– Не ты первый, Ваня, – сказал Киндяев и перестал улыбаться. – Древние предметы несут энергетику прошедших веков. А когда скапливаются в одном месте, тут такие чудеса начинаются… Ты как-нибудь расспроси Сергеича, ночного сторожа. Он, конечно, человек пьющий, но пьющих много, а таких рассказов ни от кого не услышишь! Правда, по-трезвому он вспоминать это не любит, вначале его подпоить надо. Вот и получается порочный круг!
Он хотел еще что-то сказать, но оборвался на полуслове и замолчал.
Наступила обычная здесь казематная тишина, только Васька с остервенением чесал задней лапой за ухом и выкусывался. Киндяев заполнял паспорт на очередной палаш, а Трофимов тщательно протирал фланелью отобранные стилеты.
– А что, Николай Петрович, правда, что мы здесь вроде как в ссылке? – вдруг спросил Иван.
– Кто тебе сказал?
– Петро. И Светлана намекала. Похоже, все так думают.
Киндяев вздохнул.
– Да хрен ее знает. Может, и так. Старая дева – разве разберешь, что у нее на уме? Источает свои глупые афоризмы: «Коллектив есть коллектив», «Работа есть работа», все возле начальства трется, хвосты заносит… Да ну ее… Я тебе лучше одну интересную вещицу покажу. Она сюда случайно попала, еще с войны, когда все экспонаты от бомбежек в подвалы прятали… Ты, я вижу, паренек чуткий, тебе понравится… Гм… Если понравится!
Порывшись в небольшом ящике, Николай Петрович достал маленький круглый предмет, подбросил на потемневшей от оружейной смазки ладони, поставил перед собой на стол, сделал резкое движение большим и указательным пальцами, будто раскручивал стоящую на ребре монету. Предмет закрутился с тонким серебряным звоном, вливающимся в уши, как сладкоголосое, гипнотизирующее пение сирен.
Ивану показалось, что песок времени, с тихим шелестом пересыпающийся из одной колбы вечности в другую, стал вязким, замедлил свое движение, а потом и вовсе завис оборванной желтой веревочкой. Но вскоре веревочка снова ожила, превратилась в секунды и минуты, и молодой человек будто вынырнул из дремы.
– Что это? – спросил Иван, встряхивая головой.
Киндяев прихлопнул все еще крутящийся предмет, прижав его к исцарапанной столешнице, – будто муху поймал. Но тут же выругался и отдернул руку, с остервенением дуя в согнутую ладонь. А предмет, в котором Иван рассмотрел кольцо, вдруг сам собой покатился по совершенно ровному столу в его сторону, словно побежала мышка, виляющая длинным хвостом. Кольцо докатилось до края и упало бы на пол, если бы Трофимов чисто машинально не подставил руку и не подхватил его на лету.
– Осторожно! – нервно выкрикнул Николай Петрович.
– Что такое? – удивленно проговорил молодой специалист.
– А вот что! – Киндяев поднял руку и показал набухающий посередине ладони красный волдырь. – Он горячий, видишь, как ожегся…
– Не может быть! – изумился вчерашний студент, подбрасывая совершенно холодный перстень, будто пытаясь навскидку определить его вес.
– Так что, по-твоему, я сам себя сигаретой прижег?! Или, может, спичкой?!
– Да нет, – ответил совершенно сбитый с толку Иван Трофимов.
Все происходило у него на глазах, и ни спичек, ни сигарет он не видел. Николай Петрович вообще не курил! За часы, проведенные в подвале, никаких действий, которые могли бы привести к нагреванию перстня, старший научный сотрудник не предпринимал. Тогда откуда ожог?
– Просто он не горячий… Скорее наоборот!
Действительно, массивный обод из некогда светлого, но потемневшего от времени металла был даже прохладней окружающего воздуха.
– Это серебро? – спросил Иван. – Или платина?
Киндяев озабоченно дул на обожженную ладонь.
– Ни то, ни другое. Наш ювелир сказал, это вообще не драгметалл…
Иван принялся внимательно рассматривать перстень. Лохматая морда в разинутой пасти держала крупный черный камень с необычной чешуйчатой огранкой. Морда выглядела очень выразительно. Тончайшая резьба, сотни мельчайших штрихов – казалось, отражена каждая морщинка, каждая складка, – все это делало ее почти живой…
– Как искусно вырезан лев… – не удержался Иван.
– А почему ты решил, что это лев? – буркнул Киндяев. – Соль не видел?
Иван вынул из ящика и протянул ему пузырек.
– Ну как же: грива, оскал, клыки…
– И притом человеческие уши?
– Да-а-а, действительно… Но это, если всмотреться. А грива львиная…
– И тонкий горбатый нос?
– Правда! И глаза… Нечеловеческие, но осмысленные… Однако если не лев, то кто? – рассуждал вслух Трофимов. – Некое библейское чудовище?
Кряхтя, Николай Петрович сосредоточенно насыпал на ладонь соли.
– Лично мне оно напоминает сатану или еще какое-то исчадие ада…
Иван отодвинул перстень подальше от глаз.
– Но все-таки это облик льва. Хотя, возможно, с каким-то намеком…
Оскаленная морда производила впечатление высокохудожественной работы. Но тогда почему перстень пылится в запаснике, а не украшает центральные экспозиции?
Потемневший металл почти лишен обычных потертостей и царапин, которые образуются при использовании любого украшения. Имелась только одна зазубрина, которая, как померещилось Ивану, осталась от страшного удара мечом, топором или тому подобным большим и грозным оружием. Внутри кольца идет затейливая вязь древних букв, такая же имеется снаружи. Тонкие буквы тоже прекрасно сохранились, ни одна не стерлась.
– Изумительная сохранность, Николай Петрович! – воскликнул молодой человек. – Сколько лет этой штуке?
Киндяев в очередной раз чертыхнулся, рассматривая присоленную ладонь.
– Под полторы тысячи… Глянь «контрольку»… Да не вздумай надеть его на палец…
– Почему? – спросил Иван, который именно это и собирался сделать.
– Можешь не снять, вот почему! – в сердцах ответил коллега, перетянув ладонь платком.
Пожав плечами, Иван прочитал контрольный ярлык, который был привязан к экспонату суровой ниткой и, когда он катился, мелькал, как мышиный хвост: «Перстень базилевса, IV–VI век нашей эры. Инв. № 6254875 ВТ…»
– Почему базилевса? Какого базилевса? Что на нем написано? – растерянно вопрошал вслух молодой человек. – Очень интересный объект, но совершенно неизученный! Почему?
– Здесь тысячи неизученных объектов! – буркнул Киндяев. – До всех руки не доходят. Ты заинтересовался – вот и изучай!
Иван смотрел на перстень как завороженный, и в глубине души у него вдруг стал зарождаться страх. Он не мог понять в чем дело. И вдруг дошло: глаза! Глаза этой дьявольской морды. Они были живые, и в них горели бордовые зрачки. Причем они смотрели не куда-то в сторону, а именно на Трофимова, заглядывая ему в зрачки, нет, глубже – прямо в душу. Красные глаза прожигали его насквозь, стало тяжело дышать, сердце колотилось под горлом, страх вынырнул из своих потаенных глубин, охватил и сковал все его естество… Иван постарался взять себя в руки. Это наваждение, морок! Это просто кажется, что искусно выполненное чудовище изучающе рассматривает его, будто знакомясь. А на самом деле в крохотные, тщательно прорезанные глаза вставлены неестественно яркие рубины… Но никаких рубинов там не было. Значит, внутри горит дьявольский красный огонь? И этого не могло быть. Почему же тогда он не в силах отвернуться и оторваться от этого гипнотизирующего взгляда? Страх начал отступать. Он почувствовал, что если наденет перстень на палец, то сразу успокоится.
– Чего ты так сидишь, Ваня? – словно сквозь вату пробился голос Николая Петровича. – Уже время обеда. Пойдем в столовку!
Иван потряс головой, приходя в себя.
– Сколько время?
– Начало второго.
– Сколько?! Не может быть!
Иван посмотрел на часы. Точно. Он и не заметил, как пролетели два часа… Нет, не пролетели – просто исчезли! Будто кто-то вырезал их ножницами из киноленты его жизни.
– Что ты такой странный, как мешком ударенный? Сидишь и пялишься на этот перстень еще увлеченней, чем на свои стилеты!
– Да нет, ничего… А почему вы сказали, что его на палец надевать нельзя?
– Была когда-то давно одна история… Найди при случае Марью Спиридоновну, расспроси… Пойдем, я есть хочу!
Выйдя на улицу из затхлого холодного подвала с его казематной тишиной и мистической аурой, они оказались в другом мире. Перед Зимним дворцом разгружались автобусы с финскими номерами, вокруг интуристов крутились любопытные подростки на грубых тяжелых велосипедах.
Они неспешно двинулись по Дворцовой набережной. Ярко светило солнце, дул легкий свежий ветерок, по Неве плыл прогулочный теплоходик «Москвич», гудели моторы машин, в основном тоже «Москвичей», и грузовиков. «Побед» было меньше, а «Волг» и вообще – раз, два, и обчелся. На углах тетки в условно-белых халатах продавали с передвижных тележек газированную воду. Громко переговаривались и смеялись беззаботные люди. Тело согрелось, душа оттаяла, непонятный страх рассеялся. Иван повеселел.
