Старший смены Афоня Петров ловко натирал мелом оконное стекло.
Тараканов открыл дверь клозета, окунул тряпку в ведро и с остервенением стал тереть писсуар. Окончив работу, он положил на его дно маленький кусочек мыла.
Следующего поезда ждали в будке сторожа. Мужики сгрудились у стола и, весело переругиваясь, играли в стукалку. Тараканов в игре участия не принимал, сидел на лавке у входа. Он достал кисет с махоркой, свернул «козью ножку» и закурил. Плохой табак сразу же вызвал приступ кашля. «А ведь следующий поезд через полчаса. Отдохнуть совсем не успею», — подумал надзиратель. Не привыкший к физической работе, он сильно уставал. Да и убирать вагоны получалось плохо. Из-за некачественно вымытой им плевательницы три дня назад смену оштрафовали на трешку. Афоня предупредил — еще один штраф, и с ним распрощаются. Тараканов стал стараться изо всех сил.
«А ведь мы свою сыскную службу каторжной считаем. Сюда бы наших надзирателей! У меня все кости ноют и поясница отваливается, а вагоны убирать — работа не такая уж и тяжелая. Как же люди по 14 часов в день на заводах работают? Или в шахтах? Эх, какой же у меня батюшка все-таки молодец, что в люди меня вывел, царствие ему небесное. Кабы не он, так, может быть, и мыл бы всю жизнь клозеты».
Входная дверь распахнулась, впустив клубы холодного воздуха.
В сторожку вошел мужчина лет тридцати, в новеньком полушубке и лихо надвинутой на затылок мерлушковой шапке.
— Здорово, орлы! Кто хочет поработать?
Мужики обернулись.
— Пойти, что ли? — сказал рябой Андрюха. — Полтинник-то не лишний.
— Сиди ты, тебе стучать, — глядя в свои карты проговорил Афоня. — Пусть Оська идет. Все равно он без дела мается. Да и обществу трешку за штраф должен. Иди, Осип, отрабатывай!
Тараканов посмотрел на пришедшего.
— А что делать?
— Стрелку снегом замело, надо почистить. Там работы на полчаса, а плачу полтинник. Ты столько за смену зарабатываешь. Ну, пойдешь, что ли, или мне другого кого искать?
Идти не хотелось страшно. Тараканов готов был не только трешницу — десятку отдать, лишь бы его никто не беспокоил. Но отказ от полтинника мог вызвать подозрения. По легенде, крестьянин села Острога Богатищевской волости Каширского уезда Тульской губернии Осип Григорьев Верхолетов пришел в Москву, продав последнюю овцу, и должен был как можно скорее отослать в деревню хоть пять рублей — его придуманная семья голодала. Да и штраф, наложенный на артель из-за его нерадения, должен был висеть над бедным Верхолетовым тяжким грузом. Поэтому Тараканов поднялся:
— Пойду, конечно.
Вернулся он через полчаса и положил перед Афонькой новенький полтинник.
— Вот. Остальное — с получки жалованья.
— Молодец, правильный мужик. А остальные два канареечных можешь и раньше отдать. Булгаков сам работать не любит, если снег продолжит идти, он к тебе может за смену и два, и три раза обратиться.
— И кажный раз полтинник плотит?
— А то. Мы его приучили, меньше чем за полтинник не соглашаемся.
— А он кто, мастер дорожный, что ли?
— Вроде ты, Осип, парень неглупый, а дурак дураком! Это какой же мастер сам стрелки должон чистить? Стрелочник он. Обныкновенный стрелочник.
— Откуда же у него такие деньги?
Афонька пристально глянул на Тараканова.
— А об этом, Ося, больше никого не спрашивай. Знаешь такую присказку про любопытную Варвару, которой нос оторвали? Если тебе нос твой дорог, так не суй его куда не след.
Тараканов опустил глаза. В душе же он ликовал. «Вот и ниточка! Да какая толстенная!»
Четыре часа до конца смены пролетели как одна минута. И устал он уже не так сильно.
Кошко отхлебнул чая.
— Последили мы за вашим стрелочником. Личность весьма интересная. Получает тридцать рублей, а квартиру снимает за двадцать пять. Почитай, каждый свободный вечер со своей сожительницей по ресторанам шляется, на извозчике ее возит, иной раз и тройку берет. Счета в ресторанах по десять-пятнадцать рублей. И общается с интересными людьми. Недавно ходил к некоему Якушкину, Вячеслав Евгеньевичу, помощнику присяжного поверенного. Я в окружном суде справился, Якушкин последний раз там в позапрошлом году появлялся, вел какое-то дело о наследстве в триста рублей. Дело проиграл. Но отсутствие практики не мешает Вячеславу Евгеньевичу нанимать квартиру из трех комнат в Трубниковском переулке и ужинать в гостинице «Метрополь». А ужинал он, после встречи со стрелочником, в компании некоего купца Ильина. У того мануфактурный магазин на Ильинке. Ильин на Ильинке, каламбур. — Кошко остановился.
Тараканов внимательно слушал начальника, но должной реакции на шутку не проявил.
— Кхм. Ну так вот, — продолжил Кошко. — Проверил я их по нашим учетам. Ни Булгаков, ни Якушкин в картотеке Московского сыскного отделения не значатся, а вот Ильин… Лука Фомич в тысяча девятьсот шестом году проходил по делу об ограблении фабриканта Липсикерова — у него нашли ограбленные вещички. Но в суд дело не передавали — Ильин заявил, что купил вещи у неизвестного лица, а ограбление это так и не открыли. Тогда мало чего открывали, мой предшественник предпочитал дела не открывать, а поглубже закапывать. Нуда ладно, бог ему судья.
— Магазин Ильина — прекрасное место для сбыта похищенного. Ткани особых примет не имеют. Ярлыки перешить да накладные переделать — дело плевое. Якушкин — посредник между ним и Булгаковым. Но вот только как они вагоны-то воруют?
— По поводу тканей, тут вы ошибаетесь, — сказал Кошко. — Всякий фабрикант свою ткань узнает. Месяц назад был украден вагон с тканями московской фабрики некоего Айзенштейна. Айзенштейн, по моей просьбе, послал своего старшего приказчика в магазин Ильина. Тот представился оптовым покупателем из Калуги и внимательно осмотрел все бывшие в магазине ткани. Своих не обнаружил. Я вызвал письмами представителей других обворованных фабрик — из Петербурга и Ивано-Вознесенска. Скоро должны явиться, посмотреть. А по поводу вагонов… Их исчезновение мне кажется невероятным. Возьмем того же Айзенштейна. Его вагон должен был из Москвы прибыть во Псков, но до станции назначения не дошел, и на промежуточных станциях его тоже не было. Предположили, что разыскиваемый вагон случайно проскочил дальше, но розыски по всей дороге, равно как и по другим дорогам, не увенчивались успехом. Как в воду канул! А разобрать, ну или, скажем, сжечь вагон где-либо на промежуточной станции, не обратив на себя внимания, невозможно! Ну хорошо, удалось злоумышленникам вагон сжечь. А куда им девать многопудовые колеса, оси и прочие стальные части вагонного остова?
Начальник, ожидая ответа, смотрел на Тараканова. Тот пожал плечами.
— Вот это, милостивый государь, вы и должны выяснить. Мы, конечно, наблюдение за Якушкиным и Ильиным продолжим, но механизм краж можно узнать только на станции, изнутри, так сказать.
— Значит, мне надобно продолжать мыть вагоны?
— Да. И сколько времени вы будете этим заниматься, зависит только от вас. Как только узнаете, как вагоны воруют, я вас от этой обременительной обязанности освобожу.
Начальник вынул из внутреннего кармана пиджака серебряный портпапирос и предложил Тараканову закурить. Тот с удовольствием затянулся дорогим табаком.
— Старайтесь, Осип Григорьевич, старайтесь. Вас не только служба ждет. Интересовалась вами намедни одна наша сотрудница, спрашивала, скоро ли вы возвратитесь. Я ее обнадежил, сказал, что через недельку-другую.
Тараканов поперхнулся дымом.
Несмотря на роскошный букет живых цветов, преподнесенный маменьке Настеньки, та приняла надзирателя прохладно. На столе были только блины, правда, с несколькими сортами варенья, да самовар. Генриетта Витольдовна его бесцеремонно лорнировала, Тараканов к угощению не притрагивался — конфузился.
— Позвольте поинтересоваться, милостивый государь, в каком чине изволите состоять?
— Губернский секретарь.
