Ознакомительная версия.
– Аркадий Сергеевич Сивуха, – пожал он руку Николасу. – Фамилия такая.
Донесся резкий мальчишеский голос:
– Послушайте, не трогайте меня, а?
Это мальчик в очередной раз увернулся от покровительственной длани главврача – теперь уже с нескрываемым раздражением.
– Это не то, что вы подумали, – сказал Сивуха, заметив взгляд Николаса. – Да, Олег проходит здесь курс лечения, но с психикой у него всё в порядке. Мой сын не шизофреник и не умственно отсталый. У него проблема противоположного свойства. Мальчик – гений, а это очень тяжелая нагрузка для личности.
– А-а, ваш сын – пациент доктора Зица? – протянул Фандорин. – Так вот почему вы спонсируете эту клинику.
Получилось не очень вежливо, Николас даже смутился. Но Сивуха, кажется, не обиделся.
– Да, в свое время я создал этот медицинский центр ради сына. В основе благотворительности всегда лежит личная мотивация, без этого не бывает. Вот и мне, как говорится, nihil humanum[2].
Судя по этим словам, человек он был неглупый и, похоже, с образованием – для депутата редкость.
– Папа, я устал! Можно я пойду к себе?
Оставив доктора, к ним приближался «мальчик-гений». На вид ему было лет пятнадцать, тонкий голос еще не начал ломаться.
Охранник двигался, отстав на два шага, из чего следовало, что приставлен он не к депутату, а к отпрыску.
– Вы кто? – с подростковой непосредственностью спросил отпрыск, рассматривая Николаса.
– Меня зовут Николай Александрович. А вас?
Фандорин нарочно обратился на «вы» – в переходном возрасте мальчикам очень хочется, чтобы их воспринимали как взрослых.
– Олег. Сколько вам лет?
Все-таки он совсем еще ребенок, подумал Николас и, чуть улыбнувшись, ответил.
Олег смотрел на него и молчал, в холодных голубых глазах не было ничего детского. Улыбка сама собой сползла с Никиного лица.
– Вы ошибаетесь, – задумчиво проговорил Олег. – Вам никак не больше тринадцати. Я бы дал одиннадцать-двенадцать. В общем, поздний предпубертат.
Фандорин удивился – не столько странному заявлению, сколько тому, что мальчик знает такое мудреное слово.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил подошедший доктор Зиц.
Олег не повернул головы – он обращался исключительно к Николасу:
– Я умею видеть настоящий возраст мужчины. У женщин по-другому. Они с годами меняются. Внутренне. Сначала девочка, потом девушка, потом женщина, потом старуха. Если перевести на язык семейного позиционирования, дочь – жена – мать – бабушка. Это связано с деторождением и меноциклом.
Ника слушал с все возрастающим изумлением, а странный мальчик по-прежнему вел себя так, словно кроме них двоих здесь никого не было.
– Но мужчина запрограммирован на один возраст. И внутренне почти не изменяется. Вот папе по паспорту пятьдесят, а на самом деле двадцать пять. Он всё рвется в вожаки стаи, всё норовит побольше самок затоптать и пошире территорию пометить. Таким был, таким и останется.
Поразительно, но папу-депутата эта дефиниция нисколько не шокировала. Наоборот, он поглядел на окружающих с горделивой улыбкой – мол, видите, какой он у меня гениальный?
– Или взять вас. Вы говорите, вам сорок пять, а я вижу: предпубертат, канун полового созревания. Всё в мушкетеры тянет играть. И до самой смерти не наиграетесь. Такая уж в вас заложена программа.
А ведь маленький паршивец прав, подумалось вдруг Нике. Я в самом деле часто чувствую себя двенадцатилетним среди людей взрослых и зрелых.
– Ну, а мне сколько лет? – поинтересовался Марк Донатович.
Олег, не повернувшись, обронил:
– Семь. Вы еще не вышли из возраста младенческой жестокости. И никогда не выйдете. Правда, любопытно смотреть, как поведет себя стрекозка, если ей оторвать крылышки?
Доктор засмеялся.
– Олег, вы сами-то какого возраста? – спросил Ника.
– При моем диагнозе? – Паренек делано рассмеялся. – Весьма преклонного.
Нике внезапно сделалось ужасно жалко ершистого акселерата. Что же у него за диагноз такой? От чего его здесь лечат? Не от гениальности же, в самом деле? Хотя, безусловно, мальчик очень умен, начитан и не по годам развит.
– Пойдем, папа. Я придумал одну штуку, хочу тебе показать.
Больше Олег на Фандорина не смотрел, будто уже вычислил эту неизвестную величину и утратил к ней всякий интерес.
Только, когда троица уже уходила по коридору, удивительный мальчик на секунду обернулся и посмотрел на Николаса как-то по-особенному. Будто с безмолвным предостережением.
– Он что, в самом деле гений? – спросил Фандорин, когда папа, сын и охранник скрылись за поворотом. – Господин Сивуха так сказал.
Марк Донатович покривился.
– М-да. Случай очень непростой. Больше десяти лет работаю с Олегом. Он здесь, можно сказать, полжизни проводит. Лечение сложное, многоэтапное… Насчет гения Аркадий Сергеевич, как свойственно родителям, преувеличивает, но молодой человек, действительно, обладает незаурядными способностями. Мог бы стать талантливым изобретателем – если бы не тратил время на всякую ерунду. Ведь что такое талант? – оживился Зиц, очевидно, садясь на любимого конька. – Та же физиологическая дисфункция мозга, связанная опять-таки с нарушением гормонального баланса. Вот у Морозова произошла недопоставка серотонина. А у Олега – врожденная проблема со стероидами. Как бы вам проще объяснить? Недоразвитие одного участка мозга компенсируется гипертрофированным развитием другого участка. На это и нацелена стратегия моего лечения: восстановить равновесие.
– Загасить талант, что ли? – спросила Валя. – Типа: станет потупее, и гормоны устаканятся?
Зиц засмеялся.
– Не совсем так, Валечка. Если вас интересуют вопросы гормональной деятельности, я с удовольствием устрою для вас небольшой экскурс. Может быть, заглянете ко мне, чуть позже? Я покажу вам свои разработки. Это очень интересно, поверьте.
– Могу себе представить, – до предела распахнула ресницы Валя.
Эскалации флирта помешала Саша Морозова.
– Марк Донатович, пойдемте уже к папе, а? – напряженным голосом произнесла она.
Во взгляде девушки, устремленном на дверь палаты, читались тоска и ужас.
* * *
Такое Фандорин прежде видел только в кино.
Посередине большой белой комнаты стояла белая кровать. На ней, пристегнутый белыми ремнями, в белом кожаном наморднике лежал доктор филологических наук Морозов. Даже его перебинтованная голова была прикреплена к изголовью особым ремнем. Мужчина скосил на вошедших глаза – их белки сверкнули диким, синеватым блеском.
Рядом на стуле сидел здоровенный детина в халате. На поясе у него висела не то резиновая дубинка, не то электрошокер – потрясенный зрелищем, Николас толком не разглядел.
Ступив через порог, Саша немедленно, в ту же секунду, начала всхлипывать. И ее можно было понять…
– Здравствуйте, Филипп Борисович! – с фальшивой жизнерадостностью провозгласил Зиц и тихо добавил. – Иначе было нельзя. Вчера, выйдя из комы, он набросился на медсестру Изабеллу Анатольевну. С целью изнасилования.
Валя хихикнула:
– Ну и как, успешно?
– Ничего смешного. – Марк Донатович посуровел. – Он держал Изабеллу Анатольевну зубами за горло, она даже позвать на помощь не могла. Хорошо, вошел медбрат, Коля Степаненко. То есть чего хорошего… Когда Коля попытался оторвать больного от медсестры, Морозов сломал ему обе руки и откусил полноса. Понадобилось двое врачей-мужчин и четверо охранников, чтобы совладать с пациентом. Сила чудовищная… А результат такой. У рентгенолога сломана челюсть, у двоих охранников серьезные укусы. Изабелла Анатольевна в шоковом состоянии, она ведь даже замужем никогда не была. Плюс на горле ссадины от зубов. С Колей Степаненко вообще беда. Морозов ведь нос не просто откусил, но еще и проглотил. Так что обратно не пришьешь…
Присвистнув, Валя поглядела на скованного филолога с уважением.
– Вот это да! Прямо Тарзан, Шварценеггер какой-то. А по виду – сморчок сморчком.
– Синдром Кусоямы, чего вы хотите, – пожал плечами Марк Донатович. – Всё шиворот-навыворот. Я вчера говорил по телефону с супругой пациента, она сейчас в Базеле. Говорит, тишайший человек. Последние шесть лет не проявлял никакого интереса к половой жизни. И вот что мы имеем: гиперагрессивность плюс гиперсексуальность. Виноват тестостероновый взрыв. Гипофиз просто захлебывается от перепоставки гормонов. Мозговой центр агрессивности возбужден до предела…
Доктор филологических наук кое-как вывернул голову. На Зица и Николаса едва взглянул, Валя его тоже не заинтересовала, зато при виде дочери больной весь заизвивался, даже зарычал.
Саша вскрикнула и спряталась за Нику.
– Филипп Борисович, я сниму с вас маску, если вы пообещаете вести себя тихо и не кричать, – громко сказал главврач. – Даете слово?
Ознакомительная версия.
