— Сколько у тебя братьев и сестер, Сьюки?
— Семь, — ответила она.
Мне показалось, что это очень много.
— А еще будут, как ты думаешь?
Она обратила ко мне большие глаза.
— Моего отца уже пять лет как забрали, мастер Джонни.
Вновь наступила тишина, я размышлял.
Мы дошли до Оффланда, маленькой деревушки за Овер-Ли, и на обратном пути так замерзли, что приходилось отогревать дыханием онемевшие пальцы. Вблизи деревни я осмелился спросить:
— Почему мы не срежем путь?
— Срежем путь? — Когда Сьюки поняла, о чем я говорю, у нее округлились глаза.
Летом мы часто ходили по заросшей тропе через кладбище. Но одно дело было сворачивать туда солнечным летним днем, а другое студеным зимним вечером, да еще и в канун святого Фомы!
И все же Сьюки колебалась недолго.
— Давайте срежем! — воскликнула она. — Я не боюсь.
К тому времени, когда мы через задние ворота свернули на большое заросшее кладбище, уже сгустились сумерки. Стена там была разрушена до основания, потому что участок за церковью давно стоял заброшенный и никто о нем не заботился. Тропа терялась в траве, поэтому мы вскоре с нее сошли и вынуждены были плутать в подлеске, натыкаясь время от времени на спрятанные надгробия.
— Ох, не дело это, мастер Джонни, гневить мертвых, — прошептала Сьюки, опередившая меня на несколько ярдов. — Зря нас сюда понесло.
— Не будь такой размазней, — усмехнулся я. Ее испуг немного меня ободрил.
Внезапно она остановилась и голосом, от которого у меня по коже побежали мурашки, воскликнула:
— Там могильный огонь!
Испуганный до полусмерти, я проследил за ее взглядом: она часто рассказывала мне о мерцающих огнях, которые парят над могилами, предвещая несчастье. И в самом деле! Правее нас и ближе к Хай-стрит, над одним из склепов, с высокой оградой, под сенью большого тиса, мерцал неяркий огонек.
Мы припустили со всех ног, и лишь когда рядом, в почти полной тьме, замаячила церковь, я осмелился оглянуться. На прежнем месте огонька не было, он — о ужас! — находился теперь гораздо ближе к нам.
— Он за нами гонится! — крикнул я.
— Господи помилуй! — всхлипнула Сьюки, мы кое-как преодолели последние ярды заросшей местности, добрались до неухоженной тропы вокруг церкви и перешли на бег.
Когда мы огибали угол церкви, от сероватых теней впереди отделилась одна почти черная и, принимая угрожающие размеры, заступила нам дорогу. Мы застыли на месте, Сьюки схватила меня за руку, так что мне стало больно.
— Дух моего бедного батюшки! — простонала она. — Так я и знала!
Внезапно нас ослепил яркий свет, послышался плач Сьюки. Свет поблек, и я разглядел, что это кто-то держит в поднятой руке потайной фонарь.
Едва я начал приходить в себя, как привидение с пугающей фамильярностью меня окликнуло:
— Мастер Мелламфи?
Судя по голосу, это был пожилой джентльмен, я разглядел пронзительные черные глаза под нависшими бровями.
— Да, — ответил я с легкой дрожью; Сьюки в ужасе что-то бормотала.
— Я добирался сюда из самого Лондона, чтобы увидеться с вашей матушкой, — произнес джентльмен. Он был в черной шляпе с широкими полями, заслонявшей лицо, в черном рединготе, с черной же тростью. — Вам ведь известен кое-кто из лондонских жителей, правда?
— Да-да, — ободрившись, отвечал я.
— В самом деле? И кого же вы там знаете?
— Не разговаривайте с ним, мастер Джонни, — внезапно вмешалась Сьюки.
— Не будь такой глупой и невежливой, Сьюки, — отозвался я.
Незнакомец повернулся к ней и очень мягко произнес:
— Я посоветовал бы вам, юная особа, молчать, пока вас не спросят.
— Вы не дядя Марти, — предположил я, — потому что дядя Марти болен.
— Совершенно верно. Я не дядя Марти. Угадывайте дальше.
— Пожалуйста, ни слова больше, мастер Джонни, — взмолилась Сьюки, дергая меня за рукав, — меня уволят за то, что я ослушалась распоряжений вашей матушки.
— Тогда вы, наверное, мистер Сансью. — Я стряхнул с себя руку Сьюки.
— Нет, — проворно отозвался незнакомец, словно бы довольный моим неправильным ответом, и сунул руку в карман редингота. — Видите ли, — продолжил он, — вы меня не знаете, хотя я вас знаю. Но в награду за старания вот вам полсоверена.
Я взял и стал восхищенно рассматривать маленькую блестящую монетку, лежавшую у меня в руке вполне весомым грузом. Золото. Я впервые такую видел, потому что монеты в соверен и полсоверена ввели в обращение всего лишь года Два назад.
А взамен, — продолжал джентльмен, — проводите меня к дому вашей матушки.
— Не знаю, позволено нам это или нет, — проговорила Сьюки.
— Послушайте, юная особа, взгляните-ка вот на что. — Джентльмен еще что-то вынул из кармана. — Найдется и для вас полсоверена, если будете вести себя разумно.
Он вытянул раскрытую ладонь, на которой блестела в свете фонаря монета.
— Нет, не возьму, — мотнула головой Сьюки. — Не стану я брать деньги у привидения.
— Не будь дурочкой, Сьюки. Это не призрак твоего отца, а живой джентльмен.
— А может, призрак он такой и есть: думаешь, что видишь призрака, даже если это не призрак.
Она несла сущую бессмыслицу, и мне было стыдно перед таким солидным джентльменом за ее глупость.
— Не обращайте на нее внимания, — сказал я. — Я покажу вам дорогу.
Он меня поблагодарил, и мы отправились в путь. Однако когда мы покинули кладбище и молча двинулись по Хай-стрит, мне показалось странным, что незнакомец словно бы вел нас за собой, тогда как дорогу знали мы, а не он.
В честь гостя я направился к парадной двери, Сьюки же свернула за угол, чтобы войти через заднюю. Я стукнул дверным молотком, и на пороге появилась Биссетт с негодующим выражением лица, которое при виде незнакомца сменилось удивленным.
— Добрый день, уважаемая, — произнес джентльмен. — Рад с вами познакомиться.
Я поразился, наблюдая, как Биссетт неловко присела, приподняв свой передник, и с глупой ухмылкой пробормотала:
— Почитаю за честь, сэр.
Она посторонилась, джентльмен вошел, снял шляпу и отдал ей вместе с тростью, снял и отдал редингот, под которым обнаружились черный сюртук, штаны до колен и длинный жилет с красивым батистовым платком вокруг шеи. Кроме того, мне бросились в глаза золотые часы с крышкой на цепочке, с которой свисала также богатая коллекция кармашков и брелоков. Помимо священника, это был первый джентльмен, которого я видел вблизи, и по одежде и манерам он мог дать священнику сто очков вперед; лицо его, правда, не отличалось кротостью; нависшие брови щетинились, краснота кожи словно бы предвещала близкую вспышку гнева.
— У меня есть дело к вашей хозяйке, — продолжал джентльмен, а потом небрежным жестом указал на Сьюки, которая тем временем вошла в холл и принялась снимать с меня башмаки: — Вашей сослуживице я, видимо, показался очень подозрительным; она никак не желала меня сюда проводить.
— Не лезь в то, что тебя не касается, — рявкнула Биссетт. — Как ты смеешь грубить джентльмену, пришедшему к твоей хозяйке? Ступай прочь. — Сьюки отступила в заднюю комнату, а Биссетт вновь обратилась к незнакомцу: — Простите, ваша честь, за неподобающее обращение. Эта глупая деревенская девка не умеет держать себя в приличном обществе.
— Вижу, — заметил визитер, — что имею дело с особой, знакомой со светским обращением.
Биссетт зарделась от удовольствия и вновь присела.
— А теперь не будете ли вы так добры доложить вашей хозяйке, что ее хочет видеть джентльмен из Лондона? Представлюсь я самостоятельно, потому что моя фамилия ничего ей не скажет.
— Да, сэр.
— Я сам, — крикнул я и стремглав кинулся в общую комнату. Влетев внутрь, я завопил: — К тебе пришел джентльмен из Лондона! Он знаком с дядей Мартином!
Матушка тревожно подняла взгляд. Я наскоро рассказал о нашей встрече, но ответить она не успела, потому что Дверь, торопливо постучавшись, распахнула Биссетт.
— Мэм, вас желает видеть один джентльмен.
