глянешь со стороны: шутиха ярмарочная крутится, минута – и погаснет. Главное в этот момент суметь со стороны глянуть, но куда там…
Мармеладов подошел и сел на подоконник подле почтмейстера. Утопил глаза в сгустившейся за окнами тьме.
– Убийцы думают: «Отниму у человека жизнь и сильнее сделаюсь. Заповедь нарушу. С Богом поспорю!» А сами хлипче котят народившихся, и такие же слепые. Я в юности правильный принцип вывел, да не с того конца взялся. Доказывал себе, что не тварь дрожащая. Но для этого надо было не людей убивать по наущению василиска, а наоборот, выцарапать из скорлупы, свернуть гнусную шею. Кто знает… Я ведь на юридическом факультете обучался. Окончи тогда университет, может, был бы сейчас обер-полицмейстером.
Со двора донеслось ржание коней, зычное «тпррру, заррраза!» и смех прибывающих гостей.
– Увлекаюсь. Над Порфирием смеялся, а у самого не получается мысли кратко излагать. Ты как заметишь пространные рассуждения, кричи мне «тпррру!» – скрутил мысль Мармеладов. – В этом деле меня более всего занимает и лишает покоя загадка: как такое случилось, что в душе у нашего убийцы – человека благородных кровей – поселилось чудовище? Отчего вдруг орел из золотых, озаренных солнцем высей свалился на самое дно темного ущелья, во мрак и тину? При этом он явно не мучается угрызениями совести, а напротив, гордится содеянным. Мнит себя сверхчеловеком, который совершает подвиг, пусть и изуверский. Потому не в силах остановиться, наносит удары снова и снова. Тот, кого мы ловим, умен, хитер и безжалостен. Он не будет прятаться по углам. Узнает, что именно ты ведешь следствие и подойдет поближе.
– Узнает, что я… Что? – слегка ошалел Митя.
– Сам посуди. Гости приедут те же, которые были на прошлом приеме. Они давным-давно все знакомы. Круг общения фаворитки императора – величина постоянная. При дворе на них косятся с неодобрением, зато друг за друга эти люди держатся крепко. Вынуждены держаться. Значит, мигом вычислят людей не из своего круга, то есть нас с тобой. Но ты – солидный и ухоженный господин, во фраке и с усами, достойными тайного советника. А я – серая мышь в сюртуке, гожусь разве в подручные при столь важной особе. Нет, нелюдь подойдет именно к тебе.
– И сам заведет речь о фрейлинах?
– Без сомнения. Ты думаешь, с какой целью он карту подбрасывал? Это бахвальство. Послание тому, кто идет по следу. Тайна, которую никто не сможет разгадать, – так Пиковый Туз самоуверенно думает. Убийца захочет поиграть с тобой, покуражиться. Заодно выведать, что уже известно по этому делу. К следователю в кабинет не сунется, слишком подозрительно, но с тобой обязательно перемолвится. Отчего бы двум благородным господам не обсудить придворные сплетни?!
На первом этаже взыграла музыка, забегали слуги. А Хлопов, ряженый в парадную ливрею, поскользнулся на мраморной лестнице и разбил бутылку «Вдовы Клико».
– Ты чего вытворяешь, пустельга! – приговаривал дворецкий-Мефистофель, выкручивая ухо следователя сильными пальцами. – Шампанские вина по двенадцати рублев куплены!
XI
Полтора часа спустя на белоснежной скатерти остались лишь пятна от двойной ухи, астраханской икры, жареных дупелей, кабаньего паштета с клюквой и сыра-шешира, а также дорожки из винных и коньячных капель.
«Цвет дворянства, знатнейшие фамилии. Едят на серебре, пьют из хрусталя, а свинячат аки мужики в извозчичьем трактире. Те, пожалуй, даже меньше, народ победнее каждую крошку бережет. Пока тверезый», – думал Мармеладов.
К ужину собрались две трети гостей, в основном те, кто живет традицией не пропускать званых вечеров. Потому что хоть ты русский граф, хоть заморский маркиз, – всем мила дармовщинка. А стоит манкировать приглашения раз-другой и на третий уже не позовут.
«Они левкас [52], позолота здесь появится позже. Настоящие светские львы и la dame à la mode [53], кутят об эту пору в шикарных ресторанах, но вскоре нагрянут сюда. Яркие краски общества затмят и перекроют бледную грунтовку, тогда нарисуется картина поинтереснее!»
Сыщик подал знак Мите, но тот не заметил, поскольку кокетничал с фрейлиной в альмандиновом [54] муаре. О, наверное, та самая Катенька. Мармеладов подошел поближе и кашлянул. Никакого эффекта.
– …представьте себе, оригинальная закавыка: у нас принято, чтобы веер носили дамы. А у павлинов – шиворот-навыворот. Самец имеет во-о-от такое опахало, – Митя свел руки и растопырил пальцы, – а пава ходит бесхвостая.
– Есть и более занятные птицы, – вклинился Мармеладов. – Взять глухаря. Как приглянется ему самка, распушает перед ней перья, вытягивает шею. Щебечет свое «теке-теке» и ничего вокруг не слышит.
Катенька хихикнула и прикрыла губы веером. То ли пыталась скрыть конфуз, а может, посылала воздушный поцелуй. Фу-ты, ну-ты, придворные этикеты – попробуй, разбери.
Ответить Митя не успел. Среди собравшихся гостей начался предсказуемый и давно ожидаемый многими раскол. Дворяне постарше, сверкающие орденами и золотыми брегетами, остались в обеденной зале, вокруг княгини. Татьяна Александровна затеяла вспоминать прежние годы и прочее житье-бытье. Молодежь же, вслед за княжной Долгоруковой, перешла в картежную комнату. Фрейлины зашелестели юбками туда, где было больше света и вина, а кроме того играл механический орган, привезенный из Вены. Злые языки сплетничали, что это подарок императора. Добрые утверждали то же самое.
Почтмейстер с детства любил слушать байки о былых временах и собрался примкнуть к ностальгирующей публике, но Мармеладов буквально вытолкал его за порог.
– Здесь нет убийцы! – отрезал он. – Любая из жертв с легкостью справилась бы с дюжиной этих мумий, или попросту сбежала. Поэтому ступай-ка играть в карты с молодыми львами.
– А ты зачем остаешься?
– Через полчаса, – а может быть и раньше, – мумии начнут сплетничать. Перемывать косточки гостям вечера. Если повезет, узнаю подноготную убитых фрейлин и тех, кто желал им зла.
Закрыл дверь, отрезая любую возможность задержаться или возразить. Ничего себе, проводы! Зато в салоне Митю ждала нечаянная встреча. Как цыганка на ладони прочла? С человеком из прошлого. Не обманула, выходит, анчутка [55].
– Дмитрий Федорович, дражайший! Ты ли это? – полковник Ковнич явился с опозданием, прямо с порога налетел, сгреб в медвежьи объятия, звонко расцеловал в усы и взрычал:
