— Нет, спасибо. Пойду разберу вещи и приму ванну.
Хемингуэй рассеянно кивнул.
— А я выпью. Как правило, до ужина я выпиваю три порции скотча. Если не ошибаюсь, ты пьешь вино, Лукас?
— Да.
— Отлично, — произнес Хемингуэй, почесывая щеку. — Сегодня вечером подадут отличную выпивку. Ты ведь понимаешь, нынче знаменательная дата...
Я не видел, чем сегодняшний день отличается от других — разве только тем, что Хемингуэю и его «Хитрому делу» дали «добро».
Внезапно он вскинул глаза и заулыбался.
— Сегодня у нас несколько гостей, но двое из них...
Я ждал.
— Двое из них окажутся для тебя настоящим сюрпризом, Лукас. Ты будешь потрясен до глубины души.
— Очень приятно, — отозвался я и, кивком поблагодарив Хемингуэя за «экскурсию», вышел на улицу через заднюю дверь и зашагал по дорожке к флигелю.
— Тебе нужно подстричь волосы, дочка, — заявил Хемингуэй. — И открыть уши. Надеюсь, у тебя красивые уши.
Бергман стянула волосы в тугой пучок и склонила голову.
— У тебя красивые уши, — сказал писатель. — Вернее, идеальные. Именно такие уши у Марии.
— И до какой же длины мне подстричься? — спросила Бергман. — Прежде чем мне отказались дать роль, я прочла сюжет добрый десяток раз, но не запомнила, какой длины у Марии волосы.
— Короткие, — ответил Хемингуэй.
— Но не такие короткие, как у Веры Зориной, — сухо заметил Купер. — Она похожа на кролика, угодившего в молотилку.
— Тише, — попросила Бергман, робко, но ласково прикасаясь к его руке. — Вы говорите ужасные вещи. К тому же Вера получила роль. А я — нет. И вообще, весь этот разговор о длине волос кажется мне глупым. Ведь правда, Папа?
Эти ее слова были обращены к Хемингуэю. Я впервые услышал, как его называют Папой.
Хемингуэй, сидевший во главе стола, нахмурился.
— Нет, это не глупый разговор, дочка. Ты и есть Мария.
И всегда ею была. И ты обязательно будешь Марией.
Бергман вздохнула. Я заметил на ее ресницах слезы.
Марта Геллхорн, сидевшая напротив мужа, откашлялась:
— На самом деле, Эрнест, Ингрид не всегда была Марией.
Если помнишь, ты утверждал, что писал Марию с меня.
Хемингуэй сердито посмотрел на нее.
— Разумеется, — едва ли не прорычал он. — И ты об этом знаешь. Но Ингрид всегда была актрисой, которая должна сыграть Марию. — Он вскочил на ноги. — Подождите минутку. Я принесу книгу и прочту вам, какие у Марии волосы.
Разговор утих. Мы сидели за длинным столом и ждали возвращения Хемингуэя с книгой.
* * *
Я услышал звук подъезжающих машин, еще сидя в ванне флигеля. Пробило лишь половину седьмого. Потом со стороны бассейна и лужайки донесся смех и плеск напитков, разливаемых по бокалам. Я услышал чистый звучный тенор Хемингуэя, рассказывающего какой-то анекдот, и еще более громкий смех после того, как он произнес ключевую фразу. В одном нижнем белье я уселся в кресло и до четверти восьмого читал гаванскую газету. Потом я надел свой лучший льняной костюм и торопливо прошагал по дорожке к главному дому.
Мальчик-слуга по имени Рене впустил меня внутрь. Одна из горничных проводила в длинную гостиную. Там было пятеро гостей — четверо мужчин и молодая женщина — и, судя по их розовым лицам и раскованному смеху, они продолжали возлияния с тех самых пор, когда появились здесь. Все были хорошо одеты. На Хемингуэе был мятый костюм с криво повязанным галстуком, но, побрившись и тщательно зачесав волосы назад, он выглядел опрятным и подтянутым. Остальные мужчины также носили костюмы, а Геллхорн и молодая женщина — черные платья. Хемингуэй представил меня собравшимся:
— Познакомьтесь с господином Джозефом Лукасом, сотрудником нашего посольства. Он поможет мне в океанографических исследованиях, которыми я займусь в ближайшие месяцы. Джозеф, это доктор Хосе Луис Геррера Сотолонго, мой личный врач и добрый друг еще с тех пор, когда мы вместе воевали в Испании.
— Доктор Сотолонго... — Прежде чем пожать ему руку, я коротко кивнул. На докторе был строгий костюм по моде двадцатилетней давности. Он носил пенсне. То, что он уже навеселе, выдавала только порозовевшая шея над высоким воротником.
— Сеньор Лукас... — отозвался доктор, кивая в ответ.
— А этот джентльмен маленького роста, но весьма приятной наружности — сеньор Франциско Ибарлусия, — продолжал Хемингуэй. — Все зовут его Пэтчи. Пэтчи, поздоровайся с Джо Лукасом. По всей видимости, нам придется вместе плавать на «Пилар».
— Сеньор Лукас, — заговорил Ибарлусия, подаваясь вперед и пожимая мне руку, — для меня большая честь познакомиться с человеком, который изучает океан. — Пэтчи действительно был невысок, но являл собой пример физического совершенства. У него был безупречный загар, блестящие черные волосы, жемчужные зубы и тело выдающегося спортсмена, словно отлитое из пружинной стали.
— Пэтчи и его брат — лучшие в мире игроки хай-алай, — сообщил Хемингуэй. — А сам Пэтчи — мой любимый партнер по теннису.
Улыбка Ибарлусии стала еще шире.
— Лучший игрок хай-алай — это я, Эрнестино. Я лишь позволяю своему брату играть вместе со мной. Точно так же, как иногда я позволяю тебе победить меня на корте.
— Лукас, — сказал Хемингуэй, — познакомься с моим другом и лучшим старшим офицером «Пилар», господином Уинстоном Гестом. Мы зовем его Волфером, или Волчком. Он один из лучших яхтсменов, теннисистов, лыжников и спортсменов-многоборцев, каких ты когда-либо знавал в жизни.
Гест тяжело поднялся на ноги и, шагнув ко мне, дружески встряхнул мою руку. Он был крупным мужчиной, но казалось, будто он еще больше, чем на самом деле. Он чем-то напомнил мне Яна Флеминга; у него было полное, румяное, открытое лицо, чуть оплывшее от выпитого. Его пиджак, брюки и галстук были безупречно скроены из дорогого материала, и он носил их с элегантной небрежностью, присущей только очень состоятельным людям.
— Рад познакомиться с вами, господин Гест, — сказал я. — Почему вас называют Волфером?
Гест улыбнулся.
— Это Эрнест придумал. Как-то раз Джиджи заявил, что я похож на парня из фильма про волка-оборотня. Ну, вы знаете... как бишь его? — Я решил, что Гест американец, но он говорил с легким английским акцентом.
— Лон Чейни-младший, — подсказала хорошенькая молодая женщина. У нее был на удивление знакомый голос и шведское произношение. Все присутствующие поднялись на ноги, готовясь перейти в столовую.
— Ага, — отозвался Гест. — Волк-оборотень. — Он опять улыбнулся.
Он действительно был похож на Чейни.
— Джиджи — это младший сын Эрнеста, Грегори, — объяснила Марта Геллхорн. — Ему десять лет. Они с Патриком приезжают сюда каждое лето.
Хемингуэй прикоснулся к руке молодой женщины.
— Дочка, — заговорил он, — надеюсь, ты извинишь меня за нарушение этикета знакомств, но я приберег самое лучшее напоследок. Так сказать, драгоценный камень в короне.
— Это значит, что следующим буду я, господин Лукас, — сказал последний мужчина, еще не представленный мне. Он вышел вперед и протянул руку:
— Гарри Купер.
Потребовалось несколько секунд, чтобы его слова проникли в мое сознание. Я уже упоминал о том, что обладаю фотографической памятью, однако способность вызывать изображение из памяти не всегда означает, что ты можешь мгновенно узнать человека по имени. На секунду я растерялся, словно этот симпатичный мужчина и женщина-шведка были подозреваемыми, которых я откопал в секретных досье и менее всего ожидал увидеть здесь, в этом доме.
Мы с Купером обменялись рукопожатием и взаимными любезностями. Он был высок и худощав, сплошные кости и мышцы, и выглядел лет на сорок — примерно одного возраста с Хемингуэем, но казался более зрелым, хотя это и не было уж очень заметно. У Купера были очень светлые глаза, темный загар профессионального спортсмена либо человека, который работает на открытом воздухе. Он говорил негромким почтительным голосом.
Прежде чем я успел вспомнить, где и при каких обстоятельствах видел Купера, Хемингуэй потянул меня к молодой женщине.
— И, наконец, главная драгоценность в нашей сегодняшней компании, Лукас. Ингрид, это Джозеф Лукас. Джо, это миссис Петтер Линдстром.
— Миссис Линдстром, — сказал я, пожимая ее крупную, но изящную ладонь. — Очень рад познакомиться с вами.
— А я — с вами.
У нее было красивое лицо с крупными чертами, характерными для женщин Скандинавии, но все в ней, от темно-коричневых волос и густых бровей до пухлых губ и прямого взгляда, излучало куда больше тепла и чувственности, нежели у большинства северянок, с которыми я встречался до сих пор.
— Вероятно, вы знаете ее под именем Ингрид Бергман, господин Лукас, — пояснила Геллхорн. — Вы могли видеть ее в «Гневе на небесах», в «Докторе Джекилле и мистере Хайде».
Вскоре ей предстоит сыграть в... как он называется, Ингрид?
«Танжер»?
