным сургучом.
— Это метательный снаряд. Скажи: «Коли через десять секунд не явитесь, жахнет — от охранки одна пыль останется». Чего рот раззявил? Воробей влетит. Кругом! Бегом марш!
Ошалевший дежурный бросился внутрь здания, штыком зацепившись за дверной косяк. Довольная улыбка не успела сойти с лица Соколова, как на крыльцо вывалились пять-шесть агентов с револьверами в руках, филеры и сам Сахаров. Этот хитрюга, всегда державший на лице маску спокойствия, на этот раз был взволнован до предела.
Увидав улыбающегося Соколова, чертыхнулся, облегченно перекрестился:
— Ну, граф, и шуточки! — Огляделся. — А где поручик Петухов и филер Лебединцев?
Соколов скорбно опустил голову:
— Царствие им Небесное! Сторож полицейского морга Лукич, поди, их хладные трупы уже за большие деньги подгулявшей публике показывает: «Вот две мертвые жертвы необузданного ндрава графа Соколова! Летальный исход произошел от проломления черепа. Прошу, ваши милости, по гривенничку добавить: уж очень смерть неожиданная и во время исполнения!»
В этот момент на знакомой нам коляске подкатил Сильвестр Петухов. Голова его была забинтована, а из-под повязки со смертельной тоской уставились в голубую прозрачность осеннего неба помутневшие глазки. Сахаров вскочил на подножку, с тревогой заглянул в лицо пострадавшего:
Ознакомительная версия.
