— Что? Он был убит?
— Конечно. — С раздражающе довольной улыбкой миссис Белфлауэр энергично размешивала пудинг.
— Но они точно не поженились с леди Лидди и не родили детей?
— Совершенно точно, и она так ни за кого и не вышла, потому что помешалась от горя, бедняжка.
— А кто был его убийца?
— Этого никто не знает. Но верно одно: этот старик и в наши дни показывается окрест Хафема. Одет в черное, лицо — как сама смерть. Люди поговаривают, будто это Старый Ник собственной персоной. А послушать других, так это убитый старик-отец. Находятся и такие, кто говорит, что это Джемми: он, мол, потерял душу и не может покинуть этот свет. Так ли, иначе ли, но с тех пор, как на Мампси свалилось проклятье, канцлерский суд, им ни в чем не везло, вот почему большой дом опустел, земли превращаются в болото, стены разваливаются, на фермах нет арендаторов.
Пока она говорила, я вздрогнул, вспомнив старика, который так напугал мою матушку.
— Ну да все это уже быльем поросло. Не дадите ли мне вот то блюдо?
Протягивая ей блюдо, я подумал о том, что на карете старика имелось изображение краба и пяти роз, а следовательно, он, должно быть, Момпессон. Но нет, это была глупая мысль, ведь он не был привидением, а кроме того, я сомневался в правдивости большей части этой истории — особенно того, что Джон был убит, не оставив потомков. Я не сомневался, что сам являюсь потомком Хаффамов.
Глава 8
Когда мы в тот день отправились со Сьюки на прогулку, погода нам благоприятствовала, за исключением разве что ветра: землю подморозило и слегка обсыпало снегом, отвердевшие колеи на Хай-стрит звенели у нас под ногами. Мы решили отправиться по тропе к Овер-Ли, но прежде Сьюки хотела заглянуть к своей матери, а для этого нужно было пройти через деревню, а потом вернуться.
Она дрожала под своим тонким красным плащом.
— Ленивый этот восточный ветер: не облетает тебя, а забирается внутрь.
— Дурочка, нужно теплее одеваться, — заметил я.
В теплом верхнем сюртуке из мериносовой шерсти я не боялся замерзнуть, а кроме того, знал, что, когда вернусь, миссис Белфлауэр подаст мне с пылу с жару пряный кекс с коринкой и изюмом и дюжину рождественских пирожков. Праздник был уже не за горами, и на дверях многих домиков красовались ветви остролиста и падуба, а в окнах — высокие восковые свечи, пока что не зажженные.
На подходе к церкви Сьюки сказала:
— Перейдем-ка на ту сторону, мастер Джонни, не нравится мне в это время года ходить мимо кладбища.
— Почему? — спросил я.
— А вы разве не знаете, что за день сегодня? — Сьюки обратила ко мне тревожно округлившиеся глаза. — Канун святого Фомы!
— А что это значит, Сьюки?
— Это день, когда по земле гуляют привидения.
— Что такое привидение?
— А то вы не знаете? В этот день встают духи умерших и разыскивают живых, кому назначено за год умереть. — Я вздрогнул и схватил ее за руку. — Если вы увидите привидение, значит, или вы скоро умрете, или кто-нибудь из ваших близких.
Мы ускорили шаг и миновали кладбище, не осмеливаясь поднять глаза. Вскоре мы поравнялись с «Розой и Крабом», и я был удивлен, увидев у дверей нарядный фаэтон с упряжкой.
— Слушай, Эймос, — внезапно обратилась Сьюки к мальчику приблизительно моего возраста. Я сперва его не заметил, потому что он стоял между двух лошадей, держа поводья. — Что ты делаешь?
— Джентльмен попросил меня приглядеть за лошадьми, а сам пошел искать церковного клерка, — отвечал Эймос.
— Кто он такой? — поинтересовалась Сьюки.
— Знать не знаю. Он не отсюда. Обещал, даст мне пенни.
— Только принеси его домой, — сказала Сьюки. — А если поторопишься, найдешь там что-то хорошенькое.
— Мне нужно будет сперва набрать растопки на общинной земле, — помотал головой мальчик. — Скажи мамаше, я припозднюсь.
— Хорошо, — кивнула его сестра, и мы пошли дальше. У дома Сьюки поглядела на меня с сомнением и сказала: — День слишком холодный, чтобы стоять снаружи. Пойдемте лучше внутрь.
— Если ты беспокоишься из-за тех мальчишек, то я их не боюсь. Пристанут опять, я тоже буду кидаться в них камнями.
— Нет, мастер Джонни, — настаивала Сьюки, — придется вам все же войти. Я никогда себе не прощу, коли вы подхватите простуду.
Она сдвинула в сторону дверь (не на петлях), и я последовал за нею через низкий проем. Несколько мгновений я ничего не видел в темноте, а когда вдохнул, в ноздри мне хлынула смесь едкого дыма и зловония, какое бывает в звериной норе. Моих рук касались чьи-то липкие ладони, к бокам прижимались теплые тела; я было испугался, но тут мои глаза привыкли к сумраку, и я разглядел, что напала на меня всего лишь стайка маленьких полуголых ребятишек. Они теснились вокруг меня и Сьюки, залезали ей в карманы, а она с улыбкой их отталкивала. Полутьма в комнате объяснялась тем, что два крохотных окошка — не более чем дырки в растрескавшейся от старости фахверковой стене — были заткнуты тряпками, и еще тем, что дым от очага, где тлели сухие лепешки навоза, шел обратно в жилое помещение.
— Пошли прочь. — Сьюки схватила одного из малышей и отцепила его пальцы от моего сюртука. — Оставьте молодого джентльмена в покое.
— Где оно, Сьюки? — захныкали дети. — Что ты нам принесла? Где оно?
— Сейчас-сейчас. — Она взглянула на меня. — Из-за вас нам повернуться негде.
Она взяла меня за руку и подвела к очагу. Тут нам навстречу шагнула, прихрамывая, старая женщина, которую я раньше не заметил.
— Это мастер Джонни, — проговорила Сьюки. — Посиди с ним, пока я разберусь с мелюзгой.
Старая женщина улыбнулась, выдав, что во рту у нее сохранилось всего три зуба, схватила меня за руку и повела к единственному предмету мебели, который я обнаружил в комнате, а именно к ветхому старому стулу перед очагом.
Благослови вас Бог, молодой господин, — произнесла она, — и вашу милую матушку; если б не она, не знаю, Что с нами бы и стало. Подсаживайтесь к огню, на улице собачий холод.
Я подсел к огню и смог наконец осмотреться. Весь домик состоял из одного помещения, размером приблизительно с нашу общую комнату, пол был сделан из утоптанной глины, поперек проходила канавка. Потолка не было, над головой у нас зияли голые балки, служившие насестом для домашней птицы, а над ними виднелась растрепанная, заросшая паутиной солома.
Старуха стояла со мною рядом, улыбалась и кивала.
— Простите, огонь не жаркий. Эймос отправился в общинный лес за растопкой.
— Мы его встретили, он предупреждал, что припозднится, — вмешалась Сьюки. — Он стоял у гостиницы, держал лошадей одного джентльмена.
Я увидел, как она вынула из кармана какое-то лакомство, разломала на кусочки и отдала младшим братьям и сестрам, которые жадно на него набросились. Перехватив мой взгляд, она слегка покраснела и отвела глаза в сторону.
— Не хотите ли чашку молока, мастер? — спросила старуха. — Это от нашей коровки, мы пасем ее на общинных землях.
Стараясь по возможности не раскрывать рот, я помотал головой.
— Побереги кусочек для Гарри, матушка. — Сьюки вложила что-то ей в руку.
Так это была ее мать! А я принял ее за двоюродную бабушку Сьюки.
— Останешься, дождешься тетушки? — спросила старуха.
— Нет, нам с мастером Джонни пора, — ответила Сьюки к моему облегчению.
Я встал и, с неприличной быстротой попрощавшись, направился к двери. По дороге я заметил в руке одной особенно грязной девочки что-то очень похожее на миндальный торт, который мы с матушкой ели за чаем и половину оставили.
Снаружи я обратился лицом к холодному ветру и втянул его в себя, обжигая глотку и легкие.
Глава 9
Мы шли меж живых изгородей, ярко расцвеченных ягодами боярышника, любовались барвинками и голубыми, похожими на звездочки цветами мирта, но, правда, ранние подснежники искали безуспешно. По дороге я размышлял о том, что недавно видел. Воровать очень нехорошо. Я поднял глаза на Сьюки, которая, против обыкновения, помалкивала. Но слишком много было в ее семье голодных ртов.
