– Как и тот, другой. Но когда настоящего шпиона прижмут к стенке и он заговорит, г-н Игнатьев убедится, что я не ошибся. Тогда за вас возьмутся со всем рвением и пылом, на которые способны заплечных дел мастера. Неделя в каземате, на которую обрекли Изместьева, покажется вам раем… Подумайте, ваше превосходительство. Вы и вправду желаете, чтобы я убирался прочь?
Мармеладов открыл дверь, но не успел сделать шаг.
– Постойте, – окликнул генерал. – К черту сердце… Разум подсказывает мне, что эта дешевая комедия слегка затянулась. Думаю, поручик уже осознал свою ошибку. Чего же на него казенные харчи переводить, а?
Ртищев деланно засмеялся, но сыщик не принял его развязный тон.
– Я укажу шпиона ровно через два часа. Стало быть, у вас есть время, чтобы привезти г-на Изместьева.
– Прямо сюда? – оторопел интендант. – Но… Но я не успею. Пока подпишут приказ, пока я отправлю курьера…
– А вы поезжайте сами. Отдадите все распоряжения на месте, сэкономите кучу времени, бумаги и чернил.
– Вам полезно иной раз поголодать, – поддел Мармеладов. – Иначе скоро мундир перешивать придется – он уже трещит по швам.
– Бросьте разыгрывать оскорбленное достоинство, генерал. Эта карта давно уже бита. У вас два часа и ни секундой больше.
XI
Игнатьев перехватил сыщика у входа в офицерскую столовую.
– Родион Романович, отойдемте на несколько слов. Да хотя бы в ту нишу у окна. Господи, какие пыльные занавески… Пчхи! О-ох… Так вот, г-н Мармеладов, не знаю, как вам удается раздражать людей, но вам определенно это удается. Я видел, как г-н Ртищев выскочил из библиотеки весь в красных пятнах, сбежал по ступенькам, бурча себе под нос что-то нелестное про “полицейскую сволочь”, потребовал карету и умчался в неведомые мне дали. Предполагаю, вы нарочно довели почтенного генерала до состояния крайней ирритации [23], чтобы поскорее решить некое семейное дело, к коему я касательства не имею.
– Я давно понял, чтобы растормошить человека, который запирается, отнекивается или просто не хочет говорить, нужно вывести его из себя, – объяснил сыщик. – Выбьешь почву из-под ног, человек потеряет равновесие, зашатается, начнет размахивать руками, чтобы не упасть, и ненароком зацепит что-нибудь важное. Если повезет, то обрушит buffet [24] со своими секретами – а они ведь хрупкие, что хрустальные бокальчики или фарфоровые олени. Дребезги во все стороны полетят! На том и поймаешь обманщика.
– Воля ваша! Но с остальными, покорнейше прошу, умерьте свою язвительность. Мне важно изловить Белого медведя без малейшего намека на скандал.
– Опасаетесь, что шпион пожалуется императору на мое недостойное поведение? – уточнил Мармеладов.
– Боже упаси! Предатель никогда более не увидит императора, а жаловаться сможет лишь крысам в каземате. Но остальные штабные чины не должны ничего заподозрить. Вдруг вы ошибетесь и укажете не того, – дипломат подмигнул сыщику, но тон его оставался серьезным. – Мы арестуем невиновного, уведем на допрос, а вражеский лазутчик тем временем сбежит. Нет, нет, Белый медведь не должен догадаться, что охотники близко.
– Обещаю, что за обедом не стану ёрничать. Однако вы зря переживаете за невиновных, я укажу на шпиона, только если буду окончательно уверен, что он и есть Бейаз айы.
– Оставьте эту турецкую муть, – скривился Игнатьев. – До чего противный язык! Я уж наслушался его в Константинополе, хватит на всю жизнь.
– Экий вы стали чувствительный, Николай Павлович. Карьерой рискуете. В вашем ведомстве…
– Родион Романович! Обещали же, что не станете потешаться.
– Обещал не потешаться за обедом, – сыщик поискал глазами часы, – а до него еще двенадцать минут. Вы как раз успеете поделиться своими подозрениями. Кто из генералов кажется вам наиболее подходящим на роль предателя?
– Подозрения мои в расчет лучше не принимать, они вилами по воде писаны, – вздохнул дипломат. – Вот, скажем, Илья Андреевич Шишигин, генерал от инфантерии. Сам он родом из Новгорода, а там в гербе города – медведи.
– Насколько я помню, оба зверя – черные.
– Да, но все же они там есть! Кроме того, пехота Шишигина как раз и должна была форсировать Дунай в первую голову, но «свернула не туда из-за досадной ошибки румынских проводников…» Это он так в рапорте императору указал. А мог ведь нарочно заблудить, направив полки по другой дороге, если знал, что на переправе ждут турки. Поэтому Шишигин, на сей момент, мой главный подозреваемый.
– Но не единственный, – уточнил Мармеладов. – Иначе вы не стали бы так настойчиво зазывать меня в Петербург.
– Не единственный? Да у меня в глазах рябит от подозреваемых! – буркнул Игнатьев. – Далее по списку идет Герман Майдель, артиллерист. Вот уж кто настоящий медведь – огромного роста, и, представьте себе, блондин.
– По такому признаку многих арестовать придется. Вы тоже блондином были, пока не облысели, – сыщик не удержался от шпильки.
– Все насмехаетесь? А знаете, как Майдель ранение на Балканах получил? Мортиру спасал. Скатилась она с телеги в болото и начала тонуть. Тогда генерал спрыгнул с коня, ухватился покрепче за пушечное жерло и удерживал, пока солдаты не накинули ременные петли, чтобы вытащить орудие. Спину сорвал, в связи с чем и направлен на лечение в Петербург. Это опять же, из рапорта.
– Думаете, он выдумывает про больную спину?
– Нет, на этот счет сомнений быть не может, его осматривал сам Склифосовский. Но зачем Майдель полез в болото? – прищурился дипломат. – Видали вы, чтобы генерал кинулся помогать простым пушкарям? Полковник и тот в подобной ситуации не снизойдет до грязной работы. Будет материть служивых, на чем свет стоит, пинки раздавать и грозить трибуналом, но в болото не сунется. А уж генерал и подавно! Что ему мортира? У него таких сотни. Станет его превосходительство руки марать…
– У генералов тоже случаются душевные порывы, – заметил Мармеладов. – По мне так настоящий герой – тот, кто бросится в грязь, не раздумывая и не заботясь о золотом шитье на мундире. Суворов же не считал зазорным из одного котла с солдатами откушать, да и Денис Давыдов, говорят…
– Говорят! Вы больше слушайте эти байки, – Игнатьев отмахнулся, но все же задумался. – Хотя, может
