— Живой, слава тебе, Господи! — Герасим Ильич перекрестился. — Семенов, беги на улицу, кликни извозчика.
Сразу же после Рождества по Первопрестольной прокатилась волна квартирных разбоев. Молодой человек лет двадцати пяти, одетый, несмотря на сильные морозы, в демисезонное пальто, в присутственные часы звонил в дверь, спрашивал хозяина, а когда прислуга отвечала, что барин на службе, просил передать ему записку. Как правило, в этом случае его впускали в жилище, и тогда он доставал револьвер, запирал обитателей квартиры в ватерклозете и, строго наказав вести себя тихо, чистил квартиру. Сыскная сбилась с ног. А после того, как юноша нанес свой визит действительному статскому советнику Тепельбауму и так напугал его беременную жену, что она в тот же вечер преждевременно разрешилась младенцем мужского пола, Кошко вызвал к себе Андрианов [3]. После визита в градоначальство Аркадий Францевич собрал весь штат сыскного и долго на него матерился, грозясь поувольнять всех к чертовой бабушке. Сыскари, и так без дела не сидевшие, принялись искать налетчика с еще большим рвением. Но результатов долго не было. Чухонец (такую кличку получил молодой человек потому, что носил чухонскую зимнюю шапку) брал исключительно деньги, брезгуя как вещами, так и ценными бумагами, поэтому проверки ломбардов, скупщиков краденого и кредитных учреждений были бесполезны. Описанные многочисленными потерпевшими приметы ни к одному из известных сыскной полиции громил не подходили. Московские «Иваны», которых Кошко замотал ежедневными облавами, божились, что Чухонец не блатной, миру не известен, и что они сами его ищут, и как только найдут, так господину начальнику и представят в лучшем виде.
Помог сыщикам случай. Впрочем, полицейский надзиратель старшего оклада Фокин впоследствии утверждал, что это вовсе не случайность, а грамотно поставленная агентурная работа, и в его словах был резон.
Некая девица Михайлова, служившая в модном магазине мадам Терье на Тверской-Ямской, начала завидовать своей подруге-коллеге.
— Жалованье мы с Машкой одинаковое получаем, я не дурней ее, это уж точно, а многие говорят, что и намного краше. — Михайлова посмотрела на лежавшего рядом Фокина, но тот промолчал. — И какая же несправедливость! Мой кавалер меня в чайную зовет да на трамвае катает, а Машкин — то в «Яр» ее отвезет, то в «Стрельну». Да все на тройке или на рысаке! А вещей сколько надарил! А вчерась Машка похвалилась, что предмет ейный ей квартиру на Варварке снял, отремонтировал и уже меблирует. И откуда только у него деньги взялись? Ведь раньше Машка на него жаловалась — дескать, принесет на гривенник пряников да норовит на обед остаться и брюхом на рубль вынести. Я его видела, он к нам на службу приходил несколько раз. И правда, на богача совсем не похож. На улице морозы, а он — в пальтишке на кошачьем меху.
Герасим Ильич свое кобелиное дело уже сделал, поэтому бабий треп, сопровождавшийся упреками насчет чайной и трамвая, слушал невнимательно. Но после упоминания плохенького пальто и внезапного богатства Машкиного кавалера насторожился.
— Разбогател, говоришь? Давно ли?
— Да сразу после Рождества. Перед праздниками разговор у него с Машкой был крупный. Она мне рассказывала. Условие, говорит, поставила — или он ей к Новому году ротонду на соболином меху, или — поминай как звали. «Я, говорит, ему пригрозила одним полковником, который звал меня к себе в имение экономкой на сто рублей в месяц на всем готовом». После этого разговора Флега-то ее и переменился. И ротонду справил, и тряпок понадарил, и на тройках стал катать. Ко мне, кстати, тоже один статский генерал захаживает…
— Эх, Фрося, не соблазняйся ты генералом, обманет он тебя. А ротонду и я тебе справлю.
— Когда, к лету?
— Можно и пораньше. Ты мне скажи, а каков он из себя, Машкин обожатель?
— А тебе зачем?
— Надоть, раз спрашиваю.
— Тебе надоть, а мне не надоть. — Ефросинья обиженно отвернулась к стене.
— Ну ладно, ладно, милка моя, не обижайся. Хошь, я угадаю, как он выглядит?
— Это как же ты угадаешь, коли ты его ни разу не видал?
— А вот так. Роста он повыше меня, на вершок. Белобрысый, бороду бреет, глаза голубые, сам тощий и чухонскую шапку носит?
Ефросинья аж подскочила на кровати.
— Это ж как у тебя получилось?
— Это секрет, Ефросинья. Ты мне лучше скажи, где живет твоя подруга?
Налетчик оказался сыном титулярного советника Флегонтом Савельевым Извековым. Не будучи по природе своей преступником, Извеков уже давно мучился совестью, поэтому каяться в своих грехах начал сразу, и даже, как показалось сыщикам, — с радостью.
— Я любил ее безумно. А она только требовала, требовала и требовала. Я служил на разных местах, но разве могло хватить моих грошей на ее прихоти? Я стал вынашивать планы достать денег преступным путем, и когда она пообещала уйти от меня, я решился. У меня был револьвер, доставшийся в наследство от батюшки. Во «Всей Москве» я выбирал адреса тех лиц, чей чин побольше, ну и наведывался к ним в присутственные часы, когда дома обычно одни женщины. Мое телосложение не позволило бы мне справиться с мужчиной, а стрелять я ни в коем случае не хотел. Из газет мне было хорошо известно, что воры чаще всего попадаются на сбыте краденого, поэтому я брал только деньги. Брал и тратил, тратил, тратил… Себе ничего не оставлял. Купил только фрак, без него в хороший ресторан могли не пустить, а остальное уходило на Машеньку. А она… Вы знаете, в последнее время я чувствовал себя стариком из сказки про золотую рыбку. Чем больше я приносил, тем больше она требовала. И вот я у разбитого корыта.
* * *
Несмотря на похвалу начальства, светившие наградные (один Тепельбаум за поимку преступника обещал 500 рублей), обычной радости успешно выследившего дичь охотника Тараканов не испытывал. Во-первых, ему стало жалко Извекова, во- вторых, при задержании он проявил себя рохлей, ну а в-третьих, и в-главных, — шишка, проклятая шишка на самом видном месте! И надо же было получить ее именно сегодня!
Настю он увидел в первый же день. Кошко, прочитав прошение о принятии на службу, велел отнести его в канцелярию.
— Попросите барышень, чтобы они вам его перепечатали на ремингтоне. Боюсь, градоначальник не разберет вашего почерка. И как вы только умудрялись писцом служить?
— Испортился почерк без практики, ваше высокородие.
Настя сидела справа от входа и долбила по клавишам огромной пишущей машинки со скоростью пулемета. В канцелярии, кроме нее, никого не было. Обернувшись на звук открывшейся двери, она улыбнулась. Увидев эту улыбку, Тараканов погиб.
— Чем могу служить?
— Здравствуйте, барышня. Меня начальник прислал. Вот. Не могли бы вы напечатать. — Тараканов протянул лист с прошением. — Там, правда, почерк… Но я могу продиктовать…
— Не надо, и не такие почерки разбирала. Зайдите минут через двадцать, будет готово.
Тараканов выбежал на улицу, нашел фруктовую лавку и купил самую большую грушу «дюшес», попросив красиво ее упаковать в корзинку.
— Вот-с, это вам, в благодарность.
— Что это? Груша? Ой, я обожаю груши. Мерси.
— Это вам мерси.
Тараканов держал в руке лист с перепечатанным прошением и не знал, что еще сказать.
— Ну что вы. Если понадобится что-нибудь еще напечатать, заходите, не стесняйтесь.
С тех пор Тараканов стал искать любой предлог, чтобы попасть в канцелярию, и как только его находил, бежал туда со всех ног.
А третьего дня он столкнулся с Настей на выходе из управления.
— Закончили на сегодня?
— Да-с. А вы?
— А меня сегодня в ночь дежурить неожиданно поставили, вот и отпустили с вечерних занятий. Вы далеко проживать изволите?
— Далековато. На Сивцевом Вражке. На трамвае приходится на службу добираться.
— Позвольте вас проводить?
